— Так приятно прогуляться по городу, отвлечься, — она огляделась по сторонам, — я так давно не видела сразу столько машин, многоэтажных домов и такую толпу народа. — Вдруг она вскрикнула и схватилась руками за голову — порывистый ветер едва не свалил ее с ног. — О Боже, мой парик! Его чуть не сдуло.

Кори со смехом поправила его, потом повязала Эдвине на голову шарф. Эдвина часто подшучивала над своим париком, но ни одна живая душа, кроме докторов и Кори, не видела ее без оного.

— Ну что за парочка, — засмеялась Кори, завязывая концы шарфа у матери под подбородком. — Просто потрясающе! — воскликнула она. — Ой! Ну вот все и разрешилось. — Мимо пронесся автобус и обдал их грязной водой из лужи. — Теперь уж без вопросов — прямо домой. Нельзя же позволить тебе разгуливать с мокрыми ногами — еще простудишься.

По дороге домой, уютно устроившись в автобусе, Кори без устали смешила Эдвину, оплакивая свою судьбу, которая, казалось, состояла сплошь из ошибок и неправильных поступков, а она так старалась быть взрослой и умной.

— Если я когда-нибудь возьмусь за автобиографию, — заявила Кори, выходя из автобуса на деревенской площади, — я назову ее «Признания вечно попадающей впросак».

Обе расхохотались, Кори нажала кнопку зонтика, и — еще одно подтверждение — он тотчас вывернулся наизнанку.

Через пять минут они стояли в слабо освещенной прихожей своего дома.

— Знаешь что, — начала вдруг Кори, снова одеваясь. — Почему бы мне не сбегать и не принести пару… — Слова ее вдруг застряли в горле, когда она повернулась к матери. — Мама! — закричала она. — Мама, что? Что случилось?

— Все в порядке, — слабым голосом отозвалась Эдвина, опершись о перила лестницы. — Все нормально, голова слегка закружилась. Вот и все.

Кори взглянула на часы:

— О Боже, ты должна была принять лекарство еще полчаса назад. Давай. Скорей садись. Я сейчас принесу.

Кори отвела Эдвину в гостиную, потом кинулась вверх по лестнице в ванную, сердце ее колотилось, сжимаясь от ужаса; она встала над раковиной, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, подождала немного. Страх прошел, и Кори так сильно на себя разозлилась, что ее затрясло. Ужасная болезнь! И все время рядом, притаилась, поджидая удобного случая, чтобы испортить даже те считанные минуты наслаждения, которые они могли себе позволить. Как какой-то чудовищный ребенок, болезнь постоянно требовала внимания. Кори посмотрела на пилюли в руке и едва сдержалась, чтобы не завопить. Ей хотелось швырнуть их в окно, разбить стекло, разбить все пузырьки. Наброситься и ударить… Ударить кого? Что? Ведь нет ничего такого, на чем она могла бы сорвать злость. И ничего, что можно было бы сделать. Вдруг, непонятно почему, она представила себе Дэйва с малышкой Бет на руках, да так отчетливо, что Кори крепко зажмурилась, не позволяя себе расслабиться при виде столь волнующей картины. А вообще-то сейчас ей хотелось увидеть совсем другое — своего отца. Без него она так одинока и так беспомощна! Он нужен Эдвине, единственный мужчина, которого мать так любила… Он нужен сейчас…

— Перестань! — велела она себе гневно и яростно. — Перестань же! — И, вырвавшись из объятий жалости, Кори понеслась вниз по лестнице с лекарством для матери.

Эдвина немного подремала, потом, проснувшись, вечером заглянула на кухню. Кори уже наведалась в магазин к тете Гарриет и сейчас стояла в темноте, уставившись на дождь за окном.

— Дорогая? — тихо окликнула мать. Кори повернулась.

Они молча смотрели друг на друга, и сердце Кори дрогнуло — мама! Такая мягкая, такая нежная, неземная. Эдвина протянула руки, Кори приблизилась, положила голову на плечо.

— Ну все, все, — успокаивала Эдвина, а слезы все текли и текли по щекам Кори. — Так-то лучше. Дай себе выплакаться.

— О мама, как это ужасно, — всхлипывала Кори. — Так нечестно. Ты такая молодая, и я тебя так люблю.

— Я тоже тебя люблю.

Они долго стояли, обнявшись. Потом Кори выдохнула:

— Мама, я ничего не могу с собой поделать — все время думаю о Дэйве, как он держал ребенка. И представляю вас, как вы держали меня, когда я родилась.

— Ах, да, — вздохнула Эдвина, улыбаясь и гладя Кори по голове. — Я тоже подумала, может, ты сейчас представляешь своего отца.

— Может, расскажешь о нем? — шмыгнула носом Кори. — Конечно, ты уже много раз рассказывала, но…

— Ну что ты, дорогая, пойдем. Здесь прохладно, давай посидим у камина.

Кори кивнула, улыбнулась через силу, оторвала кусок бумажного полотенца и буркнула:

— Я веду себя, как большой ребенок, извини.

— Ты всегда будешь для меня ребенком, — ответила Эдвина, дотронувшись до ее щеки.

— Ух ты! — Кори засмеялась и опять прижалась к матери.

— Итак, — улыбнулась Эдвина, — начать с момента нашей встречи?

Кори кивнула.

