Скоро Новосельцев и скрываться перестал – по нескольку раз на день к ней в кабинет бегал. Закроются там и сидят. Народ в приемной тусуется, спрашивает, скоро ли Людмила Прокофьевна освободится – а я вру, что у нее производственное совещание по внедрению современных технологий автоматизированного учета и контроля.

Он выходит – рожа такая самодовольная. Я как подумаю, чем они там занимаются, и смешно, и не по себе как-то. Ну совсем они друг другу не подходили – этот малахольный Новосельцев и Калугина.

Однако же счастливы люди.

И вот когда роман у них в самом разгаре был, случился у нас день рождения фирмы. Мы его каждый год отмечаем, и Калугина всегда присутствует – поэтому праздника не получается. При ней даже пить боятся. Не пробовали праздновать, сидя у крокодила в пасти? Попробуйте, может, понравится.

А в этот раз дело идет как по маслу. Шахиня наша добрая, веселая стала – чего с такой праздник не отметить? Все готовятся, значит, предвкушают…

Праздновать должны были, как всегда, в офисе. Контора у нас солидная – целый особнячок занимаем. Специальный зал для переговоров имеется, человек на семьдесят. И вот с утра вся работа – побоку, мужики за спиртным бегают, женщины стол накрывают, все нарядные такие, настроение приподнятое. Новосельцев ходит – кум королю.

Калугина полдня в парикмахерской пропадала. Вернулась – я обомлела: ну просто королева! Эх, что с женщинами делают любовь и деньги…

«У меня, – говорит, – Вера, сегодня особенный день». Я вежливо так интересуюсь, чем он такой особенный. «Я, – говорит, – Вера, сегодня должна одному человеку на его предложение ответить». Я уже поняла, о чем она, но сама спрашиваю с невинным видом – что, мол, предложение о совместном бизнесе? Она засмеялась и говорит: «Почти. Совместное хозяйство и семья – это почти бизнес». Ну и как вам такой образ мыслей у женщины?!. Ну, я ее поздравлять давай, она улыбается. Ушла в свой кабинет переодеться – она с утра с собой платье нарядное привезла, то самое, что купила, не меряя.

Я побежала в зал переговоров – посмотреть, как там работа движется. А там никого и нет, только два человека – Самохвалов и Новосельцев. Я их из дверей увидела, а они меня – нет. Собралась уже в зал зайти, но тут слышу, как Самохвалов Новосельцеву говорит: «Да, Толя, ты у нас прямо Казанова какой-то. Лихо ты ее окрутил!»

Я тут же шмыг за дверь! Стою, слушаю.

Новосельцев хихикает так в ответ. Самохвалов давай спрашивать, мол, как тебе Калугина – ну, как женщина? Новосельцев замялся: да, говорит, если честно, так себе. Темперамент, говорит, не тот, да и командовать сильно любит – привыкла, мол.

Самохвалов ржет: «Это ж сколько тебе, бедному, терпеть приходится ради счастья всего коллектива». Новосельцев помолчал, а потом говорит ему так серьезно: а с чего ты, мол, Юра, взял, что я для коллектива стараюсь?

Самохвалов ржать перестал. А Новосельцев продолжает: задолбала меня, Юра, такая жизнь. Мне уже, мол, сорок скоро, а я как был простым специалистом, так им и остался – даже в «ведущие» не выбился. Но я, говорит, теперь от жизни все возьму. Вот посмотришь – женюсь на Калугиной, и половину бизнеса она на меня перепишет.

Самохвалов молчит. У меня прям желание было выйти из-за двери да дать Новосельцеву по лбу как следует. Нельзя сказать, чтоб я сильно Калугину любила, но от такой наглости аж дух захватило. И жалко мне ее стало до слез – как она наряжается для него, в рот ему заглядывает, думает – вот оно, счастье, привалило наконец! А он обобрать ее собирается.

Новосельцев в раж вошел: я, мол, первый раз по любви женился, а она от меня к какому-то хлыщу ушла. Так что ну ее, любовь, куда подальше. Любовью сыт не будешь. А я все сделаю, вот посмотришь – но половина магазинов мои будут! А потом, говорит, – гуляй, Люся! Спасибо за помощь, свободна.

Тут уж я совсем было собралась в зал войти да сказать что-нибудь этому гаду, но вдруг слышу, сзади звук какой-то. Оборачиваюсь – Калугина стоит.

Прическа шикарная, макияж. Платье такое, что дух захватывает, – чистая королева. Стоит, губы закусила, подбородок дрожит, и пальцами платье дерет – чтоб не зареветь в голос. Видно, все слышала. И как это я не заметила, когда она подошла?

Я только рот открыла, чтоб сказать что-нибудь, а она тихо так пальчик к губам приложила – молчи, мол, – и ушла.

Народ уже в зале собрался, все Калугину ждут, без нее не начинают. А она заперлась в своем кабинете и не выходит. Я – в ужасе. Хорошенький праздник получается! Полчаса проходит, час – она не выходит. Потом по селектору со мной связывается: идите, мол, Вера, скажите, чтоб начинали, я скоро подойду.

Я иду в зал, там народ томится, ходит кругами возле закуски и выпивки. Калугина, говорю, начинать велела, сама скоро будет. Все тут же обрадовались, за стол побежали, давай бутылки открывать. А я сижу ни жива, ни мертва, и соображаю, что дальше будет.

По голосу слышно было – плачет. Все, думаю, сейчас зайдет, вся зареванная, в зал да ка-а-к даст Новосельцеву пошечину! Или сообщит ему, что он уволен. Или еще что-нибудь выкинет. Если б я такое услышала – прямо не знаю, что с ним сделала бы.

