Джоанна Линдсей - Очаруй меня

Брук продолжала колебаться.

– Не стоит так на меня смотреть, – коротко бросила она.

– А вам не стоит указывать мне, что делать, а что – нет, – отпарировал он.

– Я бы ни за что не стала этого делать. «Не стоит» означает, что под вашим взглядом мне становится неловко.

– Понимать ли это так, что мне должно быть стыдно?

– Нет, я…

Она захлопнула рот. Он хотел ссоры, чтобы поскорее выгнать ее отсюда. Он по-прежнему пытается заставить ее отказаться за него выйти. Неужели так будет каждый раз, когда она соберется прийти сюда, чтобы ему помочь?

Может, так и есть. Может, он ненавидит мысль о том, что приходится принимать ее помощь, и потому так груб? Нет. У нее такое чувство, что вражда никогда не кончится. Даже когда он будет здоров…

Брук колебалась так долго, что Вулф вырвал у нее бинт. Когда он стал обертывать полосой ткани свое мускулистое бедро, она облегченно вздохнула.

– Осторожнее, не сотрите мазь, – предупредила она. – Фрида советует оставлять раны открытыми, не перевязывать их. Тогда они заживают быстрее. А у меня есть еще одна трава, которая ускорит исцеление. Но пока инфекция не побеждена полностью, вам нужно бинтовать рану.

– Все, что угодно, лишь бы скорее встать на ноги, – пробормотал он без всяких интонаций. Она глянула на него. Хотя лоб Доминика был сухим, сам он по-прежнему оставался бледным. Видимо, к концу дня он устал.

Когда Вулф завязывал конец бинта, Брук постучала по столику пузырьком с зельем:

– Можете глотнуть этого, когда решите заснуть. Это не даст вам проснуться от боли. Крепкий сон – лучшее лекарство. Или можете выпить еще виски, что даст тот же самый эффект. Только не смешивайте одно с другим.

– Почему?

– От этого у вас появятся бородавки, – улыбнулась Брук, давая знать, что шутит. Он насупился, очевидно, ничуть не развеселившись, поэтому она добавила: – Просто утром может кружиться голова и будет тошнить.

– Забирайте свое лекарство. Не доверяю зельям, которых не прописал доктор.

Очевидно, он имел в виду, что не доверяет ей. Она не оскорбилась. Смысла не было.

Брук взяла пузырек и предупредила:

– Утром я приду, чтобы снова наложить мазь. Приготовьте горячую воду. Горячий компресс вас успокоит.

С этими словами она направилась к двери, не ожидая благодарности. Которой так и не получила. Все отношения выяснены. Обе стороны находятся в состоянии войны. По крайней мере, он так считает. Ей всего лишь нужно быть стойкой, терпеливой и стрелять только мягкими пулями.

Поэтому она вынудила себя пожелать ему спокойной ночи и закрыла за собой дверь, не дожидаясь очередной гадости в ответ.

Брук открыла глаза, увидела, что лежит в большой полутемной комнате, и сначала не поняла, где находится. Испуганно вскочила и огляделась, но тут же снова легла на мягкие подушки, вспомнив, что приехала в Йоркшир, в дом очень озлобленного, очень угрюмого и очень красивого мужчины, которому предназначено стать ее мужем. Она потянулась к карманным часам на тумбочке и увидела, что уже половина девятого. Она проспала!

Прошлой ночью, вернувшись в свою комнату, Брук глотнула сонного отвара, от которого отказался волк, и когда он не подействовал достаточно быстро, сделала еще глоток, побоявшись, что вряд ли заснет – из-за смежной двери, ведущей из его комнаты в ее. Из-за того, что хотя сама она не могла ее открыть, ее могли открыть с другой стороны.

Брук поняла, что Алфрида уже приходила ее проведать. На умывальнике стоял кувшин с все еще теплой водой, хотя шторы на окнах были сдвинуты. Брук раздвинула их и улыбнулась парку за окном. Вид был прекрасным, особенно при солнечном свете. Если она сможет найти книгу, приятно будет почитать на воздухе, сидя на скамеечке.

В ее комнате имелась высокая книжная полка, но она была пуста, как и вся другая мебель до того, как она разложила вещи. Судя по обстановке, раньше здесь жила женщина. На большой кровати с четырьмя столбиками лежало белое, обшитое оборками покрывало с узором из розовых цветов. Ковер тоже был розовым, но более темного оттенка, обои – сиреневыми с розовым, цветочный рисунок на них был немного другим. У окон стояли козетка и удобное на вид кресло с обивкой из сиреневой парчи, прошитой серебряной нитью, между ними располагался низкий стол с изысканной резьбой.

Брук положила туалетные принадлежности и шкатулку с драгоценностями на подзеркальник. Маленький письменный стол был пока пуст и останется таким, поскольку у нее не было ни чернил, ни бумаги, хотя, возможно, стоит поискать и то, и другое в деревне Россдейл. Пусть мать узнает, как она здесь веселится!

Брук наскоро оделась, что было очень легко делать при нынешней моде. Волосы связала на затылке белой лентой в тон платью. Она привыкла ходить с такой прической куда чаще, чем с той, которую Алфрида сделала ей вчера вечером.

