Она слегка повернула головку и послала ему через плечо очаровательную улыбку. Это был чрезвычайно выгодный ракурс для нее – длинная изящная шея и высокие скулы. Ее глаза оживленно блестели.

Джулиан не мог не улыбнуться в ответ.

– Я тоже не могу дождаться, когда наконец увижу ваши любимые места.

В этой части Англии руины были практически везде. Ступай в любую сторону – мимо не пройдешь. И все они были в той или иной степени живописными.

– Нет, нам не сюда, – заметил Джонатан. – Здесь, если ты помнишь, охотничий домик. Кстати, я бы, на твоем месте, был осторожнее, а то кто-нибудь примет тебя за оленя и подстрелит.

– О, Джонатан, перестань меня пугать! – Теперь ее голосок звучал раздраженно. – Такого быть не может. Я же вся в белом, и едва ли похожа на оленя.

– Тогда за единорога.

– Но кто будет стрелять в единорога?

Так, переговариваясь, они скрылись из виду.

А Джулиан остался на месте. Какого черта? Женщина не может раствориться в воздухе. Он внимательно осмотрел окрестности. Дубы уже сбросили груз листвы, но кусты боярышника, которые здесь были повсюду, только начали желтеть.

Потом он заметил узкую тропинку между дубом и кустом боярышника, и пошел по ней.

Феба стояла на небольшой полянке, показавшейся ему волшебной. Ее ноги утопали в высокой траве, еще не тронутой холодом. В окружении дубов, высокого кустарника и еще каких-то деревьев, пока не успевших сбросить листву, она казалась лесной нимфой.

Девушка улыбалась и сжимала в кулачке какую-то траву.

– Видите? – с торжеством в голосе провозгласила она. – Здесь действительно растет полынь. Волшебный запах, не правда ли?

Она поднесла пучок травы к лицу и с наслаждением вдохнула.

И все вокруг по непонятной причине наполнилось светом.

Джулиан онемел.

– В некоторых районах Франции считают, что полынь помогает ослабить горе. Ее сажают на кладбищах вокруг могил, – объяснила она.

– Откуда вы…

Хотя какой смысл задавать вопросы? Она много читала, много знает, отсюда и подобные маленькие сюрпризы. На ум пришло сравнение с разворачиванием маленьких подарков – не все из них он был способен оценить. Она всегда хваталась за информацию и факты, словно утопающий за соломинку. Они всегда ее спасали.

Джулиан молча смотрел на девушку, не в силах произнести ни слова. У нее были зеленые глаза. Теперь он это точно знал. Другой человек сравнил бы их с чем-нибудь – листвой, мхом или изумрудами, – но Джулиан был способен искренне сказать лишь одно: он никогда не видел таких глаз. И дело было, в общем-то, не в их цвете, а в том, как они менялись. Он поймал себя на том, что говорит некоторые вещи только для того, чтобы увидеть их изменчивость. Юмор поселял в них веселые искорки, доброта смягчала, а злость воспламеняла. Иногда ему хотелось поднести к ним руки и согреться в исходящем от них жаре.

– Я читала об этом, – сказала она и опустила глаза на траву в своей руке. Казалось, она не может на что-то решиться. А потом…

– Вот, – сказала Феба, протянув ему пучок травы. – Это подарок. Для вас.

Несколько мгновений Джулиан тупо взирал на траву в ее руке. В голове роились самые разные мысли, но ни одну из них он не мог облечь в слова. Поэтому он сделал то, что она предлагала: протянул руку, чтобы взять траву.

И их пальцы соприкоснулись.

Джулиан забыл, что надо дышать.

Однажды он видел человека, в которого ударила молния. Тогда он потрясенно взирал, как молния сделала того абсолютно беспомощным, изогнула его тело, исторгла из легких страшный крик. В общем, сделала с ним все, что пожелала.

Теперь он чувствовал нечто похожее.

Они молча, затаив дыхание, смотрели на соприкоснувшиеся пальцы. Первое прикосновение. Кожа к коже.

Джулиан первым вышел из ступора. Он бросил траву и схватил девушку за запястье.

– Хватит!

Его голос был тихим и низким. В нем был и приказ, и мольба.

Феба медленно, очень медленно, словно собираясь с духом, подняла голову. Ее лицо было напряженно, но глаза светились пониманием.

И внезапно воздух между ними заискрился. Джулиан чувствовал себя совершенно обессиленным, словно на самом деле поймал единорога.

Он видел, как порозовели ее скулы, как стала быстро пульсировать тоненькая жилка на бархатистой шее.

Он повернул ее руку ладонью вверх. Почему-то ему было очень важно удостовериться, что именно она дрожит, потому что одного из них совершенно точно сотрясала дрожь. Ее рука была такой нежной… такой уязвимой… Она была очень холодной, и этот холод отозвался мучительной болью в его сердце. Ему хотелось согреть ее. Он должен был ее согреть.

И он поднес ее ладонь к губам.

Джулиан коснулся ее нежной кожи губами, потом не удержался, и коснулся еще раз – кончиком языка. Он обжег ее руку поцелуем – самым чистым и одновременно самым чувственным из всех, которые он мог вспомнить.

Ее голова дернулась, глаза закрылись. Феба издала сдавленный звук, который свидетельствовал о шоке и явном плотском удовольствии.