И вдруг – еще полчаса прошло – она заходит. Лицо спокойное такое, веселое даже. Платье на ней сверкает, глаза блестят, подбородок задран – настоящая красавица, никогда ее такой не видела. Народ с мест повскакивал, зааплодировали даже. А она прошла к своему креслу, как королева, села.

Ну, думаю, нет, такую бабу жалеть незачем. Она сама себя пожалеет – да так, что всем вокруг тошно станет. Раз уж вошла такая спокойная – значит, не ревела в своем кабинете, а мозгами шевелила, успела придумать, как этому мерзавцу отомстить.

Все давай по очереди тосты говорить, да все за нашу дорогую Людмилу Прокофьевну – и справедливая она у нас, и мудрая, и дальновидная… Она так величественно кивает, благодарит. И смотрит через стол на Новосельцева – да с такой нежностью смотрит, да так ласково, что у меня мурашки по спине бегут. Все, думаю, не жить тебе, Толя: если уж она сразу тебя не убила, значит, что-нибудь пострашней тебя ждет, теперь умирать будешь долго и мучительно.

И тут Калугина берет слово. В зале тишина. Она встает с бокалом в руке – бокал дрожит. Волнуется, значит.

И вот она всех благодарит за хорошую работу и выражает надежду, что дальше наш коллектив будет работать еще лучше. Все гудят согласно – а как же, работать будем все лучше и лучше, только бы вы улыбались, дорогая Людмила Прокофьевна.

«И еще, – говорит Калугина, – я бы хотела в этот радостный для всех нас день объявить вам об одном очень важном своем решении».

Тут все просто обмерли, тишина такая, что слышно было, как кондиционер жужжит.

«Я, – говорит Калугина, – хочу вам объявить о своей помолвке с очень хорошим человеком – Анатолием Ефремовичем Новосельцевым».

Вот тебе и здрасьте!

Bay! – кричат все, кто-то давай орать «горько!», руки Новосельцеву жмут, Калугину поздравляют. Она счастливая такая, глядит на него через стол, прям умирает от счастья. Я уже вообще ничего не соображаю. Не верю я, чтоб она могла ему простить такое.

Он смотрит на нее, улыбается, но сам как будто испуган – видно, не ожидал, что она при всех это скажет.

Народ выпил и только собрался снова выпить, Калугина опять встает.

«Я, – говорит, – еще не все сказала. У меня еще кое-что важное для вас есть»

Все опять притихли, ждут.

«Я, – говорит Калугина, – считаю, что в семье все должно быть честно, все поровну. Поэтому я приняла такое решение – отныне Новосельцев становится моим компаньоном. Попрошу юридический отдел подготовить документы о совместном владении фирмой – по пятьдесят процентов мне и Анатолию Ефремовичу».

Тут никто орать не стал. Сидят, переваривают услышанное. Самохвалов первым очухался, давай что-то болтать, балагурить – снимает напряжение у публики. Новосельцев на невесту во все глаза смотрит, а на лице тихий такой ужас – никак не поверит в свое счастье.

Вечеринка закончилась спокойно, больше Калугина никаких заявлений не делала. Танцы начались – она с Новосельцевым танцевала, шептала ему что-то на ушко – прям неприлично себя вела, как школьница влюбленная. В конце вечера всем объявила, что ровно день дает посплетничать, а с послезавтра чтоб все работать принимались. Пошутила, значит.

Ну, с того момента и понеслось. Самохвалова из кабинета вышибли, куда-то переселили. На его место Новосельцев переехал. Юристы мечутся как угорелые, документы готовят на раздел имущества. Наконец все закончили, стал Новосельцев полноправным совладельцем фирмы.

Ну, на бумаге-то он им стал, а решений никаких принимать не может – он, кроме своих компьютеров, ничего не умеет. Сначала за каждой ерундой к Калугиной бегал советоваться, потом и бегать перестал, махнул рукой – Люся сама решит. Вот и получается, что руководит фирмой по-прежнему она.

Так прошло несколько месяцев. Утром на работу они вместе приезжают, вечером вместе уезжают, а днем сидят порознь и каждый своим занимается: Калугина работает, а Новосельцев в «Дум» играет. Как к нему не зайдешь – у него игрушка на мониторе. Совладелец!..

И вот однажды Калугина меня к себе зазывает и дает такое поручение, что у меня глаза на лоб вылезли. Но деваться некуда, начинаю выполнять. Втихаря, чтоб Новосельцев не видел, готовлю кучу договоров. Как он все это мог подписать – ума не приложу, не иначе, как Калугина ему прямо в постели, в самый разгар любовных страстей все это на подпись подсовывала. А скорее всего он просто привык, что она сама все проверяет, сама решает, сама отвечает за все, – и подписывал, не читая.

Потом в один прекрасный день собрала она у себя главного юриста, главного бухгалтера, экономиста (Новосельцева в какую-то дурацкую командировку услала в Прагу – пусть, мол, развеется). Целый день они в ее кабинете просидели. Вышли – обалдевшие совсем. Только кряхтят да головами крутят.

Потом вроде все затихло. Новосельцев из Праги вернулся, довольный жизнью. А Калугина вообще расцвела – улыбается все время. Не ходит, а порхает. На лице такое выражение, как будто она в лотерею выиграла миллион долларов, не облагаемый налогом. А я как подумаю, от чего она такая веселая ходит, – страшно становится.