Вероятно, волк ждал ее, но она вовсе не спешила снова войти в его комнату и сначала спустилась вниз. По пути на конюшню проходя через кухню, Брук схватила две колбаски – одну для себя, другую для Растона, и еще две морковки – на случай, если жеребца Доминика вновь одолеет любопытство.

Когда она помахала в воздухе колбаской, Растон спустился с потолка. Он вышел вместе с Брук в заднюю дверь и мгновенно проглотил угощение. Девушка подняла его и в ожидании, пока Ребел заметит ее у разделявшей пастбища ограды, стала гладить.

Жеребец Доминика порысил к ней и, как ни в чем не бывало, потянулся к морковке. Трудно было поверить, что он так свиреп, как утверждал Гейбриел. Но подошедшая Ребел даже не взглянула на предложенную Брук морковь, поскольку была слишком занята, поднимая хвост и кокетливо размахивая им перед мордой жеребца, стоявшего всего лишь в футе от нее.

О господи… Ребел определенно дает знать, кого именно предпочитает. И хотя Брук с радостью бы свела ее с черным жеребцом, у нее было такое чувство, что Доминик будет возражать против этого, как возражает против всего, что она предлагает. Кроме того, вопрос слишком деликатен, чтобы обсуждать его с Домиником до свадьбы. Но потом, если будет потом…

А может и не быть. Он вполне способен поддаться ярости и вышвырнуть ее из дома. Но это может случиться только в минуту слепой ярости. Он не отдаст все, что для него дорого, лишь бы избавиться от нее. Для этого у него достаточно здравого смысла. Именно поэтому он так рассержен и делает все, чтобы вынудить ее уехать.

Сколько времени у него есть, чтобы выиграть эту битву? Имеются ли какие-то временные ограничения, в пределах которых он обязан жениться? Ее семья уж точно прислала ее, не тратя времени. Следует спросить Вулфа, и может быть, не стоит заставлять его ждать.

С этой мыслью Брук поспешила в дом и взбежала по лестнице. Пес Доминика сидел у двери в ожидании, пока его впустят. Удивительно, что на двери не было царапин, хотя его явно не всегда впускали сразу. Очевидно, у животного терпения больше, чем у нее.

Брук громко постучала. Пес тут же на нее зарычал.

Брук опустила глаза, увидела, что он обнюхивает ее руку, и широко улыбнулась:

– Учуял Растона, верно? Ты должен привыкнуть к его запаху, если мы с тобой собираемся дружить.

В следующую секунду дверь широко открылась.

– Могу я сказать, леди Уитворт, что сегодня вы божественно выглядите? – Стоявший на пороге Гейбриел коротко улыбнулся.

Она не ответила. Пространный комплимент ее смутил, потому что она вообще не привыкла ни к каким комплиментам.

В комнате снова было полно слуг Доминика. Даже камердинер высунул голову из другой двери, чтобы приветливо поздороваться.

Улыбнувшись, Брук подошла к кровати. Доминик все еще был в ночной сорочке, и на этот раз обе его ноги были прикрыты простыней.

– Здесь всегда так много людей? – осведомилась она.

Его золотистые глаза смотрели на нее в упор. Он опять хмурился. И все же удостоил ее ответом:

– Один – для того, чтобы помогать и приносить все необходимое, еще один никак не оставит в покое мою одежду, а третий заявился, чтобы действовать мне на нервы.

Ее жизнерадостная улыбка исчезла, хотя решимость осталась.

– Если вы имеете в виду меня…

– Я имел в виду Гейбриела, но вы определенно входите в ту же категорию.

– Некоторые вещи не требуют повторения, – подчеркнула она. – Я вполне осведомлена о ваших чувствах, как и вы – о моих. Неплохо бы заключить перемирие.

– Пообещайте, что уедете до свадьбы, и перемирие тут же наступит.

Может, следует сделать вид, что она согласна, и посмотреть, какой он, когда не рычит и не хмурится? Нет, она не осмелится дать ему надежду, чтобы тут же ее разрушить.

Брук подошла к кровати и вынула из кармана маленькие ножницы.

– Посмотрим, уменьшилось ли воспаление.

– Я чувствую себя лучше, – промямлил он.

– Неужели? Но мазь все равно нужно продолжать накладывать, если только не произошло чудесного исцеления.

Бросив ему в лицо его же слова, которыми он вчера пытался ее прогнать, Брук сообразила, что совершила не самый мудрый поступок. Поэтому она подавила подступающий гнев и вымучила еще одну – абсолютно фальшивую – улыбку.

Но Доминик, не глядя на нее, поднял простыню, закрывавшую его правую ногу, и прежде чем она успела подойти с ножницами, принялся снимать бинт. Значит, он ощутил ее гнев? Да будет так. Скрывать ярость каждый раз, когда она к нему подходит, – верный рецепт будущего взрыва.

– Смотрю, ваша рана подсохла, – объявила Брук, взглянув на рану. – Еще три раза наложить сегодня мазь и…

– Три! – разозлился он. – Можете рассказать, как делается мазь, и я буду накладывать ее сам.

– Я бы так и сделала, но переизбыток травы слишком быстро уберет воспаление и слишком широко раскроет рану, а недостаток – вообще не поможет.