Октавия пожала плечами.

Филипп сейчас почти готов был убить ее. И только полиция, чьего присутствия у номера он сам добивался, останавливала его.

— Ты же знала, что ему пришлось пережить в детстве, он доверился тебе, а ты использовала это, чтобы мучить его ради собственного удовлетворения. Боже мой, да ты просто больная, подлая, эти два года ты превратила для человека в ад, подстрекая его на так называемое кровосмешение, и довела его до сумасшествия. — Он замолчал, его просто тошнило от отвращения. — Как ты могла такое сделать, Октавия? Как ты могла? Ведь на его долю и так уже выпало столько страданий. И Аннализа. Она же твоя собственная дочь. Они же любили друг друга…

— Вот именно поэтому, — прошипела Октавия. — Они любили друг друга. А он был мой. Он ушел от меня, а от меня никто не уходит. Я вернула его обратно. Вернула и держала. И он никогда бы не стал принадлежать ей.

— О мой Бог! — тихо простонал Филипп.

— И не думай, что если она не его дочь, так, значит, твоя, — хмыкнула она. — Она может быть от кого угодно. Вот именно!

— Она моя, — выдавил Филипп сквозь стиснутые зубы. — Аннализа моя, но не твоя дочь, Октавия. Для Аннализы и меня тебя больше не существует. И для общества тоже. Объяснить почему?

Октавия вздрогнула, когда он вдруг в порыве гнева занес над ней кулак.

— Почему? — встревоженно спросила она. — Ну почему, почему? Что собирается сделать храбрый маленький Филипп?

— А я уже все сделал, — ответил он. — С этого момента ты лишена всего. Всего вообще. Что превращает тебя в ничтожество. Ты не в состоянии даже заплатить за этот отель. Но конечно, ты можешь расплатиться телом. И теперь ты за все будешь платить своим собственным телом, потому что ты мне больше не жена… Ах, — сказал он, когда она подняла руку, пытаясь протестовать. — Нет такого суда во всей Англии, который защитит тебя, когда узнает, что ты натворила. А я расскажу, Октавия, не сомневайся.

— Черта с два ты расскажешь! И опозоришь свою драгоценную Аннализу?

— Я расскажу, а она подтвердит.

— Да она ведь даже не говорит!

— В общем-то она может, но ты и знать не знаешь об этом. Ты была слишком занята в своих парикмахерских, чтобы побеспокоиться о собственной дочери, которой грозила опасность онеметь на всю жизнь. Но она не утратит дар речи. Теперь не утратит. Потому что знает правду.

— Так, значит, тебе наплевать на ее репутацию?

— А при чем тут это — если Люк Фитцпатрик не ее отец? Они с Кори сейчас обговаривают… И поверь, Октавия, Кори для тебя гораздо опаснее, чем я или Аннализа.

— Та глупая сучка? Да что она может мне сделать?

— Скоро узнаешь. А пока смирись, с данной минуты ты проститутка. Обыкновенная проститутка! Это единственный способ, каким ты сможешь зарабатывать себе на жизнь, потому что тебе больше не на что рассчитывать. И поверь, я прослежу, чтобы так оно и вышло. Ты будешь страдать всю оставшуюся жизнь. Кому нужна проститутка под пятьдесят, которая не может позволить себе пластические операции? Начнем с того, что управляющий этого заведения не захочет тебя, так что подумай, как расплатиться по счетам. Мой тебе совет — начинай прямо сейчас приставать к мужчинам. И помни — не осталось никого, кто мог бы тебя спасти: нет Люка, который тешил твой садизм, ты погубила его, сама убила человека, все равно что сама спустила курок. И ты разрушила жизнь собственной дочери. — Он пошел к выходу, но у двери остановился и снова повернулся к ней. — И еще одно — позаботься о билете. Но не вздумай ехать в Челси за вещами. И никогда, никогда, никогда больше не приближайся к Аннализе. С тобой покончено, Октавия. Даже больше, чем покончено. Ты мертва.

31

Фильм «Паст ливз презент» давал хорошие кассовые сборы. Он уже месяц шел в Штатах, билеты распродавались подчистую. Фильм задумывался многоплановым, и Кристос ожидал такого повышенного внимания со стороны публики. Но все чаще он упоминался в связи с событиями на Юге Франции. Тайна, окружавшая ту злополучную ночь, постепенно перешла с первых газетных полос на внутренние. Кристос отказывался говорить на эту тему, а весь мир, похоже, так и жаждал узнать об его отношениях с Кори Браун. Его упрямое молчание, видимо, негативно настроило прессу, и, вероятно, поэтому газетчики стали распускать слухи о возобновлении его отношений с Пейдж Спенсер. То, что он даже не видел Пейдж после возвращения из Канн, никого не волновало. Опасаясь проникновения лживых сплетен в британскую прессу, Кристос сделал заявление, в котором отрицал абсолютно все и сообщал, что работает над сценарием нового фильма. И началось — проголодавшиеся журналисты цеплялись к каждой букве и настойчиво требовали объяснений.

