Раз в две недели, после очередной прогулочки, я перед сном подолгу думаю об этом. Я не знаю, чем кончится эта история, потому что не знаю даже, что буду думать, делать и чувствовать, если Саша вдруг когда-нибудь активизируется. Я не знаю, нужен ли он мне в какой-нибудь другой роли, кроме роли собеседника, то есть интересует ли он меня как мужчина – такой маленький, такой гордый, такой смешливый и язвительный, такой непохожий на остальных таксистов.

Я привязалась к нему так, что даже если моя личная жизнь внезапно потечет могучим потоком в каком-нибудь не-Сашином направлении, мне будет трудно расстаться с этими регулярными беседами на вы, с этим невозможным Сашей.

И вот, ложась спать, я подолгу думаю, смогу ли я когда-нибудь в Сашу влюбиться, и если да, то как это будет выглядеть. Не знаю. Ясно одно – рано или поздно кто-то должен Сашу полюбить.

Новое платье королевы

…И не дай вам Бог опоздать с утра на работу!

Нет, она, конечно, не будет кричать на вас, как базарная торговка. Более того – она и замечания вам не сделает. Просто в конце месяца объявит, что оштрафовала за опоздание (пятьдесят центов штрафа за минуту задержки, а зарплата у меня, например, и так триста долларов, так что доллар в день – это ого-го!). Поэтому каждое утро проскакиваешь свою марафонскую дистанцию со спринтерской скоростью, прибегаешь мокрая, злая, язык на плече, глаза навыкате…

Не скажу, чтоб она была свирепая или недоброжелательная. Чтобы быть к кому-то недоброжелательной, надо как минимум этого кого-то перед собой видеть. А Калугина не видит. Для нее люди – как пешки, никого не замечает и ни в грош не ставит.

Мужа у нее отродясь не было. Детей тоже. Подруг – тем более. И любовника – ни до, ни после того случая у нее, по-моему, не водилось. Ей-богу! Да сами подумайте – кому нужна такая мымра, которая только и умеет, что раздавать приказы, все больше – о штрафах и увольнениях. Что?.. Без любовника никак?.. Ой, нет, не надо мне про женскую физиологию – женское к ней никакого отношения не имеет.

Не помню, чтоб она когда-нибудь с кем-то на моих глазах говорила о чем-нибудь, кроме работы. Я восьмой год у нее работаю, я знаю про нее все (профессия у меня такая – кто знает о своем боссе больше, чем секретарша?). И я вам говорю: все, что не касается закупки товара, открытия новых отделов, бухгалтерии, сбыта, спроса и выручки, для Калугиной умерло. Давно и навеки.

Я когда открываю какие-нибудь женские журналы, где есть статьи про всяких там бизнес-леди, таких из себя элегантных, остроумных и очаровательных, мне просто смешно. Сколько я их видела – все они одинаковые. Замотанные, задерганные, морды в морщинах. Вещи из дорогих магазинов, а выглядят так, как будто их в секонд-хэнде покупали.

Чтоб быть элегантной и очаровательной, надо вкус к жизни иметь. Надо делать все с удовольствием – одеваться с удовольствием, кушать с удовольствием, причесываться, мужчинам улыбаться. Я не знаю, что такое Калугина может делать с удовольствием, кроме как прибыль подсчитывать.

Это я все вам рассказываю, чтоб было понятно, что она за человек. Несимпатичный, знаете ли, человек. Не улыбнется никогда. Одевается как-то мрачно – все в серое, в черное, в коричневое. Голос резкий, хриплый (курит очень много), не говорит, а каркает.

Никогда доброго слова не скажет. Все сама решает – никому не доверяет, за всеми двести раз каждый вопрос перепроверит. Уж сколько я лет при ней, скольких ее сотрудников пересидела, сколько с ней вместе всего пережила – ведь и мне до конца не верит… Да ладно, чего там, я привыкла уже.

Когда это все случилось, лет ей было, между прочим, всего тридцать шесть, а выглядела она совсем старухой. И держалась так, что ее даже собственные замы боялись, что уж о рядовых сотрудниках говорить.

И вот представьте себе, что эта наша старуха, вся из себя такая правильная, суровая и недоступная, завела себе любовника. Прямо в нашей же фирме. Связалась с подчиненным. Ага.

Работал у нас в компьютерном отделе Толя Новосельцев. Ну, компьютерщик он был неплохой, только не в себе как будто – да все они, компьютерщики, такие, не от мира сего. И вот он должен был чего-то там в офисной сети усовершенствовать, и Калугина ему велела соответствующую служебную записку подготовить. Он написал как мог, да, видимо, глупость какую-то написал. Начальник отдела – он тогда с женой разругался сильно, дело даже к разводу шло, а все потому, что она его с Лозинской застала из отдела снабжения, такой ужас, она заходит, а они… А, да… Ну, в общем, не до работы было Толиному начальнику, он и «подмахнул» не глядя. И на утверждение к Калугиной отправил.

А Калугина каждую бумажку самолично вдоль и поперек проверяла. Новосельцевскую проверила – у нее глаза на лоб полезли. «Вера, – говорит, – давайте ко мне этого бездельника, я ему сейчас…»

Вызываю Новосельцева – он приходит, аж трясется от страха. Я ж говорю, ее все боялись. А такие, как Новосельцев, – тем более. Хлипкий был мужичок, такой, знаете, жизнью обиженный. Пиджачишко на нем мятый, с барахолки, десять баксов – красная цена. Брюки какой-то дрянью заляпаны, ботинки не чищены. Толя развелся еще г молодости, с тех пор холостяком жил – ну понятно, неухоженный мужчина. И сам какой-то жалкий, несчастненький, в очочках, на макушке лысинка пробивается… Бр-р-р!..

