— Так, — твердым голосом остановил дребезжащего доктора Роланд, скрестив руки на груди, как бы давая собеседнику понять, что он понимает, о чем идет речь. — И что с этим делать?

Раз за разом выслушивать всё заново было невыносимо тяжело. Я похолодела и уперлась дрожащими ладонями в бока, тем самым пытаясь обуздать свою дрожь. Кажется, у меня начинало плыть перед глазами.

— С этим ничего нельзя сделать. Сосуд может лопнуть в любой момент, — без ножа резал нас доктор.

— То есть, в Британии подобных операций не делают? — сосредоточенно констатировал Роланд. Интересно, о чем он думал в этот момент, пока я от бессилия сворачивалась в кокон?

— Нет, — поджав губы, произнес доктор. — Подобных практик в Британии нет. Кровоизлияние может произойти в любой момент. Вот, смотрите на снимки.

Доктор достал снимки компьютерной томографии головного мозга Мартина, и я подошла поближе, чтобы собственными глазами увидеть проблему. Я встала справа от Роланда и начала слушать бубнение врача, который водил по изображению детского мозга своим широким указательным пальцем. Увидев собственными глазами черное, продолговатое пятно в миниатюрной детской голове, мне стало еще хуже. Доктор достал очередной снимок из бумажного пакета, продолжая что-то бубнить про строение аневризмы, говоря про её шейку, тело и купол. Я приняла у мужчины первый снимок и, не обращая внимания на звон в своих ушах, начала его рассматривать. Мне определенно было дурно.

— Что мы будем делать? — поинтересовалась я у Роланда прозрачным голосом, но он, почему-то, показался мне невероятно высоким. Олдридж сверху вниз посмотрел на меня невозмутимым взглядом и в моих ушах колокольным звоном раздался его ответ: «Разберемся». Я снова опустила глаза на огромный снимок в своих руках, а Роланд сосредоточился на докторе, пытающемся донести до него, по-видимому, нечто важное. Неожиданно для себя, я вдруг поняла, что не разбираю ни слов доктора, ни слов Роланда — их слова слились в один монотонный бубнеж. Я отстранилась назад за их спины и, еле передвигая ногами, дошла до окна, за которым нависли густые, свинцовые тучи. «Неоперируемая аневризма… Может разорваться в любой момент и вызвать прямое кровоизлияние в мозг», — вдруг повторно пронеслось у меня в голове и я, словно пытаясь понять смысловую нагрузку этих слов, отвернулась от окна, снова уткнувшись расплывчатым взглядом в снимок. Изображение словно расплывалось у меня перед глазами, постепенно превращаясь в сплошное черно-белое пятно. Неожиданно я пошатнулась, но вовремя и одновременно как-то неуклюже поставила левую ногу чуть впереди себя.

— Глория? — послышался голос Роланда, после чего я подняла глаза на стоящего в противоположном конце кабинета Олдриджа и поняла, что падаю ничком вниз, и никто не успеет подхватить меня. Темнота. Звон в ушах. Кто-то пытается меня куда-то подтянуть. Пустота.

Глава 41

Роланд Олдридж

Мои родители развелись, когда мне было шесть лет. Причиной развода стало страстное увлечение матерью молодым и перспективным сыном известного банкира из США. Итогом развода стал брошенный ребенок — то есть я.

Моя мать, недолго заморачиваясь по поводу своего единственного сына — она скоропалительно разорвала отношения с его озлобленным на весь мир отцом, после чего спокойно отправилась за океан с двадцатидвухлетним бойфрендом, совершенно не обращая внимания на то, что этот молокосос был младше нее на пять лет. В итоге, для нее всё закончилось вполне неплохо — она молниеносно окольцевала парня и стала одной из самых богатых женщин в Южной Каролине. Не смотря на отсутствие детей, пара оказалась достаточно прочной — с момента их свадьбы прошло двадцать лет, а они всё еще были вместе. У нас же с отцом была совершенно другая история.

Оставаться наедине со мной отец не пожелал и, сразу после развода, запер меня в частном пансионе. Последующие девять лет я провел в самом захолустном пансионе во всем Уэльсе, в котором зачастую приходилось недоедать и недосыпать. К пятнадцати годам я уже был уверен в том, что отец совершенно забыл о моем существовании, так как все каникулы и праздники я проводил исключительно в стенах всеми забытого пансиона. Однако в одном я до сих пор благодарен своим родителям — в том, что я не рос в роскоши. У меня не было красивых тряпок, модных гаджетов и, соответственно, детских капризов. Зато у меня была жесткая дисциплина, отличное образование, всегда наполовину пустой желудок и множество друзей. Не смотря на все трудности своего детства, я до сих пор считаю, что девять лет в забытом всеми, захолустном пансионе, с невероятно талантливым, не смотря на всю свою злобу, преподавательским составом, были самыми счастливыми годами моей жизни. Именно в том периоде своей жизни я осознал всю ценность настоящей дружбы, которая может возникнуть только между мальчишками и длится на протяжении всей жизни, и истинную ценность людей, а не денег.

