Нам с бабулей через мандраж два дня кусок в горло не лез, и как только Тристан начал кушать, мы последовали его примеру. Кролик нашему гостю тоже не понравился, но, отведав картофельный салат, он воскликнул:

– Боже мой, это что-то невероятное! Теперь я могу умереть счастливым.

На фоне жутко довольного лица, эти слова не нуждались в переводе. Бабулин картофельный салат всегда и на всех производил такое впечатление. Задолго до торта у Тристана уже начали слипаться глаза.

Я проводила его в свою спальню, временно перепрофилированную в гостевую комнату.

Потом мы скушали десерт на двоих – только бабуля и я, как в прежние времена. Некоторые вещи не меняются. Я подняла свой бокал с шампанским:

– За превосходную хозяйку и ее золотые руки!

– За мою прекрасную внучку! – отсалютовала бабуля. – Пусть она будет счастлива!

По нашей традиции я трижды легонько чмокнула ее в губы.

Она погладила меня по волосам.

– Мужчина обещает: «Любушка, когда мы поженимся, я буду делить с тобой беды и горести». Его невеста говорит: «Но у меня же нет никаких...» А он перебивает: «Я же сказал, когда мы поженимся».

Я рассмеялась.

– Ну, картофельный салат ему вправду понравился, – сказала бабуля.

– Еще бы.

– Так что ты себе думаешь о своем молодом человеке?

Я пожала плечами. Не хотелось признаваться, что мое сердце не затрепетало от радости.

– Он вроде ничего. Но судить еще рано.

– Рано судить? – Она всплеснула руками и закатила глаза к потолку. – Он же настоящий американец, не балабол какой-нибудь. И так долго до нас добирался. А уж какой приличный, какой вежливый-то – скушал даже то, что ему в горло не лезло, лишь бы нас с тобой не обидеть. С твоих же слов, он и жилье имеет отдельное от родителей, и работу постоянную. Чего тебе еще надо? Скрижали от Бога с подписями всех двенадцати апостолов?

Я аж рот разинула. Кто эта незнакомая женщина? Моя бабуля никогда даже не пыталась уговорить меня с кем-то встречаться. Она всегда влечивала, что сперва надо семь раз отмерить, а уж потом резать. Что выбор спутника жизни – это самый ответственный шаг для женщины.

– С чего ты кипятишься?

– А с того, что хватит, Даша. Хватит убиваться по Владлену Станиславскому. Вы с ним не пара. Дай шанс этому хорошему человеку. Таки нет же ж, я не гоню тебя прям завтра под венец. Просто будь пооткрытее. Попробуй его узнать. Помоги и ему узнать тебя. Заинька, разве ты не хочешь построить семью? Не хочешь детей?

– Ты же знаешь, что хочу. Больше всего на свете.

Губы непроизвольно задрожали. Зачем она так со мной? Влад остался так далеко в прошлом, что казался крошечной точкой. Я едва его различала. И с чего ей только в голову взбрело, будто я по нему убиваюсь?

– Не обижайся, Дашенька, – бабуля погладила меня по щеке. – Если хочешь построить семью, если хочешь снять наше родовое проклятие, открой свое сердце и не смотри на внешность. Красивые потаскуны умеют одно – таскаться по бабам. С таким ты не будешь счастлива. Разве что на минуточку. Мы с твоей мамой на эти грабли уже наступали.

Ну вот, все главные слова прозвучали. Мы молча встали и начали хором убирать посуду. Когда я накрывала тарелкой блюдо со свеклой, чтобы та не заветрилась в холодильнике, бабуля сказала:

– Как-то давным-давно, еще в молодости, моя соседка Алла попросила меня сготовить для нее этот самый картофельный салат – она тогда пригласила на ужин Аркадия, своего ухажера. Я, само собой, согласилась, а она, само собой, выдала мою стряпню за свою. И прям тем же вечером Аркадий сделал Алле предложение. Вот чтоб мне сдохнуть, но счастье она поимела через мой салат.

– Кто бы сомневался.

Бабуля рассказывала эту историю всякий раз, как готовила свой картофельный салат. Я помнила все ее истории, потому что часто их слышала – раз по сто каждую.

– А однажды вечером много лет спустя Аркадий немножко принял на грудь и признался мне, что женился не на той женщине. Но понял это только после свадьбы, когда узнал, что это я приготовила тот салат. Ох уж эти мужчины! На все готовы заради вкусненького.

Той ночью я лежала в своей кровати, смотрела в потолок и размышляла над бабулиными словами. Таки да, я слишком придирчивая и строгая к людям. Хватит мерить, пора бы и отрезать.


                  * * * * *

На следующее утро Тристан нарисовался из ванной с влажными волосами и сияющими глазами после продолжительного душа. Он смотрелся гораздо лучше, чем накануне. А может, бабулино внушение заставило меня взять глаза в руки и взглянуть на него под другим углом.

– Хорошо спал, Тристан?

– Мне нравится, как ты говоришь мое имя. Звучит очень сексуально.

Я покраснела и обрадовалась, что так просто доставила ему удовольствие.

Бабуля разулыбалась на то, как заокеанский гость хомячил вареники с творогом, которые она налепила на завтрак.

– Ах, молодой аппетит! – удовлетворенно сказала она.

– Восхитительно, – одобрил Тристан. – Вы меня избалуете до безобразия.

