— Май, слушай, — Аня чесала пузо балдеющей после купанья Жужки, — Ульку, видимо, тоже вам придется оставить. Вальке она нравится, как я её у него заберу?

— Ань, ну если я на собаку согласилась, то уж против улитки неужели буду возражать? — Майя чесала Жужку за ухом.

— Ну, мало ли… Улька классная, но такая шумная…

— Зато Жужка у нас тихая… — Майя смотрела на вновь прибывшую с обожанием.

Так стихийно сложился четкий режим: утром покормить Жужку, погулять с ней, сфотографировать и — в больницу к Вальке. Потом забрать Жужку и вести ребенка в пригород — гулять в дворцовых парках. Потом Жужка дрыхла дома, а подруги отправлялись вечером кататься по каналам.


Глупо. Конечно, глупо было рассчитывать, что среда 10 октября не наступит в этом году. Году торжественном. Тридцать лет! Вопрос: что с ними делать? Аня задала на всякий случай этот вопрос Майе вечером 9 октября.

— Солить. Без уксуса главное, — Майя резала на салат огурцы и помидоры.

— Еще варианты есть?

— Сахарить, — Майя лила в салат масло, — но могут забродить, если не в холодильнике держать.

— Май, а ничего, что я готовить не умею?

— Тогда можно одеяло сшить — печворк.

— Я и шить не умею…

— Что по хозяйству можешь?

— Крестиком вышивать, — Аня подумала, — в детстве могла.

— Ань, тогда плюнь и выбрось — в хозяйстве они тебе без надобности!

— Тогда с утра я занята, потом встречаемся и идем к Вале, потом — по ситуации.

— По ситуации — не по ситуации, а кефиру на послезавтра я куплю.


Утро 10 октября наступило тихо. Аня проснулась. В квартире тишина. На полу в вазе букет тюльпанов. Майи не было — чуткая. Аня прислушалась. «Страшно» не наступало. Она пошла на кухню — там тоже «страшно» не гремело посудой. Кофе тихо сварился и тихо выпился. Майка не звонила. И вообще никто не звонил. Аня подумала: «Странно… Странно, что раньше мне не приходило в голову отключать телефон накануне вечером». Оказалось так просто, чтобы утро 10 октября было тихим.

Ане захотелось подарков. В голове родился план: Русский музей, купить картину-рыбу на Невском и, если останется время, то придумать что-нибудь третье. Музей её пустил. Долго и хаотично ходить по залам она не стала, а целенаправленно спрашивала:

— Как пройти к Малевичу?

Служители музея ей показывали. Зал оказался небольшой. Черный квадрат — сразу напротив входа. «Да, действительно, черный. И квадрат. И всё! Мысли по этому поводу? Нет. Эмоции? Нет. Может, со второго взгляда?» Аня обошла зал и опять вернулась к квадрату: «Черный-то черный, а почему белый какой-то, жёлтый? Как-то неопрятно…» Аня второй раз обошла зал и опять вернулась к квадрату: «Нет, ты всё-таки объясни, что я должна в тебе увидеть? Какой тайный неведомый мне смысл? Не ви-дю! Может, если бы белый был белым… Может, всё потому, что не люблю жёлтый цвет? Или света не хватает? Не будем доводить отношения до кризиса». Аня вышла из зала, но уходить из музея без подарка была не готова и пошла бродить по сувенирным лавкам. Всё одно и то же, одно и то же, и вдруг — в витрине черная сумка с тремя красными квадратами.

— Можно посмотреть сумку?

— Она не продается — выставочный экземпляр.

— А посмотреть её можно?

— Смотрите, но она не продается.

В витрине еще лежали блокноты, обтянутые той же черной тканью и с теми же тремя красными квадратами.

— Сумка и блокноты — по Малевичу, — безразличным голосом сказала продавец.

— Что Вы сказали?

— Говорю, называются эти вещи «По Малевичу».

Аня взяла сумку в руки. Черная прямоугольная почти авоська. Только ручки не узкие, а широкие и длинные. Красный подклад внутри, два красных и белый квадраты в одну линию по низу сумки — снаружи.

— По Малевичу говорите, — Аня не выпускала сумку из рук.

— По Малевичу, но этот экземпляр я продать не могу.

— Знаете, я только что почти поссорилась с черным квадратом самого Малевича, помогите навести мосты, чтобы окончательного разрыва не произошло?

Продавец внимательно посмотрела на Аню и уже менее официально сказала:

— Я правда не могу — выставочный экземпляр должен находиться в витрине.

— А, кроме конфликта с Малевичем, у меня сегодня еще и день рождения, представляете? Мне очень нужна эта сумка! Вы не представляете как!

Продавец колебалась.

— Давайте я её просто куплю и блокнот тоже? А Вы закажете новый выставочный экземпляр, — Аня говорила спокойно и безапелляционно, возражать ей было бесполезно.

Это всё равно что уговаривать танк. Уговаривать не ехать, когда у него задание, и он уже едет. Бежать рядом и уговаривать, чтобы он не ехал. Продавец это поняла. Просто представила и всё сразу поняла. И сдалась. Когда Аня повесила новую сумку на плечо, она почувствовала, что связь с черным квадратом установлена. Только через черный прямоугольник с красными и белым квадратиками понизу в качестве принимающих антенн.

