Чтобы да, так нет, Тристан и близко не дотягивал до мужа моей мечты, но из него наверняка получится заботливый отец. Он крепко стоит на ногах, имеет дом, работу и будущее. Он никуда не денется, всегда будет рядом. Как и я, он нацелился заделать ребенка немедленно, прям на счет раз. Тихий внутренний голос подсказывал, что этот чмошник просто боится меня потерять, а малыш послужил бы цементом, способным намертво удержать нас вместе. Тристан не раз говорил, что не хотел бы становиться старым родителем, как его мама и папа. Подозреваю, он до сих пор таил на них камень за пазухой. Никогда о них не распространялся, только пару раз упомянул, что они с ним не были близки. А вот мы с мамой были самыми близкими людьми на свете. Девочки не разлей вода. Помню, как жалась у мамы на коленях в кухне – там было градусов на пять теплее, чем в остальной квартире, – и мы хором рассматривали западные модные журналы. О, как же ж она любила «Вог»! От нее вкусно пахло ванилью. Гуляя по тенистым одесским бульварам, она всегда держала меня за руку. Читала мне на ночь. Ее голос провожал меня в сон. Когда я доросла до желания заиметь сестренку, папа давно нас бросил, а мама заболела. Мы с бабулей заботились о ней до самой ее кончины. А потом бабуля стала для меня всем – бабушкой, мамой, старшей сестрой, лучшей подругой. Теперь же, оставшись одна на чужом берегу, я больше всего на свете хотела с кем-то разделить ее мудрость, смелость, жизнь. Хотела родить доченьку, которой смогу передать наши одесские истории.

Тристан никогда не слиняет от меня, в отличие от Влада. У его ребенка никогда не возникнет тех вопросов, которыми я упорно пытала маму.

В первую очередь мне было интересно, на кого я похожа. Пока я была маленькой, она отвечала: «На маленькую сказочную принцессу, которая спустилась на землю, чтобы порадовать нас с бабулей». Ответ мне нравился, но довольно скоро перестал удовлетворять. Став постарше, я рассматривала в зеркале изящные арки своих бровей и думала о маминых прямых и густых – брежневских. О ее гладких волосах, широких плечах, больших ладонях. Она была родной мне изнутри и полной противоположностью снаружи. Снова и снова я спрашивала: «На кого я похожа? На кого? На кого?» Я умоляла хоть о малюсеньком кецыке собственной истории. Ну почему мне нельзя этого знать? За что? На кого? На кого? «На себя, – отвечала мама. – Ты похожа на себя».

Точка. Конец дискуссии.

Я хотела, чтобы мой ребенок знал, в кого уродился.


                  * * * * *

Слова доктора меня успокоили. Я часто прикладывала ладонь к животу, влечивая себе: «Скоро». Доставала из-под кровати детский комбинезончик и не могла на него нарадоваться. Мы с Тристаном перенесли компьютер из кабинета в гостиную, чтобы освободить место для кроватки. Муж тогда взял меня за руку. У моей дочери будет хороший отец. Настоящая семья. Бог любит троицу. Мы продолжали пытаться.

Иногда я косила от ответственности, воображая, будто все это происходит с кем-то другим. Фокус таки работал. Не я отчаивалась. Не я разочаровывалась. Кто-то другой тянул лямку вместо меня.

Он скатывается с нее. Без ничего она бредет в ванную. Представляет, что если бы любила его, то накинула бы одну из его старых футболок из мягкого застиранного хлопка. Но она надевает сшитую бабушкой пижаму и возвращается в постель.

Он сонно обнимает ее и целует в висок. Она терпеливо ждет, пока он не обмякнет, а потом осторожно высвобождается и отползает на прохладный край постели.

«Нельзя иметь все», – думает она.

«Но одно-то можно», – отвечает ей голос.

Она смотрит на отрубившегося мужа.

«Он хорошо зарабатывает», – тянет свою песню бабушка.

«Он хороший добытчик», – вторит ей Молли.

Он тихо похрапывает. Если бы она любила его, это негромкое бульканье напоминало бы ей шепот волн.

Она не удовлетворена и хочет разрядки. Хочет капельки радости после дней и ночей в море тоски.

«Хочу, хочу», – думает она.

«Так давай, милая», – вновь шепчет голос. Мужской. Голос мужчины, о котором она мечтает. Проводит рукой по животу к лобку. Замирает.

«Да, да», – шепчет он.

«Да, да», – вздыхает она.

Ее спина выгибается, рука движется ниже, она закрывает глаза и дает себе то единственное, что в ее силах.


                  * * * * *

Прошел еще один бесплодный месяц. Тристану исполнилось сорок один – столько же, сколько было его папе, когда родился младший сын.

– Я буду старым отцом. Старпером. А все ты виновата.

– Не надо было так долго ждать, – парировала я. – Мог бы уже с десяток детей заиметь. Надо было создавать семью в двадцать четыре, как я.

– Я не хотел создавать семью с нелюбимой.

Как будто я хотела!

Я удержала эти слова при себе, но они рвались с языка.