Его голос звучал чуточку осипло. Я понадеялась, что он не проспал всю ночь с открытым окном – верный способ подхватить кашель.

– Не хочешь прогуляться и посмотреть город? – спросила я, наперед опасаясь нарваться на знакомых.

– Ты не будешь возражать, если мы останемся дома? Кажется, я простыл.

Бабуля зажарила цыпленка и намяла картофельного пюре, а потом ушла проведать наших прежних соседей, оставив нас с Тристаном тет-на-тет. В старом спальном районе, откуда мы переехали, кто-нибудь уже давно бы заглянул на огонек якобы за стаканом муки, чтобы поглазеть на гостя из Америки. Там бессонные сплетницы знали про всех все-все-все, даже то, что еще не случилось. К счастью, новые соседи – молодые иностранцы – имели до нас с бабулей ноль внимания.

В симпатичной голубой гостиной мы удобно сидели на стульях, доставшихся мне от щедрот Дэвида.

– Милая квартира, – сказал свое мнение Тристан. – Маленькая. Уютная. Во время учебы в колледже я жил в общежитии и был очень рад, когда снова перебрался в отдельный дом.

– В городе мы можем только мечтать об отдельном доме. Я всегда жила в многоквартирном. Чем же тебя так привлекает обособленность?

– Больше всего мне нравится иметь земельный участок и выращивать там фрукты и овощи. Ничто не доставляет такого удовольствия, как общение с природой. Я люблю работать в саду, возиться в земле, стоя на коленях. Возможно, это покажется тебе странным, но в такие минуты я ощущаю внутреннюю связь с чем-то невероятно большим и значимым.

Тристан с опаской глянул на меня, проверяя реакцию на свое откровение.

– Я испытываю то же самое, когда гуляю у моря.

– Прекрасное чувство, да?

– Замечательное.

– Я люблю свои розы. Мама тоже их выращивала. Я всякий раз вспоминаю о ней, когда вижу, как они цветут, – признался Тристан тихим голосом и посмотрел на меня застенчиво, словно стыдился сказанного.

– Наши родители всегда в нашем сердце, верно?

– Хвала Господу, – поддержал он.

Какое-то время мы неловко помолчали, разбежавшись мыслями за наши семьи, наше прошлое и за неясное будущее. Я поискала слова, способные рассеять смурное настроение, и в итоге выдала:

– Что тебе больше всего нравится в профессии учителя?

Тристан улыбнулся.

– Больше всего мне нравится работать с молодым поколением. Деньги не ахти какие, но мне приятно думать, что я помогаю детям. Например, Адаму. Он четвероклассник, ему девять лет, и голова у него качается, будто у игрушечного болванчика, потому что папаша частенько вытрясал из него душу. Каждый день Адам приносит мне рисунок самолета. За таких ребят я всегда переживаю и хочу для них лучшего будущего. Мальчишка не знает до конца алфавит, зато прекрасно рисует! Он в моем скаутском отряде. Я стараюсь помочь этим ребятам сохранить в памяти что-то светлое о детстве... Кроме того, я хочу завести собственных детей, и, по-моему, это хорошая подготовка... Ну а ты? Что тебе больше всего нравится в твоей работе?

Неправильный ответ: сидеть вместе с Дэвидом в темной переговорной, прихлебывать холодный кофе и говорить за литературу.

– Проводить экскурсии. Мне нравится показывать людям мой родной город.

– Может быть, мы сможем прогуляться позднее, – сказал Тристан и потер шею.

– Горло болит?

Он кивнул.

– Черный чай с малиновым вареньем, наверное, снимет боль.

Я отправилась на кухню, чтобы приготовить «лекарство». Тристан последовал за мной и достал из буфета чашки. Надо же! Большинство одесских мужчин сидели бы сиднем за столом и ждали, когда их обслужат. Я положила в каждую чашку по три больших ложки бабулиного варенья и насыпала в чайник три маленьких ложки заварки. Когда чай настоялся, разлила его по чашкам, открыла жестяную коробку с бабулиным же печеньем и предложила Тристану отведать угощение.

Взяв свой чай и коробку, он двинулся на выход из кухни.

– Ты куда?

– Обратно в гостиную.

– Мы обычно чаевничаем здесь. Кухня – самый уютный уголок в доме.

– А в той комнате стулья самые удобные. Пойдем.

С правдой не поспоришь.

В гостиной Тристан взглянул на меня и сказал:

– Я очень рад, что мы наконец-то вместе, наедине. Ужасно звонить тебе и из-за помех не иметь возможности разговаривать.

– Да, это так. Мой шеф тоже ненавидит местную связь. Однажды он даже психанул и швырнул телефон в стену через весь кабинет.

– Ненормальный. Похоже, доктор должен ему прописать курс управления гневом.

– Он не особо гневливый.

Пока мы промежду собой так складно по-английски общались, Тристан держал меня за руку и то и дело заглядывал в глаза. У меня тоже имелся до него интерес – как-никак, натуральный американец из Калифорнии – и надежда, что этот самый интерес вырастет во что-то большее. Из искры возгорится пламя, как говорят у нас в Одессе. И пускай Тристан был не таким шибко умным, как некоторые фирмачи с наших соушлов, зато, в отличие от них, он приехал именно ко мне. Ко мне и не к кому другому! И не имел при себе блокнота, чтобы фиксировать женщин и расставлять им оценки.