Аня вышла на улицу. Как ни манила Итальянская улица совершить по ней прогулку, Аня не повелась — перешла её и гордо двинулась к Невскому. У неё возникла другая забота. Теперь её терзали сомнения: покупать или не покупать «рыбу», которая обитала картиной на Невском. Она не подходила к новой сумке ни по размеру, ни, главное, по цвету. Надо было где-то подумать, а лучше всего это делается высоко над землей. «Быть в Питере и не подняться на Исаакий? В своё тридцатилетие я должна оказаться на высоте». С этими мыслями Аня покупала билет на смотровую площадку. Трудности подъема забылись, когда она увидела тылы ангелов, правда, не самых верхних ангелов, но довольно высокого полета. Людей отсюда почти не видно. Видны крыши, опять крыши, шпиль, река. Аня достала новый блокнот.

«Всё-таки что меня волнует больше: что у нас произошло с черным квадратом Малевича или нужно ли покупать «рыбу»? Или подключить телефон? Почему ангелы зеленые? И такие огромные… Какой подарок я хочу? Может быть, круглый? Нет, без углов мне пока никак… «Рыба» — она ведь тоже квадрат! Всё-таки почему квадрат и почему чёрный? Хорошо, допустим, я сейчас уезжаю из Питера. Без «рыбы». Вот я еду и приезжаю в Москву. Без «рыбы». Вот я в дворницкой. Вот Петины картины. Вот висит на стуле сумка по Малевичу. А где «рыба»? Где «Рыба»?! Как это, как это — без «рыбы»?! «Рыба»! Зачем? Непонятно, но ясно, что без неё — никак. Теперь будет никак — даже в дворницкой…»


Аня почему-то не думала, что рыбу мог кто-то купить до неё.

— Что, вернулись? — художник будто ждал Аню.

— Добрый день, спасибо, что сохранили.

— Да, знаете ли, много охотников было, но я стоял насмерть!

— Верю, охотно верю!

— Так будете брать?

— Буду.

— Пятьсот баксов.

— А скидку?

— Какую? Работа ж уникальная.

— Клиенту в день рождения всегда скидку дают.

— А у Вас как раз сегодня и именно день рождения?

— Скидывайте пятьдесят баксов иначе я достану паспорт и Вам придется скинуть сотню…

— Вижу, что торговаться Вы умеете, а без рыбины не уйдете… И выбираю четыреста пятьдесят баксов.

— Точно, держите своё, а мне моё заверните, пожалуйста.

Теперь у Ани было две авоськи: черная от Малевича на одном плече и квадратная с ручками из скотча в другой руке. Так, налегке она отправилась на встречу к Майе. Своя ноша, конечно, не тянет, но… Всё-таки чего-то в руках ещё не хватает. Посмотрела налево — мебельная студия. Аня зашла. Сразу подскочила девушка, тонкая, темноволосая, вся в черном и на высоченных каблуках:

— Добрый день, Вам помочь?

— Пока не мешайте, пожалуйста.

— Хорошо, — девушка с самой искренней в мире улыбкой отошла на два шага.

В студии прямо у входа стояла шикарная дверь, потом просто дверь, потом кухня, спальня, детская и, совершенно неожиданно, несколько разных стульев. И тут Аня увидела его: темно-красный, кожаный. Весь кожаный, даже ножки. Она поставила рядом картину и сумку. Сняла мокасины и села с ногами на стул. Руками положила на колени отсутствующий в данный момент ноутбук, открыла и стала печатать. Девушка итальянской наружности продолжала улыбаться самой искренней в мире улыбкой. Бывают такие затяжные, а если нужно, то и бесконечные улыбки. Аня «закрыла ноутбук». Надела мокасины и отошла на несколько шагов. Посмотрела критически на стул в ансамбле с сумкой и картиной. Это была третья точка, которой не хватало для образования плоскости. А со стулом всё стало гармонично — квадратики на сумке и подклад гармонировали со стулом, с одной стороны. А стул — в нем было так много кожаного и красного — отодвигал сумку на второй план и создавало гармоничную композицию с картиной, причем не важно — будет она висеть на стене или вот так стоять рядом со стулом. А кроме всего прочего — на нем удобно сидеть.

— Я его беру, — сказала она девушке и улыбнулась.

— Это очень хороший выбор! Эксклюзивная вещь!

Аня прервала самый очаровательный в мире щебет.

— Я же сказала, что я его беру. Уже беру. И немножко спешу. И не надо ничего про него говорить, а то ещё одно слово типа «эксклюзивная», и я могу передумать.

Девушка поняла и только уточнила:

— Вам его упаковать?

— Колёсиками?

— Не поняла? — она улыбалась в ситуации и понимания, и непонимания тоже.

— Если вы к нему приделаете колёсики, чтобы его катить, — упаковывайте.

— К сожалению, мы можем только без колёсиков.

— Тогда не будем тратить время.

Аня заплатила около четырех сотен баксов, взяла стул под мышку и вышла из студии. В руках появилась именно та тяжесть, которой не хватало после приобретения картины. Пройдя метров пятьдесят, Аня остановилась. Её осенило, почему квадрат, почему черный и почему небольшого размера. «Много цветов — это дорого и тяжело. Всё, что большого размера, — это дорого и тяжело, в том числе и для того, кто эту вещь делает. Квадрат — это оптимальная форма, с точки зрения логистики. Малевич — гений! Он нашел идеальное с экономической, физической, эстетической и логистической точки зрения решение — черный квадрат. Как странно: чтобы понять маленький черный квадрат, надо было купить здоровый красный стул!» Она промаршировала ещё метров двести, поблагодарила погоду за такое чудное тепло в октябре, поблагодарила того человека, который придумал мокасины, потом поставила стул на асфальт и стала ловить машину. Думать — заезжать домой или нет — времени не было, поэтому Аня решила сразу ехать в больницу к Вале, а оттуда, получив подкрепление в лице Майки, завезти пожитки домой и уже потом без мокасин ехать куда-нибудь отмечать день рождения и обмывать покупки.