Я еду на такси в "Véfour". В такой одежде, с такими туфлями в метро не ездят. Когда я десять минут девятого вхожу в ресторан, Давид встречает меня с лучезарной улыбкой. Все гости пристально меня рассматривают. Мне неловко, и я стремительно занимаю своё место напротив. Он снова одет в чёрный костюм, в котором в нём есть что-то от Джеймса Бонда. Я под впечатлением, я мечтаю.

— Вы выглядите очаровательно! Я не ошибся. Это платье изготовлено для вас.

Его мягкий голос, его лёгкий американский акцент, его непринуждённость, его отличный внешний вид – у меня кружится голова.

— Спасибо, — говорю я. — Надеюсь, я не заставила вас долго ждать?

— Парижанки известны своей особенной пунктуальностью...

Я решаю, что в этот раз не обращу внимание на его сарказм... если замечание вообще было задумано саркастическим.

— Это платье, действительно, мечта. Откуда вы знаете мой размер?

— Нет ничего легче. Вы божественно пропорциональны.

Это замечание о моём теле, которое я без сомнения должна была бы найти лишним, позволило мне покраснеть от удовольствия.

Он, в самом деле, сказал "божественно пропорциональна"?

Официант принёс наш заказ. Я хочу снова восстановить своё душевное равновесие и поэтому меняю тему:

— Мой адрес вам дала Адель?

Он качает головой и лукаво улыбается.

— Она не может от меня ничего скрыть, мадемуазель Марс.

— Ах, да? — спрашиваю я удивлённо. — Но, скорее, меня это беспокоит.

— Я – милый мальчик, следовательно, вы не должны меня бояться.

— Если вы такой милый мальчик, почему не пригласили на ужин одну из своих многочисленных поклонниц? Этим вы бы оказали ей большую любезность. И она бы часами восторженно говорила о вашем романе.

— Думаю, потому что с одной стороны, мне бы надоело говорить часами о моём романе. С другой стороны, потому что я нахожу вас крайне очаровательной. Это так просто.

Крайне очаровательная?

По мне пробегает дрожь. Моё лицо меняет цвет от розового до красного мака.

Очаровательная – почему? Очаровательная – как? Потому что я – божественно пропорциональная?

Я просто немею. Мне кажется, будто мой мозг настраивается повиноваться ему, я глупо улыбаюсь и задумчиво поигрываю вилкой. Чувствую, как его взгляд задерживается на мне. Наверняка, сейчас он вдоволь наслаждается тем, что сбил меня с толку.

— Ах... спасибо за комплимент.

Смена темы сейчас была бы хорошей идеей.

— Гари выглядит очень очаровательным. В любом случае, у него очень обаятельная улыбка.

— Гари – чудесный человек. Я не знаю никого, кто обладает большей человечностью, чем мой дворецкий. И он всегда очень мудро отзывается о людях и вещах.

— Вы удостаиваете его звания своего доверенного?

— Определённым образом, да... Когда умерли мои родители, он много обо мне заботился.

— Вы потеряли также и вашу мать? Я думала, умер только ваш отец...

После этого Давид начинает рассматривать ножку своего стакана. Губы складываются в горькую линию.

Хм-м, снова щекотливая тема.

— Конечно, это не указано в моей биографии. У меня нет желания говорить об этом. Совсем никакого желания.

И он снова закрывается как устрица. Во время приёма пищи Давид остаётся сдержанным, вежливо отвечает на мои вопросы и со своей стороны задёт много вопросов об Оливере, моей жизни и учёбе. Кажется, прежде всего, его занимает Оливер. Может ли быть, что он ревнив?

Мы садимся в "Ягуар". Поездка проходит молча. Я упираюсь локтем в открытое окно, рукой в мой подбородок и рассматриваю огни Парижа. Тёплый ветер гуляет по моим волосам. Не знаю, ни что я должна говорить, ни что должна думать. Неожиданные повороты эмоций Давида пугают меня. Слишком много щекотливых тем, которые раздражают или ранят его. Он слишком чувствительный, очень загадочный. Мы прибываем ко мне. Гари открывает дверь. Давид выходит со мной и сопровождает к входу, пол которого облицован керамической плиткой с цветочным мотивом. Я включаю свет. Моё сердце стучит так сильно, что боюсь, мужчина может это услышать.

Я не решаюсь спрашивать его, что он планирует. Ещё прежде, чем я открываю вторую дверь, Давид нежно берёт мою руку, проводит, поглаживая большим пальцем руки над моим внутренним сгибом локтя. Потом тянет мой локоть к своему рту и покрывает его лёгкими поцелуями. Я закрываю глаза. Мужчина освобождает руку и притягивает меня к себе. Не допуская сомнения в том, как страстно он меня желает. Я чувствую, как слабеют мои ноги. Никогда раньше не чувствовала чего-то подобного: изысканной смеси из возбуждения и боязливого ожидания. Его губы находят мои, язык открывает мой рот, проникает, находит мой язык. Поцелуй становится страстным. Я потеряна. Внезапно Давид завершает поцелуй и проникновенно меня рассматривает.

