— Нам вернут детей, — вдруг констатировал папа, после чего все повторно вздохнули полной грудью. — Вернут уже сегодня вечером.

Все начали обниматься и смеяться, пока бабушка с мамой плакали от счастья.

Эмилия и дедушка с бабушкой сели в подержанный воксхолл Эмметта и отправились в ближайший супермаркет за тортом с шампанским (Эмметт сегодня угощал), а остальные веселым шагом направились в сторону автобусной остановки.

Джудит Фейн

В двадцать лет я забеременела от однокурсника, который отказался признавать своего ребенка. Не доучившись, я бросила местный колледж на пятом месяце беременности, со смутной надеждой когда-нибудь в нём восстановиться. На шестом месяце беременности я познакомилась с Морисом, а еще через семь месяцев обнаружила вторую беременность. В отличие от моего предыдущего дружка, Морис согласился на мне жениться. Я выходила замуж с уже успевшим округлиться животом, когда маленькой Линде было всего восемь месяцев от роду. Вскоре на свет появилась Натали, а еще через четыре года родилась Сарра. Мои родители с младшими сестрой и братом жили в Австралии, и мы практически не общались, а родители Мориса отказались поддерживать связь со своим средним сыном, который решил жениться на «забракованной» женщине — женщине с чужим ребенком на руках. Морис днем работал слесарем, а вечером надевал форму охранника и уходил до утра на ночную парковку. Я же работала швеей по десять часов в сутки. Было очень тяжело, но это не оправдывает того, что спустя год после рождения Сары мы начали употреблять алкоголь. Всё началось с бутылки стаута, продолжилось виски и длилось долгих тринадцать лет, в течение которых я потеряла старшую дочь, мужа и себя. Под действием зеленого змия Морис начал изменять мне, я начала изменять Морису, вследствие чего мы регулярно дрались и зачастую от наших потасовок страдали именно дочки. Больше всего от Мориса доставалось Линде, которую он так и не смог признать родной. Девочки росли предоставленные самим себе, и я не заметила, как они стали взрослыми девушками. В семнадцать лет Линда призналась нам, что беременна. К тому времени все наши финансы уходили лишь на коммунальные платежи и дешевую выпивку. Естественно Морис не захотел тратиться на существование бастарда, которого ему собиралась принести падчерица, прожившая всю свою жизнь в его немилости. Он выгнал Линду из дома, едва не ударив её в живот. Я вовремя встала между ними, и все кулаки достались мне. Конечно ему тоже от меня прилетело. Первую неделю после произошедшего я возмущалась его поступком, закатывая крупные скандалы, но вскоре утихла, так как с уходом Линды расходов в нашей семье и вправду стало меньше, отчего теперь можно было позволить себе купить пару дополнительных банок пива.

Мы неплохо скрывали от внешнего мира полную картину состояния нашей семьи, чтобы иметь возможность получать пособие на детей. Так, из месяца в месяц, условия жизни наших девочек социальные работники отмечали как «приемлемые» или «терпимые». А потом я узнала о том, что Линда погибла в автокатастрофе. Полжизни я прожила в алкогольном затмении, не видя ничего и никого, и, в итоге, смогла очнуться лишь от невыносимой боли. Тогда мне безумно хотелось напиться до смерти, но у меня еще оставались шестнадцатилетняя Натали и двенадцатилетняя Сарра. Когда я в очередной раз отказалась пить с Морисом за упокой души Линды, он набросился на меня с кулаками. Так я попала в больницу с тремя сломанными ребрами и многочисленными ушибами по всему телу. В больнице я познакомилась с Даной — социальной работницей, которая и помогла мне разобраться со своей жизнью.

Я не стала заявлять на Мориса в полицию, так как мне было его искренне жаль.

Долгие месяцы после развода я пыталась уговорить бывшего мужа завязать с зеленым змием, но его полностью устраивала его нынешняя жизнь. Еще за неделю до развода, Дана выбила для меня и моих дочек небольшую квартиру с двумя спальными комнатами, расположенную на окраине соседнего города. Сразу после больницы я переехала в нее, забрав с собой девочек. Впервые у каждой из нас появилась отдельная комната. Да, квартира была в ужасно-разбитом состоянии, но уже спустя год кропотливой работы она стала выглядеть вполне прилично. Так я начала путь к полному избавлению от алкогольной зависимости и вскоре смогла устроиться швеей на местной фабрике. Однако мне всё еще сильно мешали мои рецидивы, которые раз в квартал регулярно врывались в нашу с девочками жизнь.

Спустя два года после развода, Морис умер от алкогольного отравления, а еще через три года я узнала о том, что у Линды остались дети. Оказалось, что мне сообщали о существовании моих внуков одновременно с новостью о гибели Линды, но на тот момент я находилась в сильнейшем алкогольном опьянении, после которого ничего не могла вспомнить. Из-за подобной нелепости я прожила пять лет с полной уверенностью в том, что Линда умерла, не успев родить ребенка, как вдруг узнала о том, что у меня осталось сразу два внука.

