От неожиданности Изабель даже позабыла о медовом хлебце, который только что собиралась взять с подноса.

— Мне нет дела до того, что вам нравится и что не нравится в женщинах, мистер Бронсон.

— Как вам будет угодно, — ответил он и, протянув руку позади Изабель, взял себе тарелку.

Девушка с завистью наблюдала за тем, как он щедро нагружает тарелку всякой всячиной.

— Не торопитесь. Вы сможете подойти за добавкой, — бросила она через плечо. — Никто не станет бить вас по рукам.

— Спасибо, — отозвался он, шагая рядом с Изабель к большому столу, стоящему ближе к входу. — Я, наверное, так и сделаю.

Она постояла, ожидая, что Бронсон отодвинет ей кресло. Но он, пребывая в бодром настроении и позабыв обо всем на свете, кроме своего завтрака, уселся и посмотрел на еду так, словно готов был нырнуть в эту груду вкуснятины. Вдруг его внимание привлекло многозначительное покашливание девушки.

— Да вы садитесь, — сказал он. — Все остывает.

— Но мой стул.

Бронсон посмотрел на противоположное кресло.

— Людовик Четырнадцатый, да?

Ворча проклятия на французском и итальянском одновременно, Изабель сама схватилась за резную спинку. Покрасневший как рак дворецкий опрометью выскочил из алькова, но Изабель жестом отпустила его.

— Если вы хотели, чтобы я отодвинул вам кресло, сказали бы просто.

Девушка гневно глянула на американца.

— Настоящего джентльмена не обязательно просить о таких вещах.

Бронсон стремительно расправился с круассаном, прежде чем спросить:

— Вы говорите о своем дружке Эрике?

— Эрике? — округлив глаза, переспросила Изабель. — Вы имеете в виду сына Оноре Малро?

«Вот так. Отлично, — подумала она, отметив про себя, что голос ее прозвучал совершенно как надо, не слишком наигранно и не слишком лукаво. — Ему нипочем не догадаться, что стоит за этим вопросом».

— Ну да, — ответил американец. — Я говорю про того паренька, с которым вы спите.

Изабель почувствовала себя так, точно ее уличили в страшном преступлении.

— Да как вы смеете намекать на подобные вещи?!

— А я и не намекаю, — заявил Бронсон, отхлебнув кофе. — Просто констатирую факт.

— Вы же ничего обо мне не знаете, — заливаясь румянцем, сказала Изабель. — Вы просто не можете знать, с кем я провожу свободное время.

— Ошибаетесь, принцесса. Мне доподлинно известно, чем вы занимались прошлой ночью.

Все, что было между ней и Эриком, яркими красками вспыхнуло в ее памяти.

— Но вы… То есть мы были…

Бронсон запрокинул голову и расхохотался. Звук его голоса показался Изабель слишком уж торжествующим.

— Да! Придется вам еще немного поработать над этим бесстрастным выражением лица. А не то я все-таки поставлю вас в неловкое положение.

— Наверное, вы только и делаете, что спекулируете на чужих промахах, мистер Бронсон. Как видно, личная жизнь у вас не складывается. Вот и ваша ночная гостья вас уже бросила.

Легкая тень улыбки скользнула по его лицу, приподняв уголки губ.

— Откуда вам известно, что я спал не один? — спросил он. — А может, я всю ночь только и делал, что предавался мыслям о вас?

— Ну да! Так я и поверю, что вы станете проводить ночь в одиночестве. — Изабель улыбнулась, пародируя собственную самую кокетливую улыбку. — Да еще долго думать обо мне ли или о чем еще.

— Не стоит хлопать на меня вашими ресницами, принцесса. Я птичка не вашего полета.

Теперь уж настала очередь Изабель рассмеяться:

— Вы только подумайте, как высоко он о себе мнит! Скажите, все американцы так же самоуверенны, как и вы?

— Только преуспевающие.

— Тогда я с ужасом думаю о будущем вашей страны. Вы вульгарны, эгоистичны невероятно…

— Всем доброе утро.

Оба, Изабель и Дэниел, обернулись на голос. В дверях показалась Грета Ван Арсдален, бывшая жена известного голландского банкира. На ней был кремовый костюм из тонкого шерстяного полотна. Она буквально излучала зрелую женственность, несомненно, понимая, что находится в самом расцвете красоты, и не пренебрегая этим могучим оружием для достижения своих заветных целей. Юная принцесса, едва успевшая познать суть таинства, происходящего между мужчиной и женщиной, интуитивно поняла, что Бронсон провел предыдущую ночь именно с этой стройной блондинкой.

Интересно, отчего прежде Изабель не замечала, что она так не любит Грету Ван Арсдален?

— Ты прекрасно выглядишь, Изабель, — проплывая мимо них к шведскому столу, молвила гостья.

— Как и ты, Грета.

Глаза блондинки нарочито остановились на костюме принцессы.

— Как мило, — промурлыкала она. — Вышитые воротнички — это так изящно.

Вышивка была единственным доступным Изабель искусством. Язвительное замечание Греты без труда попало в цель — девушка ощутила непреодолимое желание наглухо зашить ей рот.