— Прямо с тех совсем уж давних времен, да? О’кей. Ну что ж, мне было девятнадцать, я работала в магазине одежды, получше нашего, в Брайтоне. Снимала у хозяйки маленькую комнатку над магазином — она же служила и спальней, и гостиной. В выходные я каталась по городу на велосипеде. Конечно же, я надеялась кого-нибудь встретить, подружиться, но была такая робкая, что не смела даже зайти в кофейню. А в один прекрасный день дверь магазина открылась, и Филипп сам вошел в мою жизнь.

— Но ты пропустила про бабушку, — замотала головой Кори.

— Да, пропустила. Ну что ж, за неделю до этого она зашла в магазин, купила платье, но его надо было немного подправить. Эта ужасная женщина до смерти напугала меня. Миссис Браун, — произнесла Эдвина глубоким низким голосом, — миссис Корнелия Браун, — передразнила она ее. — Боже мой, властная, острая на язык, но, как потом оказалось, с добрейшим сердцем, самым добрейшим, какое только можно себе представить. Она должна была прийти за своим платьем, и она пришла вместе с внуком. — Эдвина пристально наблюдала за Кори и улыбалась, потому что следующую часть рассказа Кори в детстве любила больше всего. Эдвина вздохнула: — Над дверью зазвонил колокольчик, я подняла глаза, и появился он. Это была любовь с первого взгляда.

Кори тут же изобразила игру на скрипке.

— Конечно, никто из нас в тот миг этого не понял, — засмеялась Эдвина, — прошла неделя, прежде чем Филипп решился признаться. Потом и я сказала ему, что почувствовала в тот миг. Теперь все свободное время мы проводили вместе. Болтали, слушали музыку у меня в комнате. Больше всего любили песню «Тому, которого люблю», с самой первой пластинки, купленной мною. Мы пели ее с утра до вечера. — Эдвина улыбнулась своим воспоминаниям, потом продолжила: — Да, мы постоянно развлекались, хотя время было нелегкое. Ты знаешь, ему очень хотелось оказаться со мной в постели, и мне тоже, но я была девушкой, и он не мог себе позволить.

Кори взглянула на нее:

— А ты никогда не говорила мне об этом.

— А тебе никогда еще не было двадцати шести.

— Ну и как же в конце концов?

Эдвина покачала головой:

— Никак, пока не поженились. Но ты уже знаешь, мы поженились через три месяца после встречи. Сперва поехали к Корнелии, у меня же не было семьи, а у Филиппа только бабушка… Он очень любил эту старую леди и хотел получить ее благословение. Она пришла в ужас, еще бы! Девица из магазина — и вдруг жена ее драгоценного внука, мальчика с университетским дипломом! Немыслимо! Но когда она высказалась, в глазах у нее запрыгали насмешливые искорки. Через неделю мы поженились.

И отправились в свадебное путешествие в Испанию. Прежде я никогда не летала на самолете и ужасно волновалась. Мы остановились в дрянном отеле, вокруг что-то рыли, строили, но мы ничего не замечали. О-о, Филипп был такой нежный, и так хорош в обращении со мной… — Она засмеялась. — Можно было подумать, он опасается, что я сломаюсь. И надо тебе признаться, он был просто в шоке, когда я, невинная девушка, предалась полнейшему безрассудству. Я такое с ним проделывала — он, наверное, и понятия не имел и не ожидал. Но было так интересно изучать друг друга. Но как только он понял, что мне уже не больно… Да что там говорить — мы просто не вылезали из спальни.

Через неделю после возвращения из свадебного путешествия Корнелия умерла. Это потрясло нас обоих, естественно, Филиппа особенно. Не меньшим потрясением были и деньги, которые она нам оставила. Мы смогли купить квартирку в Лондоне, в стороне от Кингз-роуд. В конце шестидесятых было такое местечко, возможно, существует и сейчас. Через два месяца мы туда переехали, и обнаружилось, что я беременна. Я испугалась, Филипп плясал от восторга. К тому времени он уже работал в городском банке и неплохо зарабатывал. И мы могли себе позволить нормальную семью, он настаивал. А когда я увидела, как он счастлив, тоже обрадовалась. И через восемь месяцев — о, что это был за миг, как он гордился! — акушерка вручила ему новорожденную дочь.

Кори скорчила гримаску.

— Через десять дней Филипп забрал нас с тобой из больницы, но на нашей квартирке я увидела объявление: «Продается».

— Да, — сказал Филипп, — мы переезжаем. Надо купить дворец нашей принцессе.

Кори подалась вперед, взяла мать за руки, когда та, тяжело вздохнув, уставилась на скомканный в руках носовой платок.

— Ну хорошо, не надо больше вспоминать, — мягко произнесла Кори.

Эдвина покачала головой.

— Знаешь, — продолжила она, — мы так и не попали в этот дворец. Однажды вечером, когда он возвращался с работы домой, его убили. Тебе было три месяца.

Кори взглянула на мать, отчаянно жалея, что заставила ее вернуться в прошлое. До сих пор, через двадцать четыре года, Эдвина все еще испытывала страшную боль утраты.

— Адвокат Филиппа занялся мной, — хрипло сказала Эдвина. — Продал квартиру, — я не могла в ней жить, потому что воспоминания…

Да, Кори понимала. Все, что осталось от того времени, — свадебная фотография над кроватью матери, и, разглядывая старый снимок, Кори становилось ясно — она больше похожа на отца, чем на мать.