Матерь Божья!

Сделав над собой усилие, Джулиан поднял голову, но руку не отпустил.

Он понимал, что должен это сделать, но не мог.

– Посмотрите на меня, мисс Вейл. – Его голос был низким, требовательным.

Мгновение поколебавшись, она открыла глаза. Джулиан почувствовал странное волнение, увидев их снова. Они были затуманенными, мечтательными и настороженными. Солнце окутало Фебу светящимся нимбом, мешавшим ее видеть. Всматриваясь в ее лицо, Джулиан лихорадочно думал:

«Кто целовал тебя первым? Я сотру память о нем своими поцелуями. Я поражу его мечом. Я не помню, целовал ли кого-нибудь до тебя. Я сокрушен. Я счастлив. Я боюсь. Я должен идти. Ты должна идти.

Он держал ее руку бережно и осторожно, словно это была драгоценность. Но подозревал, что на его лице сейчас совсем другое выражение».

– Я не знал, что сделаю это, – наконец проговорил он.

– А вы всегда знаете, что сделаете в следующий момент? – хрипло спросила Феба.

– Всегда! – отрезал он.

После секундной паузы Феба спросила:

– А что вы намерены сделать сейчас? – В ее голосе был чувственный вызов и предвкушение.

Они слышали вдали голоса Джонатана и Уотерберна, Лизбет и Аргоси. Но они воспринимались, как нечто незначительное, словно щебет птиц на деревьях. Опасная позиция, Джулиан это знал.

Он услышал, как Лизбет зовет его по имени.

Их могли вот-вот заметить. Джулиан понимал, что возбуждение может помешать мужчине адекватно воспринимать время, и тогда возникнет множество проблем.

И все же.

Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

Феба, вероятно, поняла по глазам, что он намерен сделать.

– Не надо, – прошептала она. – Лучше не надо.

Джулиан привлек ее к себе, словно ничего не слыша. Феба не сопротивлялась, поскольку его прикосновения лишили ее воли. Склоняясь к ее губам, он слегка покачал головой, словно удивляясь собственным действиям. Но, похоже, у них обоих не было выбора. Феба подняла голову навстречу его губам, покорившись неизбежности.

Его рот накрыл ее мягкие губы. Сначала легко, но почти сразу поцелуй стал жадным, требовательным. Но даже больше, чем поцелуй, Фебу потрясло испытанное ею облегчение, словно она наконец получила то, чего ждала всю жизнь. У нее даже колени подкосились. Ее тело откуда-то точно знало, чего хочет и что надо делать, и разум сдался, не выдержав натиска чувств. Ее груди оказались прижатыми к его твердому мускулистому торсу, а пуговица на его рубашке, коснувшаяся кожи на ключице, показалась обжигающе холодной. Его губы творили чудеса. Поцелуй зажег в ней огонь, медленно разливавшийся по жилам, плавивший волю, осторожность, самообладание. И Феба всем телом прильнула к мужчине ее грез, словно он был частью ее существа, которую она наконец обрела. Джулиан удовлетворенно вздохнул, понимая, что теперь она никуда не денется. Феба, точно не зная, куда девать руки, положила ладони ему на грудь, чувствуя сквозь тонкую ткань рубашки исходящий от него жар. Это оказалось настолько эротично, что она глухо застонала. Это был бесстыдный звук, выражавший первобытное желание, животную похоть.

После этого Джулиан хрипло пробормотал какое-то слово – это могло быть ее имя или беспомощный призыв к Богу. Он на мгновение сильно прижал девушку к себе, потом его руки скользнули ниже, обхватили ее за ягодицы и приподняли.

Сквозь пообносившуюся ткань дважды перешитого платья она почувствовала его мужское естество – очень большое и очень твердое. Он стал поднимать ее платье – Феба почувствовала, как ногам стало холодно. Их губы на мгновение разъединились, потом снова встретились с еще большей жадностью, языки сплелись, зубы громко клацнули. Но поцелуй все еще не был достаточно глубоким, потому что Джулиан хотел большего, и Феба хотела того же, что и он.

«Помогите!» Слово звенело у нее в голове, хотя она не знала, к кому обращается и к чему стремится. Она растворялась в его тепле, в его аромате. Его жезл был настолько твердым, что причинял боль, но она прижималась к нему все теснее, поскольку удовольствие, которое она при этом испытывала, было стократ сильнее боли.

Его губы опустились ниже, исследуя ее шею, и Феба выгнулась навстречу его жадному рту, который теперь был близко, очень близко от болезненно напрягшихся сосков. И тут…

– Джулиан! – громко позвала Лизбет.

Ее голос прокатился по лесу эхом:

– …у-у-у.

Боже, она где-то рядом.

Они застыли, застигнутые врасплох.

– Феба!

Теперь уже без эха.

Маркиз отпрянул так внезапно, что она едва не упала. Он поддержал ее за плечи. Они молча уставились друг на друга. Его глаза были затуманены, дыхание – хриплым.

Легкий ветерок зашуршал листвой. Звук помог Фебе несколько прийти в себя.

Наконец Джулиан – очень осторожно – убрал руки, словно боялся, что она настолько опьянена поцелуем, что может упасть. Или исчезнуть, словно мираж, если он не удержит ее.