Сегодня Анне один годик. Начав ползать две недели назад, она теперь как профессиональный ползун. И она готова делать это вечно.

— Это будет чертовски весёлый сочельник, — шепчу я в ответ перед тем, как Анна подползает к нам. — С годовщиной.

Схватив Колтера за штанину, наша маленькая доченька поднимается вверх, пока полностью не встаёт на ноги.

— Эй, малышка, — произношу я сладко-приторным голосочком, какой слышала раньше от других людей и клялась никогда не использовать со своим ребёнком. — Кто тут ползает как рок-звезда?

Я наклоняюсь, чтобы поднять её на руки, когда Колтер бросает на меня взгляд:

— Думаешь, рок-звёзды на самом деле ползают? Кажется, это плохая метафора.

— Давай игнорировать твоего папочку, — предлагаю я Анне, вращая её в своих руках. Она истерически хихикает, как и делает всегда, когда мы имитируем с ней самолётик по комнате. — У твоего папочки просто нет хорошего воображения.

— Оу, у меня точно высокий балл за воображение, — говорит Колтер, искоса глядя на меня, пока я смотрю через плечо.

Я встаю и ухожу с Анной на руках, и выражение его лицо заставляет меня смеяться, что в свою очередь усиливает и её хихиканье.

— Гааааа… пааааа … — булькает она.

— Она что, сказала «папа»? — спрашивает Колтер, и его лицо сияет. — Ты попыталась сказать «папа», доченька? Скажи снова: па-па.

Но она лишь смотрит на нас как на идиотов, пока мы несколько раз медленно повторяем слово «папа».

— Возможно, нам показалось, — сомневаюсь я.

— Не-а, — заявляет Колтер. — Я слышал это. Там было «папа».

— Ага, как бы не так. Её первым словом станет «мама». Да, Анна? Ма-ма.

— Ты просто ревнуешь. Её первым словом было стопроцентно «папа».

— Если «папой» ты называешь случайное бульканье, я согласна, — дразню я.

— Ревнуешь.

— Никогда, — я целую Колтера в щёку. — Нам уже стоит искупать эту малышку и уложить в постель?

— Да. У неё был длинный день, а мне нужно побыть с тобой наедине, — сообщает он.

Сегодня была первая вечеринка Анны в честь её дня рождения, и мы провели день с нашими друзьями и семьёй здесь, в домике у озера в Нью-Гемпшире. Конечно, это теперь наш дом.

На следующий день после выписки из больницы мой отец сказал нам, что хотел бы, чтобы у нас был собственный домик у озера. «Он всегда был твоим местом», — сказал папа. Он собирался перенести свою постоянную резиденцию в Вашингтон, округ Колумбия. Поэтому мы перебрались в Уиннипесоки, в место, где все мои воспоминания были связаны с мамой, мной и с тем, как я влюбилась в Колтера. Я продавала свою живопись в местной галерее Либби, а Колтер продолжал управлять своим бизнесом. И теперь мы будем наблюдать за взрослением нашей дорогой Анны здесь.

Наша маленькая девочка счастливо играет в ванне со своими игрушками, а Колтер обнимает меня, пока мы присматриваем за ней. Игра с резиновыми уточками и пластмассовыми лодочками в ванной не совсем то, что я хотела запечатлеть в нашу годовщину, но другого выбора нет.

Это, конечно, не суперромантическое путешествие на Бали или сумасшедший секс где-нибудь в номере отеля. Сейчас это Колтер, я и Анна. Наша семья. Это роскошнее и богаче, чем я когда-либо могла представить.

— Один год, — бормочет Колтер рядом со мной. — Ты можешь поверить в это? Прошёл уже год. Время летит так быстро.

— Всё поменялось с того момента, когда мы впервые встретились.

— Теперь мы семья, — говорю я. — У меня такое чувство, что время будет лететь ещё быстрее, — я перевожу на него взгляд.

Колтер вздыхает.

— Знаю, — отвечает он. — Уверена, что мы не можем удержать её в этом возрасте навсегда?

— Ох, разве ты не наслаждаешься подъёмом в два часа ночи и тем, как прорезаются её чудесные зубки? — дразню я.

— Что это? — спрашивает он. — Я слишком устал, чтобы понимать, о чём ты говоришь.

— Это всё сон.

— Счастливый сон, — повторяет он. — Закончишь тут без меня?

— Конечно, — смотрю ему в след, гадая, что он задумал, но я слишком отвлечена плещущейся и хихикающей Анной, чтобы задаваться этим вопросом слишком долго.

Вместо этого я купаю её, а затем укачиваю в детской кроватке. И прежде чем успеваю прочитать одну из её детских книг, она отключается словно свет.

Я наблюдаю за тем, как она спит, обдумывая, насколько всё поменялось за этот год: не только с Анной, растущей не по дням, а по часам, или с нашими с Колтером отношениями, которые только окрепли, а со всем.

Это было нелегко, но я всё ещё продолжала налаживать контакт со своим отцом. Он постоянно находится в Вашингтоне, на самом деле не желая отказываться от политики, но при этом папа общается с Анной так, как никогда не общался со мной.

Это обидно, но такова жизнь. Ты не можешь изменить прошлое, но единственное, что можешь, — это продолжить работать в будущем над ошибками, которые хочешь исправить. Поэтому мой отец и я трудимся над этим.