Я упросила секретаря в клинике назначить нам еще один прием, хотя год еще не истек. Как обычно, на долю мужчин доставалось самое легкое. Обследование Тристана сводилось к одноразовому стаканчику и журналу «Плейбой». Концентрация сперматозоидов ниже средней, но «далека от катастрофической».

Доктор засунул в меня обтянутые перчаткой пальцы и долго щупал яичники. А ну как найдет там что-нибудь плохое?

После процедур мы с Тристаном сели напротив врача. Приговор: у меня якобы недостаточно жировых запасов и, возможно, мне следует поднабрать вес. Тристан тут же завел шарманку, что я выросла в голодной России и с детства немало настрадалась. Я закатила глаза.

– Ну, она уже довольно давно в Америке, и по-прежнему худая. Думаю, ее стройность обусловлена тем, что она питалась здоровой пищей, а не хроническим недоеданием.

Я с благодарностью посмотрела на умного человека.

 – Она вегетарианка, – выпалил Тристан.

– Таких мам много, – заверил его доктор. – Проблема не в этом.

В приемной муж выписал чек за обследование и консультацию. Мама дорогая, какие деньжищи! А мы даже часа там не пробыли. Увидев, как я потряслась, секретарь меня успокоила:

– Большую часть покроет страховка.

– Откуда у нее страховка? – вздохнул Тристан.

Поездка домой выдалась напряженной. Ужин прошел напряженно. Я всю дорогу напрягалась.

Bind-bound-bound.

Когда зазвонил телефон, я аж вздрогнула. Он редко оживал, а если такое случалось, на проводе обычно висел рекламный агент. Тристану, казалось, нравилось их отшивать.

– Что-что, новые окна? А дай-ка мне свой домашний телефон, чтобы я тебе вот так же позвонил и помешал ужинать. Ну? Ну? – выкрикивал он и бросал трубку. – Как я их, а?

– Они же просто делают свою работу.

– Если им поручено меня взбесить, то миссия выполнена.

Я пожимала плечами.

– Никто не любит холодные звонки, – стоял на своем Тристан.

Я скоренько побежала к телефону, чтобы избежать мужниных криков.

– Привет, красавица, – раздался в трубке голос Оксаны. – Хорошие новости. Я могу вернуться к медицине.

– В смысле?

– Начнем сначала. В России, когда Джерри сказал, что не хочет, чтобы я работала, я подумала, он собирается меня избаловать, и была всеми руками за. Не поверишь, чего я только себе ни воображала. Особняк с бассейном и парком. Долларовые купюры, вырастающие по ночам на кустах роз. Чудесный муж.

Мы хором расхохотались. Я вспомнила, как сочла Тристана богатым через подаренный мне компьютер. Я тоже себе воображала, что стану жить в викторианском особняке в завидном районе Сан-Франциско. Воображала себе полное семейное счастье. О да, по части фантазий я дока.

Оксана продолжила:

– Теперь-то я понимаю, что он просто не хотел, чтобы у меня завелись друзья, коллеги и собственные деньги. Я здесь живу, будто в изоляторе, и медленно схожу с ума от тоски, не зная к чему руки приложить в этом чужом доме. Так вот, два месяца назад я не выдержала и послала резюме в больницу.

– Молодец!

– Оказалось, не так все просто. Они захотели посмотреть мое приложение к диплому. Мама отправила копию в бюро переводов в Лос-Анджелесе. Я должна была оплатить услугу чеком или кредиткой, но у меня нет ни того, ни другого. Наличных Джерри мне тоже не дает, только на еду. Экономя по чуть-чуть, я насобирала на денежный перевод.

– Джерри такой жмот? – спросила я.

– Снега зимой не допросишься, – вздохнула она.

– Кто там? – крикнул Тристан.

– Оксана.

– Говорите по-английски!

– Твой такой же, как Джерри, – констатировала собеседница.

– Ну, не такой уж он плохой, – вяло возразила я.

– Теперь мне нужно сдать экзамен на английском. Поможешь?

– С удовольствием. Но, может, тебе лучше обратиться за помощью к носителю языка? – предложила я, боясь ее подвести, боясь, что Тристан прав и мой английский никуда не годится.

– Никто здесь так не робеет и не сомневается в себе, как русские и украинцы.

– Это точно, – согласилась я.

– Как вообще дела?

Я лишь вздохнула.

– Понимаю. Мой говорит, что меня в момент депортируют, если я его брошу. Думаешь, он и вправду сможет такое провернуть?

– Не знаю.

– Все записано на него: дом, машина, банковский счет. Я здесь словно привидение. Меня не существует. Американцы всегда твердят о своих правах. «Это мое право», – талдычат они. А как же мы? Какие у нас права?

– Без понятия.

– Я во всем завишу от Джерри. Он говорит, что в случае развода я останусь без гроша голой и босой.

– А ты думаешь о разводе?

– Раньше не думала. Но меня уже достало, что он мне не верит, ни в чем не верит. Он будто бы постоянно ждет, что я вот-вот взорвусь, как бомба. Ждет, чтобы сказать: «Я так и знал, что тебе нельзя доверять».