Когда мне исполнилось пятнадцать, мой отец вздумал повторно жениться. На сей раз его избранницей стала двадцатидевятилетняя, малоизвестная актриса румынского происхождения Сильвия Стэнеску. Не смотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, они обручились уже через три месяца после знакомства. По-видимому, именно на радостях отец вспомнил о моём существовании и проникся жаждой дать своему сыну хорошее образование (большего, судя по его поступкам, как отец он дать мне не мог). Через месяц после свадьбы, он перекинул меня из сомнительного пансиона в элитный пансион Западного Мидленда, но вскоре я стал первым, кто посмел врезать внучатому племяннику какого-то графа Ирландского пэрства, и отцу пришлось подсуетиться, чтобы уладить конфликт. В итоге, уже спустя три месяца после поступления на новое место, я был переведен в Йоркшир, в еще более элитный пансион. Естественно отец позаботился о том, чтобы его чадо выглядело выгодно на фоне сверстников — наследников миллионеров и поп-звезд. У меня появились лучшие гаджеты, фирменные тряпки, большие карманные деньги… Но, не смотря на внезапно свалившиеся на меня материальные блага, последующие три года я скучал по потертому пансиону из моего детства, в котором остались мои лучшие друзья и воспоминания.

Я всегда был лидером, из-за чего не смог ужиться в своем первом элитном пансионе. На новом же месте я стал настоящим бунтарем, авторитет которого не подвергался сомнению ни со стороны ровесников, ни со стороны преподавательского состава. Я научился жить в новом мире, нашел тройку отличных друзей, впервые переспал с девчонкой, которая оказалась четвертой или пятой дочерью известной телеведущей… После окончания школы с наилучшими результатами, я без проблем поступил в Кембриджский университет и, наконец, ощутил вкус свободы. К моему восемнадцатилетию отец совершенно забыл вспоминать о моем существовании, заботясь лишь о новорожденном сыне и его матери. Так, с восемнадцати лет я лишился карманных денег (за что до сих пор благодарен нерадивому родителю), что подвигло меня собрать свою первую команду из единомышленников и уже через два года открыть собственную компанию (не буду скрывать — громкая фамилия отца сыграла свою роль в мою пользу). Студенческая жизнь бурлила: я громко отмечал дни рождения однокурсников, переспал со всеми однокурсницами и перешел на девушек постарше (при этом ни разу не пренебрег предохранением), несколько раз дрался, играл в футбол и баскетбол, занимался борьбой, но никогда не забывал о поставленной перед собой цели.

Открыв собственную компанию, я быстро приобрел успех, и отец вспомнил о моем существовании, но к тому времени я окончательно забыл о его. У нас так и не удалось наладить мосты перед тем, как немногим более года назад, он с Сильвией погиб в авиакатастрофе — их частный самолет потерпел крушение при взлете у берегов Майами. К тому моменту, благодаря своему упорству, я успел добиться большого успеха: у меня были миллионы на счету, три квартиры в центре Лондона, загородный дом и с десяток дорогих автомобилей. Я был создателем успешной фирмы и основателем недавно созданного мной благотворительного фонда. У меня было всё, кроме семьи, когда я узнал, что отец погиб, оставив мне баснословное состояние и восьмилетнего Мартина, о существовании которого я знал, но с которым я ни разу в жизни не виделся. Я мог бы поступить с мальчишкой так же, как, в своё время, поступил со мной отец — запереть его в одном из пансионов и забыть о его существовании вплоть до его совершеннолетия. Но, почему-то, я не захотел так поступать.

Мы с Мартином невероятно быстро нашли общий язык, и первые месяцы всё шло достаточно хорошо — я успевал работать в фирме, контролировать фонд и вести активную светскую жизнь, но с наступлением осени Мартин вдруг начал серьезно болеть. Сначала сильная ангина, затем еще более мощный грипп… В конце концов, после череды болезненных дней, я решил перевезти брата в загородную резиденцию отца, в которой до развода родителей часто отдыхал с семьей. Я не был здесь около двадцати лет, а когда вернулся — мало что смог узнать. Прежнее ощущение, что где-то в мире есть мой настоящий дом, словно растаяло. С приездом сюда, я понял, что настоящего дома у меня нет — есть только смутные воспоминания, раскрашенные детской фантазией. Это подвигло меня сделать ремонт во всем поместье, полностью подковав его под свой вкус.

После нашего окончательного переезда, я начал вести дипломатические дела дистанционно, изредка выезжая в Лондон. Мартин же проболел всю зиму, но к весне начал идти на поправку. Я нанял достаточно большой штат прислуги, однако вскоре понял, что без няньки мне не обойтись. Уже спустя месяц работы первая няня сбежала из нашего дома, с остриженными концами волос, и мне пришлось думать о замене. К этому времени на горизонте объявилась Кэрол, с которой я около пяти лет назад единожды переспал лишь потому, что под рукой не оказалось другой женщины. Узнав о том, что я вернулся в отцовскую резиденцию, которая по стечению обстоятельств расположилась на одной улице с домом её отца, Кэрол начала мозолить мне глаза. Как раз в это время у меня появилась неплохая возможность заключить контракт на несколько миллионов долларов, и я решил воспользоваться услугами Кэрол, которая так и норовила запрыгнуть ко мне в постель.