Кристос из регулярных разговоров с Полой знал, что нечто подобное творится и вокруг Кори, но о ней писали гораздо хуже. К счастью, Пола делала все возможное и прятала от Кори газеты: та и не подозревала о догадках на свой счет, а они были таковы, что порядочный журналист отсек бы себе руку за подобное. Все ее отношения с Люком рассматривались как под микроскопом, а одна самая оголтелая газетчица написала, что Кори напала на Аннализу из ревности. Филипп тут же пригрозил редакции судом, и та трусливо отступила, напечатав три строчки на восемнадцатой странице на следующий день. Тогда пресса вцепилась в Радклифа, отстраненного от этого дела.

Особенно распалял прессу тот факт, что человек умер, и не просто человек, а коллега, журналист! Газетчики считали себя вправе знать о происшедшем на мысе Ферра досконально и не собирались униматься.

В конце концов полиция сделала заявление об освобождении Бобби Мак-Ивера. Это прозвучало как гром среди ясного неба: теперь все узнали — Люк Фитцпатрик убивал проституток. Симпатии прессы и публики снова вернулись к Кори, но по ее собственному требованию, прессе ничего не сообщали.

— Она не хочет пересудов, — сообщила Пола Кристосу по телефону. — Кроме того, по словам Кори, Аннализе решать, что можно предавать огласке, а что нет.

— А как Аннализа? — поинтересовался Кристос.

— Дела идут, Кори и Филипп ходят к ней каждый день. Она все еще в клинике, но скоро будет дома.

— А Кори? Как Кори?

— День ото дня все лучше и лучше. Вчера вот заснула без снотворного. И вроде бы ей уже не снятся кошмары.

— А она ходит на консультации к врачу?

— Да, регулярно — три раза в неделю.

— Ну и помогает?

— Она мне не говорит, думаю, делится с Филиппом. Почему бы вам не позвонить ему? Насколько я знаю, он не против.

— Да, он мне звонил. С психиатром у нее все более-менее. Просто я надеялся, что она сказала тебе что-то большее.

Он замолчал, и Пола нутром почувствовала, как ему горестно. Кори отказывалась с ним говорить, не подпускала его, отвергала помощь, и это страшно мучило Кристоса.

— Я должна идти, — прошептала она, — пришла Кори. Завтра позвоню.

— С кем это ты? — спросила Кори.

— Да с мамой.

Кори удивленно уставилась на нее. Но Пола не дала ей опомниться, ибо мать жила прямо через дорогу, и тут же спросила:

— А как сегодня Аннализа?

Кори вздохнула и опустилась в любимое кресло матери.

— Лучше, по крайней мере физически. Она хочет вернуться домой, но Филипп боится, мол, еще рановато. Поскольку он платит, думаю, доктор только рад продлить лечение. Во всяком случае, завтра снимают швы на ногах, и она надеется, что Филипп передумает.

— А ее консультант? Что она говорит?

Кори покачала головой:

— Она все еще отказывается разговаривать с кем-либо на эту тему, кроме меня. Со мной же становится просто одержимой. Прокручивает все снова и снова, похоже, пытается найти какой-то мистический смысл. — Кори устало вздохнула. — Если бы ты ее видела! Сердце кровью обливается. Она такая потерянная, такая неуверенная в себе. В общем, ничего удивительного, но иногда я начинаю сомневаться, что у нее когда-нибудь все пройдет…

— А у тебя? — тихо спросила Пола.

Кори ехидно рассмеялась, обвела глазами комнату.

— А дядя Тэд и тетя Хэтти придут сегодня на ужин? — она подчеркнуто сменила тему.

— Вероятнее всего, — ответила Пола не в силах скрыть свое разочарование. — Ну почему ты не…

— Пожалуйста, Пола, — перебила ее Кори, — я знаю, что ты собираешься сказать.

— Но ведь я хочу помочь тебе, Кори.

— Ты и так помогаешь, позволяя мне жить здесь. Пожалуйста, попытайся меня понять. Я говорю об этом с Аннализой каждый день, с врачом три раза в неделю, с Филиппом. Если не закрыть эту тему, я никогда больше не смогу говорить ни о чем другом, так ведь? Вряд ли это лучший способ вернуться к нормальной жизни.

Тут, к великому огорчению Полы, наверху заволновался ребенок, снова не удалось поговорить о Кристосе.

— Ты вернешься в Лондон? — спросила она.

— Наверное. Я говорила с Филиппом, но мы пока окончательно не решили. Опять же не понятно пока, как пойдут дела у Аннализы. Отцу удалось продать свой дом. Пэм подыскала другой, где-то в Кенсингтоне. Там есть отдельная квартира внизу, и Филипп надеется, что Аннализа поселится там.

— А ты?

— Я наконец-то вернусь к себе.

— А Ти-ви-дабл-ю?

— Это еще надо обсудить. Филипп пока приостановил передачи, и, видимо, не так-то просто будет заполучить время обратно. По-моему, крестница готова поднять крик на весь дом, так ведь?

Через несколько минут Пола уже чистила овощи на кухне, а Кори посадила улыбающегося ребенка к себе на колени.

— Пола, — начала она осторожно.

— М-м?

— Смотри мне в глаза, пожалуйста, я хочу задать тебе один вопрос.

— Звучит серьезно, — заметила Пола с любопытством.

Они долго смотрели друг на друга, прежде чем Кори решилась: