— Думаешь, у нас получится? — вдруг спросила Тэмми.

— Не знаю, — ответила я, эгоистично предположив, что сестра спрашивает о том, будет ли каждый из нас счастлив в ближайшем будущем. Мне не хотелось говорить о том, что в будущем я загнусь от душевной боли, поэтому я и выдавила дурацкое «не знаю».

— Я тоже. Вдруг Рик ошибается во мне? Вдруг у нас ничего не получится?

— Более чем уверена в том, что Рик знает, что делает, — посмотрев на сестру снизу вверх, попыталась реабилитироваться с ответом я. — Поверь мне, вы доподлинно будете счастливы. Во что бы то ни стало. Не бойся.

— С каждым днем я всё меньше боюсь. Мне уже поскорее хочется выйти за него замуж, — улыбнулась Тэмми и я готова была поставить сто фунтов на то, что она смутилась.

— За такого парня каждая хотела бы выйти замуж.

— Дело не в том, что я хочу за него замуж лишь потому, что он хороший человек, и я люблю его, — заерзала Тэмми. — Хотя конечно это самая главная причина!

— Правда? Тогда какая косвенная? — хитро ухмыльнулась я.

— Всё так по-дурацки получилось. После свадьбы Эми я рассказала ему о том… — Тэмми глубоко вздохнула. — Что произошло три года назад… О том, что я не помню, что именно было в том злачном клубном туалете, после которого до встречи с Риком не могла больше чувствовать себя чистой. Рассказала ему о… О выкидыше… А потом я расплакалась и Рик… В общем, он пригласил меня к себе и я хотела убедиться в том, что между нами ничего не будет, и в итоге он поклялся, что до свадьбы ко мне не прикоснется. Я как всегда всё испортила, — расстроенно выдохнула Тэмми.

Да уж, я даже не представляла, какой Рик тонкий психолог! С такой выдержкой и самоуверенностью он точно добьется поставленной цели. И в данный момент я была рада тому, что этой целью было счастье моей младшей сестры.

— А ты, значит, не против была бы с ним переспать до свадьбы?

— Нет, всё не так, — спряталась под одеялом Тэмми. — Хотя нет, всё так. Но я боюсь всё испортить, так что уверена в том, что всё правильно. Уж лучше пусть это произойдет после свадьбы, тогда меньше шансов на то, что он бросит меня на следующий день.

— Глупая, — стянула с сестры одеяло и ткнула указательным пальцем в её лоб я. — Он уже тебя никогда не бросит. Неужели ты этого до сих пор не поняла?

Глава 72

Несмотря на прекрасное начало, эта осень отличилась скверной погодой, по-видимому, взимая с Британской земли дань за погожие летние денечки. Количество солнечных часов за всю осень еще никогда, на моей памяти, так близко не приближалось к нулевой отметке. Однако бабушка была заранее готова к подобным природным условиям и для того, чтобы внести яркие краски в наши серые будни, раздала всем носки золотистого цвета из мягкой шерсти, которые она связала еще летом. Когда она протянула мне три пары носок, я засмеялась, заметив, что я не сороконожка, на что бабушка улыбнулась и тихо добавила: «Это Роланду и Мартину». Большей поддержки от кого-либо из своей семьи, в принятом мной решении быть с Мартином до конца, я еще не получала. Конечно, я выглядела глупо, вручая рукоделия своей бабушки двум миллионерам, но они приняли «солнечные» носки с неподдельным восторгом, хотя, в итоге, Роланд их ни разу и не одел (если только не носил их перед сном в своей спальне, пока никто не видел). Каждый день мы с Мартином расхаживали по нашему домику в золотистом руне на ногах, весело скользя по паркету, однако это слабо помогало от депрессии. Мама на днях прочла в одном из популярных форумов о пяти признаках осенней депрессии:

1) Подавленное и тоскливое настроение, стремление к одиночеству;

2) Отсутствие аппетита, сонливость, резкое снижение активности;

3) Излишняя раздражительность;

4) Повышенная обидчивость;

5) Низкая самооценка и негативное отношение к себе.

Из её умозаключений, я могла бы отнести Мартина в категорию впавших в осеннюю депрессию детей, но, к сожалению, здравый смысл нашептывал мне обратное. А если быть более конкретной, нашептывали мне обратное заключения всезнающих и бессильных докторов. Все вышеперечисленные пункты — результат сильных гормональных транквилизаторов, которыми мы ежедневно пичкали Мартина. Конечно, унылая погода усугубляла его подавленное состояние, но с этим мы ничего поделать не могли, так как поездку в Египет пришлось отменить, из-за страха перед тем, что аневризма, разросшаяся с июня ровно на миллиметр, не выдержит перелета. В случае, если аневризма разрастется еще на один миллиметр, доктора прогнозировали её неминуемый разрыв и смерть мальчика в течение ближайших месяцев. Однажды нам сказали, что исходя из графика расширения злокачественного образования, у нас, возможно, осталось около полугода…

Казалось, будто мы все сдали в душевном спокойствии: Роланд срывал важные встречи, чтобы успокоить Мартина, размякшего после очередной дозы анксиолитика; Доротея стала нервно вздрагивать, при каждом «странном» звуке из спальни Мартина, а так как такими звуками она считала все — она постоянно дрожала; я же подсела на чай из мяты с пустырником, словно на слабодействующий кокаин.