— Давайте проведём ночь вместе.

— Месье Фултон... несмотря на ваше... очаровательное внимание... я не могу.

— Вы тоже этого желаете, я знаю. Вы получите со мной очень много удовольствия, мадемуазель Марс.

При этих словах через меня снова проходит волна желания.

— Сейчас действительно нет такой возможности. Это беспокоит меня по бесчисленным причинам... и было бы слишком хлопотно объяснять вам это сейчас.

Чтобы положить конец моим мучениям, я стремительно отпираю дверь и захожу в дом. Через застеклённую дверь я вижу его тёмные глаза, которые задерживаются на мне, его рот, совершенно полу раздражённый, полу озадаченный, как будто он больше не понимает земной грешный мир. Я убегаю на лестничную клетку и плачу. Я так страстно желаю Давида, как никогда раньше не желала мужчину. Но я не его группи. Не хочу, чтобы Адель оказалась права. Я не хочу быть практиканткой, которая спит со звездой. Я не хочу быть поощрительной премией для автора бестселлеров.

Прежде всего, не хочу отношений с мужчиной, который настолько сложный. Несмотря на то, что я его так страстно желаю, и так насыщенно, что меня это пугает. Я плачу от того, что желаю этого мужчину. Так, что я бы потерялась в нём, отказалась бы от своей свободы, моей гордости, что я больше не буду держать себя под контролем, а стану его пленницей. Я не хочу желать этого мужчину, я не хочу, чтобы он доставлял мне удовольствие. Я хочу вообще ничего больше не чувствовать.


Глава 4

Гордость и предубеждение

15 августа


На следующее утро меня посещает Барбара, которой я, конечно, должна рассказать, как прошёл мой вечер. Я всю ночь не сомкнула глаз. Она делает мне кофе, пока получает от меня запутанную чушь.

— Лулу, может быть, этот мужчина божий любимчик… Такой момент чистого удовольствия для чего-то большего или избегать немного устаревших принципов, я это нахожу…

— Глупым?

— Ну, скажем так, по меньшей мере, не особенно умным…

— Может быть, это именно то, что меня пугает – спать с молодым Богом…

Она смеётся и меня мучает совесть. Я этого больше не выдерживаю и в 9 часов еду к Давиду, на Impasse Guéménée. Звоню в ворота, которые окрашены в кобальтовый цвет. Через двустороннее переговорное устройство я слышу голос Гари, который спрашивает моё имя. Вхожу в симпатичный внутренний двор с деревьями. Мне до сих пор было неизвестно, что такие имеются где-то в центре Парижа. Справа меня ожидает Гари, он стоит перед маленькой дверью в том же самом синем цвете, как входные ворота.

— Мадемуазель Марс, очень приятно видеть вас, — приветствует он меня на английском.

— Добрый день, Гарри. Месье Фултон спит?

— Нет, он в бассейне, делает несколько кругов. Пойдёмте, я отведу вас туда.

Гарри проводит меня в прихожую с несколькими консолями в стиле рококо. Я следую за ним по лестничной клетке, каменные ступени 17 века которой покрыты толстым ковром. Мы проходим через две комнаты, меблированные в стиле ампир, с обоями, коврами, люстрами, освещающими всё это великолепие, но не безвкусную дешёвую роскошь с пышным золочением и леопардовыми шкурами, а весьма элегантную, настоящую роскошь. После того как дальше миновали две стеклянные двери, мы пришли в бассейн. Голубая водная гладь наколдовывала красивые световые блики на потолок.

Давид плывёт кролем по голубой дорожке. Меня околдовывают его мускулы на спине, которые вибрирую при каждом движении мужчины. На втором круге он замечает меня, перестаёт плыть, и выходит из воды. С открытым ртом я внимательно рассматриваю его верхнюю часть туловища, по которому жемчужными каплями стекает вода с его прекрасного тела. Он некрупного телосложения, плоский живот, на котором выделяется его пресс, хорошо сложенный торс, голубые полосатые плавки в стиле 50-х годов, которые прижимаются к телу Фултона.

Его тело мускулистое, очень мужское и одновременно худое. Нет слов. Я колеблюсь между Аполлоном, Адонисом и Антиноем. Давид серьёзно меня рассматривает, молча сушит себя так, как будто хочет дать мне возможность смочь спокойно его рассмотреть.

— Доброе утро, мадемуазель Марс. Я думал, наша встреча была назначена на 10 часов?

— Да, но…

— Но?

Едва ли признаюсь ему, что из-за него сегодня ночью я не закрывала глаза.

— Я хотела поговорить с вами о вчерашнем вечере. Если я разбудила в вас впечатление…

— Вы будите во мне очень много, мадемуазель. Это скверно. Вы прямо-таки воспламеняете мою силу воображения. Но не придавайте значения, вы не должны себя упрекать. Это не ваша вина, а скорее то, чем вы обладаете от природы: ваши глаза, ваши волосы… всё ваше тело – это приглашение. Я чувствую, что меня тянет к вам как магнитом.