Элла тоже была в этом плане очень активной. Несмотря на её протесты в стиле «никогда не позволяйте ребёнку называть меня бабушкой, я недостаточно стара, чтобы быть бабушкой!», она абсолютно очарована Анной. Её телесериал пользуется успехом, и поэтому она постоянно приезжает из Нью-Йорка. Элла и мой отец теперь просто старые друзья, хотя они и клянутся, что между ними ничего нет. По крайней мере, в это Рождество мы не застали их за игрой в Санту и озорного эльфа снова.

Пока.

Либби и Бейли узаконили отношения, и Либби беременна. Они взбудоражены и до смешного счастливы.

В качестве наказания за одну особу, которую Джо привёл на церемонию, он проходил за обезьянкой весь день после свадьбы, пока двенадцать часов спустя зверёк не покакал кольцами. Мы всё же решили купить новые обручальные кольца. Не носить же те из трубочки и обёртки.

Фотографии со свадьбы — первые, а не те, что были сделаны в больнице — облетели весь интернет под заголовком «СВАДЕБНАЯ КАТАСТРОФА!», но Колтер и я были слишком заняты нашей дочкой, чтобы волноваться по этому поводу. Забавно наблюдать, как наши приоритеты мгновенно изменились в день рождения Анны.

Колтер подходит сзади и молча стоит, наблюдая за ней. Он обвивает руками мою талию и прижимает меня к себе.

— Ты выглядишь слишком задумчивой, — говорит он. — А она выглядит такой умиротворённой.

— Это точно, — отвечаю я. — Я не могу насмотреться на то, как она спит.

— Я тоже, — соглашается он мягко. Мы стоим там ещё минуту, когда он шепчет: — А теперь пошли отсюда.

Я сдерживаю хихиканье, пока он тянет меня из детской, затем останавливается в коридоре и, наклонившись, закидывает меня на плечо.

— Что ты делаешь?

— Это наша годовщина, — заявляет он, шлёпая меня по попе. — И я забираю тебя в нашу постель, где смогу осквернить тебя.

— Думаю, ты уже осквернил меня, — смеюсь я.

— Тогда я хочу развратить тебя.

— Это одно и то же.

Он шлёпает меня сильнее, и я хихикаю, толкая его в спину.

— Опусти меня, — приказываю я. — Ты не можешь шлёпать меня только потому, что твоё владение английским языком отстой.

Он ставит меня перед собой и прижимает к своей твёрдости.

— О, правда? — спрашивает он. — И когда же мне будет позволено тебя шлёпать, ммм?

— На наш юбилей.

— Это то, на что я надеялся, — отвечает он, разворачивая меня.

Его руки оказываются на кнопке моих штанов, которые он стягивает вниз одним быстрым движением.

И тут я вижу спальню, украшенную свечами, лепестками роз, разбросанными на кровати и полу. На середине кровати лежат сексуальные игрушки и бельё. И предмет прямоугольной формы в подарочной обёртке, нечто в рамке.

— Это произведение искусства? — спрашиваю я, когда Колтер стягивает мои трусики к ногам. — Первая годовщина должна быть «бумажной» (прим.: имеется в виду в США). И я думала, что мы договорились не открывать все подарки до Рождества.

Я умалчиваю о подарке на годовщину, о котором я ему ещё не сказала.

— Это на самом деле произведение искусства, — он скользит руками по моей голой попке, прежде чем стянуть мою футболку через голову. — Бумага казалась слишком скучной.

— Пожалуйста, скажи, что это не картина с изображением твоего члена или что-то в этом роде, — я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— Говорит девушка, рисовавшая эскизы моего члена и выставлявшая меня на художественной выставке под названием «Мерзавец», — он обрушивает свой рот на мой, и моё тело оживает, стоит Колтеру коснуться его, скользя пальцами по спине до лифчика, который он ловко расстёгивает.

— На выставке не было никаких мерзавцев, — смеюсь я. — Пока ты не появился.

Колтер шлёпает меня по голой попе:

— Так остроумно.

— Так ты мне позволишь увидеть его? — интересуюсь я.

— Я точно собираюсь позволить тебе увидеть это, — он расстёгивает свои штаны.

— И это тоже, — добавляю я.

— Открывай.

Рву бумагу, будто я ребёнок в Рождественское утро, и смотрю на фото.

— О боже.

Колтер усмехается мне, полностью обнажённый. Его одежда лежит на полу.

— Это наша первая фотография.

Это именно то фото. Одна из тех фотографий Колтера и меня, с которой начались все проблемы. Колтер и я стоим на заднем дворе отцовского дома в Вашингтоне, округ Колумбия.

Тыча пальцами в лицо друг друга.

Эта фотография гуляла по всему интернету.

— Я получил копию оригинала от репортёра, который её заснял, — поясняет Колтер. — Сказал ему, что это будет сувениром.

— Не могу поверить, — смеюсь я.

То, как поступил Колтер, забавно. Он такой внимательный. Я бы никогда не подумала, что это первая наша фотография.

— Знаю, — отвечает он. — Я такой романтик.

Я оборачиваюсь, и моё тело тут же прижимается к Колтеру. Трепет устремляется через меня от ощущения его кожи на моей. Его губы на моих, а руки путешествуют по всему моему телу, посылая электричество по мне.