Самыми тяжелыми днями были те, в которые у Мартина случались эпилептические припадки. К концу ноября их случилось всего четыре, но после каждого из них я чувствовала себя разбитой молью на лобовом стекле джипа Олдриджа, на котором мы еженедельно мотались в Лондон и обратно, чтобы посетить очередное угнетающее заседание в кабинете очередного всезнающего и бессильного доктора Национального неврологического госпиталя. Откровенно говоря, сидя напротив мужчины в белом халате, деликатно выражающего мысль о грядущей смерти Мартина, мне хотелось сдохнуть не меньше, чем Роланду, который в подобные моменты суицидально задерживал дыхание.

В моей жизни, с осознанием грядущей смерти, пусть даже не моей, появилась масса парадоксов. Например, не смотря на то, что я жаждала теплых солнечных дней, я не хотела, чтобы мрачные сутки заканчивались, ведь с ними должна была закончиться и жизнь Мартина, так как, по прогнозам врачей, было совершенно очевидно, что мальчик не доживет до следующего лета. Я готова была застрять во временной петле унылой серости, лишь бы не погружаться в красочные дни, переполненные горем. Наверняка зная, что в течение нескольких месяцев жизнь Мартина оборвется, я не представляла, как проживу следующий год, если уже сейчас начинаю по чуть-чуть сходить с ума.

В итоге, к началу декабря, мама определила у меня обширную, затянувшуюся осеннюю депрессию, а я определила отсутствие психиатрических навыков у своей матери. Мы обоюдно согласились с нашими заключениями, но что-то делать с настроем определенно было нужно.

Декабрь принес по-настоящему сильные заморозки, покрыв озимые и прилегающий к ним сад густым инеем. Первое воскресенье Адвента[50] выпало как раз на самое начало декабря, и мама не смогла не упустить шанса вытащить меня из дородной скорлупы меланхолии, которой я всякий раз ограждала себя за пределами поместья Олдриджей, после тягостных попыток на протяжении всего дня «вносить радость» в жизнь Мартина. За полтора часа до рассвета, установив свою зажженную свечу Пророчества в ручной фонарь с прозрачными окошками, я взяла его за подвесную ручку в виде оловянного круга и вышла из дома вместе с мамой, чтобы присоединиться к потокам огней на улицах нашего городка. В детстве я с сестрами и братом обожали просыпаться в предрассветный час, чтобы с зажженными свечами отправиться в костел на роратную мессу[51]. Меня всегда завораживали отсвечивающие мерцания огней от свечей неизвестных мне людей, которые, как и я, в предутренний час направляются на службу. Мне нравилось нести свою свечу, нравилось улыбаться незнакомым людям, идущим по другой стороне узкой улочки, но больше всего мне нравилось, что мы ходили на этот праздник всей семьей. Совместные походы в нашей семье большой редкостью, так как загородные поездки не удавались из-за количества членов семьи, а прогулки по городу с четырьмя маленькими детьми родители считали изнурительными. Потом дети повзрослели и всё пошло наперекосяк: Дэниел и Линда погибли, Тэмми отстранилась от семьи, а я уехала в Лондон, чтобы стать медиком. В итоге, последние шесть лет я не принимала участия в Святой Мессе, о чем каждый год искренне сожалела. В этом году тоже не всё было идеально. По непонятной мне причине, со мной пошла только мама, что меня огорчило, но встретившись в костеле с Эмметом и Эмилией, Риком и Тэмми, которая провела ночь со своим женихом, по моей душе снова разлилось мягкое тепло. Встав рядом со счастливыми парочками, занявшими нам места, я улыбнулась сама себе и растворилась в праздничных песнопениях… Каждый раз, испаряясь на праздничных службах, я приходила в себя лишь по их завершении…

Когда с рассветом мы все вместе отправились домой, я поняла, что впервые за прошедшие полгода мне стало хорошо, не смотря ни на что… Не смотря на то, что Мартина скоро не станет. Но это был не эгоизм — это была искренняя вера в то, что с Мартином обязательно всё будет хорошо, пусть даже не в том мире, в котором живу я.

* * *

Я была удивлена тому, что отец и дед, под чутким руководством бабушки, приготовили замечательный праздничный завтрак, больше походивший на обед (большинство блюд было приготовлено мамой еще с вечера). Впервые за последние три или даже четыре месяца, нас снова собралось так много — десять человек и два щенка, и все в поисках столовых приборов. Я единственная вспомнила о том, что следует выставить на подоконник гостиной «световую арку» в виде старинного канделябра прадеда по папиной линии, поэтому именно я отправилась искать его в шкафчике, стоящем у выхода в задний двор. В этот момент, в еще большее удивление, нежели шикарный завтрак, меня вогнал звонок в дверь.

— Гости? В такое время все сидят по домам, — хмыкнула я, идя к двери с разваливающимся канделябром в руках, пока остальные зависли между кухней и гостиной, вдыхая ароматы праздничных блюд.