Он к ней в кабинет заходит – аж меньше ростом стал. А когда вышел – и вовсе лица на нем не было. Чуть не Р плачет. Ну, я-то знаю, как Калугина распекает – не кричит, а тихим таким змеиным шипом тебя изводит, и смотрит так, как будто ты пустое место; умереть легче, чем все это выслушивать. Мне Новосельцева даже жалко стало. Тут Самохвалов в приемную выходит – калугинский зам, – они с Новосельцевым еще с института знакомы. Стал спрашивать, что, мол, случилось. Новосельцев рассказал. Самохвалов и говорит – понятно, мол, чего ж ты хотел? Баба еще в самом соку, а живет одна, любовников нет. Вот, мол, и бесится от своей женской невостребованности. Вот если б, говорит, ей какого-никакого мужика подкинуть, она, может, человеком стала бы. Говорит, а сам ржет, жеребец здоровый, и Толику подмигивает: мол, давай, Толя, не теряйся, приударь за ней, глядишь – сделаешь приятное всему коллективу. Честное слово, противно было все это слушать! Но выгнать я их не могу – Самохвалов вроде как начальник. Вот и сижу, молчу в тряпочку.

Толик даже руками замахал – ты что, мол, какое там «приударь»! У меня, говорит, сердце в пятки падает, когда я ее вижу. С тем и ушел.

¦ Уж не знаю, что там потом происходило, только через пару недель я замечаю, что с Калугиной что-то не то творится. Вид какой-то рассеянный, документы ее на столе по два дня дожидаются – сроду с ней такого не было, у нее вся жизнь по минутам расписана была, никогда она ничего такого себе не позволяла.

Потом однажды вызывает меня к себе, смотрит в угол и говорит так, как будто между прочим: «Слушайте, Вера, запишите меня к стилисту». У меня чуть блокнот из рук не выпал. Сколько я ее знала, она всегда с одной прической ходила – «челка на бочок», и вдруг – стилист!.. Ну, мое дело маленькое – я башкой мотнула – хорошо, мол.

«И еще, – говорит, – Вера, вы могли бы в субботу поработать?» В субботу поработать – такое у нас часто бывает, и никто меня отродясь не спрашивал, могу я это или не могу. Я опять киваю.

И что вы думаете? В субботу Калугина меня сажает в тачку, и весь день мы с ней по магазинам ездим, шмотки ей выбираем! Я ей советую, а она деньги слюнявит и только стонет – Господи, как дорого все!

Вот не вру – не меньше десяти тысяч баксов оставили в этих магазинах! Кофточек всяких накупили, юбок несколько штук, брючек, пиджачков, свитерочков всяких. И все самое лучшее – она ж не фефелка какая-нибудь, а бизнес-леди, соответствовать надо… Калугина баба аккуратная – у нее на листочке записано было: одежда для отдыха за городом, одежда для обеда, костюмы офисные, и т.д., и т.п., и др. И платье вечернее, между прочим.

Мы с ней несколько бутиков объездили, платьев перемерили – кучу. А все на ней смотрится, как на корове седло. У нее повадки мужиковатые, держать себя не умеет – ей бы робу носить, а не вечернее плате. В конце концов надоело ей это, взяла первое попавшееся с вешалки – что-то такое блестящее, переливающееся – и, не меряя даже, говорит – заверните!

И вот после выходных, после магазинов этих и стилистов, приходит Калугина на работу – мама дорогая! Прическа вся «перьями», в сорок цветов крашенная, губы, как у вампирши, алые, брови выщипаны. Костюм новый, сапожки. С одной стороны – очень даже симпатичная баба нарисовалась, довольно молодая. Вот что с женщиной может стать, если у нее деньги есть и стимул появляется выглядеть по-человечески. С другой стороны – я ж знаю, что это Калугина, и от этого как-то дико делается.

Понятно, что просто так лягушки в царевен не превращаются. Для этого как минимум Иван Царевич нужен. Между тем через приемную – ни одного звонка с незнакомым мужским голосом. Кого она себе завела – непонятно.

Ну, пришлось подслушать, когда она по прямому телефону разговаривала. И кто, вы думаете, ей звонил? Новосельцев!

Не знаю, когда и где он ее обработал, но называет «дорогая» и «Люся». Калугину – «Люся»! А она прям млеет вся, сюсюкает с ним и мурлычет: Тольчик-колокольчик, зайчик мой… Тут мне, честно говоря, даже обидно стало за нее – не знает ведь, дура старая, что это Самохвалов ее «колокольчика» надоумил за ней приударить.

А в фирме что делается! Все на ушах стоят: Калугина влюбилась! Да такого с сотворения мира не было. И понятное дело, все этим стараются попользоваться: проекты всякие, которые она по пять раз уже обратно заворачивала, подсовывают на подпись, премию клянчат, деньги на новую технику выбивают. Пока бедная баба млеет от любви, она добрая, глупая, вот все и спешат подсуетиться. Ну, большинству она отказала, конечно, – это все-таки Калугина, руководитель со стажем, ее врасплох не застанешь, – но кое-что все же подписала.