Только узнав о существовании Дина и Элис, я впервые почти смогла дойти до конца своего излечения от алкозависимости. Передо мной неожиданно появилась самая настоящая цель — подарить внукам то, что я не смогла подарить Линде. Однако у меня на пути возникло серьезное препятствие в лице семьи Дэниела. Я понимала, что несправедливо отбирать у них детей, но они были и моими внуками, а Дерек и Одри Пейдж наотрез отказывались предоставлять мне возможность общаться с двойняшками, считая меня законченной алкоголичкой. Так и не убедив их в том, что я завязала с выпивкой, мне пришлось снова обратиться за помощью к Дане. Она знала, какой сложный путь мне пришлось пройти, чтобы оказаться в паре дюймах от финиша, наверное поэтому она снова мне помогла. Дана нашла для меня отличного адвоката, которого мне оплатил фонд защиты людей, вставших на путь реабилитации, и вскоре я подала в суд иск, с требованием единоличной опеки над детьми моей дочери, могилу которой я посещала каждое воскресение. Линда поддержала бы меня в моей попытке исправиться и изменить свою жизнь в лучшую сторону, как поддержали меня Натали и Сарра. К моменту начала судебного процесса, мои повзрослевшие дочери уже уехали в Норфолк, присматривать за постаревшей свекровью, которая к концу своей жизни, лишь после смерти Мориса, признала свою ошибку в том, что не помогла нам стать счастливыми. Её мог осудить кто угодно, но не я — несущая крест горестных ошибок собственных решений.

Спустя месяц после того, как мы со свекровью помирились, она переписала на Натали и Сару две свои квартиры в Грейт-Ярмут, оставленные ей покойным мужем, и дочки уехали устраивать свою жизнь далеко отсюда. Конечно, семьи старшего и младшего братьев Мориса были недовольны тем, что престарелая женщина переписала основную часть своей недвижимости на моих дочерей, с которыми до сих пор они не имели чести быть знакомыми, но вскоре все утихли, так как старушка в завещании всё-таки оставила свой огромный особняк, в котором на тот момент проживала, двум своим сыновьям.

Когда дочки узнали, что у них есть племянники и что я собираюсь вырастить собственных внуков самостоятельно, они приехали ко мне, чтобы поддержать моё решение, и я узнала, что двадцатидвухлетняя Натали, полгода назад вышедшая замуж за выходца из Турции, находится на третьем месяце беременности. Кажется, я весь вечер плакала от счастья. Прежде одинокая, я вдруг обнаружила, что обладаю большой семьей: Танриверди и Натали, с еще неродившимся внуком или внучкой, Сарра, поступившая в Норвичский университетский колледж искусств, и две половинки моей Линды, с точными копиями её носика.

Когда после изматывающего долгого судебного процесса я всё-таки смогла победить, мне вдруг показалось, что теперь я смогу всё исправить. Уже через месяц я смогу стать абсолютно чистой и мои глаза больше не будут останавливаться на бутылке эля, ведь две частички меня будут называть меня бабушкой. Линда словно смотрела на меня сверху и улыбалась…

Я понимала ненависть Глории Пейдж, которая передала мне моих внуков. Она меня презирала, как презирала себя я, последние пятнадцать лет своей жизни. Но я больше не хотела быть пьянчужкой, которая закончит свою жизнь в алкогольном угаре. Я хотела быть любимой бабушкой двух замечательных малышей, с носиками моей дочки.

Когда я впервые привела внуков в свою квартиру с заранее приготовленными для них спальнями, я была на седьмом небе от счастья. Казалось, будто я вытянула победный лотерейный билет этой жизни, не смотря на то, что моя надежда на счастье погасла уже почти шесть лет назад, после потери Линды. Однако когда спустя час дети начали плакать и проситься назад к бабушке Одри и тете Сэм, меня сразу же накрыла волна паники. Впоследствии дети отказались спать раздельно, и мне пришлось укладывать их в свою постель, так как их маленькие кроватки не были предназначены на двоих. Всю ночь я провела на разложенном диване, дважды вставая успокаивать плачущую Элис. Уже с утра, когда Дина затошнило после мюслей, из-за чего Элис в очередной раз разревелась, я начала задумываться над тем, правильно ли поступила. Но после обеда дети успокоились, и я начала готовиться к принятию полной опеки над внуками. Документы должны были оказаться у меня на руках уже сегодня вечером. Я как раз искала копию своего паспорта, когда мне позвонила Дана и сказала, что на завтра назначено дополнительное заседание по пересмотру дела. От услышанного у меня засосало под ложечкой в предчувствии беды. Пытаясь отвлечься, я отправилась с двойняшками на прогулку, но мы не смогли уйти далеко из-за того, что Дин погнался за бродячим котом, которых в нашем районе было не меньше полусотни, и упал, расцарапав до крови обе свои коленки. Нам пришлось вернуться домой, после чего, под общий рев двойняшек, я обработала зеленкой кровоточащие царапины Дина.

Семейство Пейдж задействовало большие связи, благодаря которым за считанные часы выявились все нарушения с моей стороны, на которые судья во время всей тяжбы закрывала глаза, видя во мне не потерянного человека и искренне пытаясь мне помочь. За свою слепую помощь, по словам Даны, она сильно пострадала. «Дети остаются под опекой семьи Пейдж. Решение обжалованию не подлежит», — таковым было окончательное решение суда.