Грета между тем бросила взор на Бронсона. Тут же с другого края стола до Изабель донеслась волна жара. Внезапно она почувствовала себя ужасающе юной и невероятно смущенной, так что появление других гостей ее искренне обрадовало. В течение нескольких следующих минут комната заполнилась шведами и японцами, британцами и итальянцами, пока наконец не возникло ощущения, что за столиками собрались представители всех существующих на земле государств.

Однако единственным из них, кто так приковал к себе ее внимание, оставался американец. Каждый раз, когда глаза Изабель невольно возвращались к нему, он отвечал ей широкой белозубой улыбкой, и девушке все время казалось, что Бронсон смеется над ней.


Может, вначале так оно и было, но только не теперь. Черт побери! Ведь она — просто испорченный ребенок. Ну почему бы ей и дальше не оставаться таким вот капризным ребенком, вместо того чтобы буквально у него на глазах превращаться во взрослую женщину?! Даже в том, как высокомерно она задирала подбородок и резкими уверенными движениями разбивала скорлупу яиц серебряной вилочкой, Дэниелу явственно виделось ее смятение. Кстати, ему очень нравилось, как ловко она управляется с этой самой вилочкой. Возможно, волею обстоятельств эта девушка и жила до сих пор как некая милая домашняя зверушка, за которой все вокруг ухаживают, но в то же время в ней ощущалась нешуточная воля и целеустремленность, благодаря которым она очень скоро могла бы почувствовать себя дома даже в далеком Куинсе.

Представив себе, как блистательная принцесса Изабель вышагивает по Рузвельт-авеню, разглядывая витрины «Вулвортса» и крича «Привет!» рабочим на угловой стройплощадке, Бронсон снова широко улыбнулся. Впрочем, он тут же пожалел о своей несдержанности, глянув через стол и снова ощутив на себе гневный взор Изабель. «Черт побери, принцесса, — подумал он, отламывая кусок медового хлебца и намазывая его маслом, — я вовсе не над вами смеюсь. И вообще мне, кажется, уже не до смеха». Ну кто бы мог подумать, что девушка с таким колким язычком окажется столь чувствительной? Бронсону не хотелось бы относиться к ней как к нормальному живому человеку с хрупким сердцем. Он предпочел бы думать об обеих принцессах как о неких пока не использованных природных ресурсах Перро.

В городе говорили, что младшая из сестер подобна необъезженной кобылке, что она так же капризна и ветрена, так же непредсказуема, как и ее мать, и к тому же вдвое красивее, чем покойная жена принца Бертрана. Когда старые дворцовые слуги начинали сокрушаться о будущем Изабель, становилось ясно, что они питают самые теплые чувства к этой девушке, такие, которых, увы, никогда не выказывали, говоря о ее сестре Джулиане.

Сидя подле Бронсона, Грета продолжала болтать о каком-то идиотском лошадином шоу, в котором она собиралась участвовать в следующем месяце в Филадельфии. Не согласится ли Дэниел приехать туда, чтобы поболеть за нее? Он проворчал в ответ что-то совсем не смешное и тут же бросил еще один быстрый взгляд в сторону черноволосой принцессы.

У нее были высокие, почти славянские скулы и прямой нос. Классическое холодное лицо. Даже слишком красивое, что называется, с точеными чертами. Их смягчали лишь огромные темные глаза с густыми ресницами, отбрасывавшими тень на щеки каждый раз, когда Изабель опускала взгляд. Кожа ее была бледной, почти розовой, и очень гладкой, немного более яркой на скулах.

Внезапно Бронсона осенило, что на самом деле она и вполовину не была такой высокомерной и хитрой, какой хотела показаться ему. Просто наивная девчушка девятнадцати-двадцати лет, попавшая в паутину неудачного увлечения никчемным пареньком, который недостоин целовать даже подметки ее туфель. Бронсон был уже в курсе сплетен о принцессе и сыне Малро, и не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, насколько далеко там зашло. Девушка явно полагала, что она влюблена. Что ж, люди частенько принимают за любовь простое стремление избавиться от одиночества. Если только он сам все это себе не выдумал, то перед ним был типичный случай подобного одиночества. Дэниел прекрасно понимал, насколько бесполезно даже пытаться объяснить Изабель, что рано или поздно туман рассеется и тогда она увидит своего Эрика таким, как он есть, то есть абсолютным нулем.

Именно потому, что Бронсон был далеко не юн и слишком пресытившимся человеком, не верящим в «жили долго и счастливо», ему не имело смысла лишать иллюзий наивную девочку. Когда-то он и сам вот так же верил в чудо. Очень скоро и она поймет, что жизнь не любит заранее прописанных сценариев, даже если текст сочинила прекрасная принцесса с темными как ночь глазами.

И все же что-то в этой девушке заставляло Бронсона почувствовать себя и могучим, и одновременно очень ранимым. Едва ли подобные чувства могли зародиться в нем от одного взгляда на каскад темных кудрей или прелестные изгибы молодого тела. Ведь никакие женские прелести уже давно не касались самых чистых и бесхитростных струн его души.