Она крепко обняла меня, растопырив пальцы по моей спине, и взгромоздила свой огромный черный чемодан на ленту конвейера.

Затем шагнула сквозь рамку металлоискателя, оглянулась.

– Я буду писать!

Пойдет своей дорогой и  забудет обо мне.

– Я буду звонить!

Только не мне.

– Я вернусь!

Ну, да. Когда рак на горе свистнет.

Она прошла в дверь, ведущую на Запад. Я осталась, опустошенная, посреди мрачного аэропорта еще советской постройки и тупо уставилась на ту дверь. Люди через нее уходят потоком и больше не возвращаются. Вот и из моей жизни туда опять ушел близкий человек. Ноги так отяжелели, что не сдвинуть. Душа болела. Казалось, она ломкая, обугленная и скукоженная, как сгоревший блин – нет, как блин зажухнувший, которому сто лет в обед. Вокруг сновала толпа. Пора было уходить. Но я хотела еще немножко побыть в том же здании, что и Джейн. Хоть пять минуток.

Что же ж мне теперь без нее делать? Как так вышло, что дочь фермера с другого конца света понимала меня лучше, чем девчонки, с которыми я бок о бок выросла? Вспомнилось, как мы сидели на бабулиной кухне и разговаривали без остановки. Как я призналась про бросившего нас отца, а Джейн стиснула мои ладони и сказала:

– Мне так жаль. Наверное, тебе было очень тяжело.

И ее участие легло мне на душу подобно росе: освежающее и очищающее. Пожалься я о том же самом Оле, она послала бы меня в центральную прачечную:

– Ну и что? Думаешь, проблемы только у тебя? Вот у меня…

И перечислила бы всех разочаровавших ее мужчин, которых встречала, а то и просто видела по телевизору, начиная с десятилетнего возраста. («Ты веришь мужу Пугачевой? Бабник он, точно тебе говорю!») Конечно, сама я ни разу не мешала Оле изливаться, но каким же облегчением стало для меня общение с Джейн, когда я могла говорить за себя и быть услышанной.

Погруженная в мысли, я краем уха заметила, как за дверью на Запад кто-то кричит. В Одессе раскардаш на каждом шагу. Но потом я узнала голос Джейн. Она выскользнула из двери, отбросила руку охранника, вцепившегося в ее предплечье, подбежала ко мне и обратно обняла.

– Даша, – прошептала она мне в самое ухо. – Я знаю, ты считаешь, что если человек однажды ушел, то больше уже не вернется. Но я вернусь. Обещаю.

– Ты опоздаешь на самолет, – прорыдала я, а она аккуратно стерла слезы с моей щеки.

– Всегда заботишься о других, – всхлипнула Джейн в ответ и прижалась своим прохладным лбом к моему. – Я буду скучать по тебе.


                  * * * * *

На своей остановке я вырвалась из автобуса и зашагала мимо серых бетонных многоэтажек, ржавых ларьков и покоцанного «БМВ» мистера Хэрмона. Долго ли он выдержит навещать Олю так далеко от центра? Интересно, их связывает только секс? Или уже нечто большее? А ее малыши уже зовут его папой? Соседи ворчали про активный ремонт в Олиной квартире. Всем надоели постоянные долбежка и сверлеж, ну и зависть, конечно, сгущала краски.

А заради меня в наше кукуево мистер Хэрмон ни разу не приезжал.

После ужина мы с бабулей сидели на нашем потрепанном голубом диване.

– Куда Оля запропала? Я уже несколько недель ее не видела. Ты-то, небось, скучаешь по Ванюшке?

– Может, рисует, – подбросила я версию, надеясь, что голос мой звучит беззаботно и копать глубже бабуля не станет. – Хочешь посмотреть заграничные письма? Там могут быть фотографии.

Отвлекшись, бабуля выбрала «голубя счастья» и вскрыла конверт. К нашему удивлению текст был напечатан. Жаль. Многое можно угадать про человека по почерку. Бабуля рассматривала снимок, пока я переводила письмо вслух.

– «Привет. Меня зовут Брэд. У меня есть ранчо в Техасе. Я ищу верную, искреннюю и симпатичную…»

– Глянь-ка, – она протянула мне фото. – С виду совсем неплох. Глаза добрые.

– Как раз то, чего хотят все девушки, – проворчала я. – Кого угодно, лишь бы неплохого с виду. Послушай это: «Привет, меня зовут Мэтью. Я стоматолог и живу в Колорадо, где мне нравится кататься на лыжах и сплавляться на плотах. У меня четыре датских дога…»

– Завидная партия, если бы не собаки. Только представь, сколько  шерсти за ними придется выгребать.

Вот она какая моя бабуля, перво-наперво всегда и везде практичная. Что бы я без нее делала?

Я в точности знала, что сказала бы про Брэда Оля: «Глянь-ка на него! Да таким лбом только стенки прошибать!»

А вот фото Мэтью она подняла бы вровень со своим лицом, похлопала бы ресницами и спросила:

– Как думаешь, мы с ним друг другу подходим?

Я улыбнулась, представив, как она, забавляясь, кладет снимок фермера Брэда к письму стоматолога Мэтью и наоборот. Ойц, разбитое не срастется. Что же я наделала с нашей дружбой?

– Интересно, что все они хотят связаться с нашими женщинами, – прищурилась бабуля на письма и фотографии, разбросанные по столу. – Чем же им родные американки не угодили?

Таки да, спрашивается вопрос. Я тоже не имела понятия. Перевела шесть писем и устроила себе перерыв: размяла шею и плечи. Куда ни глянь, со всех стенок в комнате сурово взирали иконы. Я постоянно осторожничала, чтобы не брякнуть ничего лишнего про религию.

Бабуля за свое еврейство крепко настрадалась во времена Советского Союза – в тогдашних документах обязательно указывалось, украинец ты или еврей. Не в смысле представитель иудейского вероисповедания, а как человек другой расы. Низшей расы.

Мама в свое время не поступила в университет, потому что была еврейкой, а их количество по вузам строго квотировалось. Не знаю, как бабуле такое удалось, но она, сменив документы, прописалась в украинки (взятки?) и всем сердцем приняла православную веру (отречение?). Все это она сделала заради меня, чтобы дать мне правильную фамилию и возможность получить верхнее образование. Поэтому я держала рот на замке и слова не говорила против девяти ликов, постоянно подглядывавших за нами со стен.

Надежды мужчин и мечты женщин колыхали меня куда сильнее, чем отчеты мистера Хэрмона. Я не возражала коротать вечера с этими письмами, перекладывая с языка на язык, с почвы на почву мысли и желания незнакомых людей. Мы с бабулей устраивались на диване: я писала, а она вдумчиво изучала фотографии. Я вполне себе неплохо освоила чтение между строк, по крайней мере, я так считала.

По субботам я встречалась с клиентками в офисе агентства «Совет да любовь» (гостиной Валентины Борисовны), учила их английскому, переводила их письма, а заодно делилась своим опытом онлайн-знакомств и убеждала в необходимости соблюдать осторожность. Но они свято верили, что американские мужчины все как на подбор богатые, добрые и вообще со всех сторон образцовые. Хотя, тут не поспоришь, в сравнении с нашими отечественными бабниками, алкоголиками и тунеядцами иностранцы казались вне конкуренции.

Трудно было не принимать истории новых знакомых близко к сердцу.

К примеру, напротив меня обычно сидела Лена, натуральная блондинка тридцати одного года от роду с морщинкой посреди лба. Ей пришло такое вот письмо: «Дорогая Елена, я мормон, живу в Уилбуре, штат Вашингтон. Моя жена умерла, и трем моим детям необходима мать». Ежу понятно, что ему нужна нянька и кухарка в одном лице и забесплатно, но убедить в этом Лену я не смогла. Она продиктовала такой ответ: «Дорогой Рэнди, я тоже вдова («Честно говоря, это неправда, – призналась она, – я никогда не была замужем».) и очень беспокоюсь за своего сына, который растет без отца. Мне бы хотелось быть вместе с сильным мужчиной, способным позаботиться обо мне и о моем мальчике». 

Несколько писем спустя она отправилась в Уилбур по «визе невесты» – трехмесячному разрешению, которое американское правительство дает иностранкам, чтобы те могли пожить со своими будущими супругами гражданским браком. Испытательный срок. С Лениной стороны было очень смело сорваться в чужую страну, не зная языка и не имея никаких сведений о мужчине, за которого собиралась замуж.

Получив от Лены приглашение на свадьбу, мы очень за нее радовались. И даже завидовали. Она объяснила, что двух недель ей оказалось достаточно, чтобы  решиться навсегда остаться в Америке. В следующем письме она описала, как ее непьющий муж вылил в туалет шампанское, которое она купила, чтобы отпраздновать их бракосочетание. А еще он не прикасался ни к чаю, ни к кофе, потому что в них содержится кофеин. Бедная Лена даже пожалилась, что жить не может без утреннего чая. Месяцем позже она уже копила деньги на возвращение домой, поскольку ни Рэнди, ни его дети ее ни в грош не ставили. А потом мы получили открытку с известием о ее беременности. Вскоре она сообщила, что совсем не скучает по кофеину и ужасно поздоровела, следуя наставлениям Рэнди. Дальше она нам не писала. Если честно, ни я, ни Валентина Борисовна по ее новостям не скучали. Нас смуряло, что Лена не просто приспособилась жить по суровым правилам нового мужа, но и всей душой их приняла.


                  * * * * *

Мистер Хэрмон все больше и больше времени проводил с Олей и все меньше и меньше в офисе. Как-то, закончив все свои дела и его задания на день, я полезла в Интернет, но мне было трудно сосредоточиться. Беспокойно ерзая на стуле, я задавалась вопросом, где же шеф. Когда он вернется? И с чем? Что, если он отдаст-таки своей крале мою завидную должность? Нет, он так со мной не поступит, ведь не поступит же, нет? Чем дольше мистер Хэрмон отсутствовал, тем сильнее я мандражировала. До того додрейфила, что набрала его домашний номер.

Никто не снял трубку.

Куда же он, на минуточку, делся?

Я развернулась обратно к компьютеру. Бесплатный период на сайте знакомств закончился, но я продолжала с надеждой в сердце переписываться с мужчинами, сообщившими мне свои электронные адреса. К сожалению, тот, что поначалу вещал о своей любви к Господу, как дальше открылось, еще выше ценил «порно». Заглавными буквами он спросил у меня: «ЛЮБИШЬ КОНЧАТЬ?» Я ответила: «Предпочитаю рубить концы» и заблокировала его адрес. Некоторые вызывались приехать ко мне в гости в Одессу, штат Техас, хотя я несколько раз объясняла, что живу не в Штатах, а на Украине.