Джулия Лонг - Очаровательная скромница

– Это действительно захватывает, – тихо сказал Джулиан. – Не всех, конечно. Только некоторых.

Неожиданно Феба осознала, что чувствует его дыхание, теплое и чуть пахнущее сигарами, на своем лице. Как они оказались так близко друг к другу? Она не отстранилась.

– Я помню, как впервые услышал оперу, – продолжил он. – Это было…

– Ш-ш-ш.

Джулиан улыбнулся – яркая вспышка в темноте.

Голос Софии Ликари взлетел до казалось бы недосягаемых высот, потом упал и зазвучали мастерские волшебные трели. Ее голос преследовал и требовал, дразнил и умолял и наконец оборвался на ноте, от которой должна была разлететься люстра и осыпать собравшихся в зале осколками.

Послышались аплодисменты.

Феба чувствовала себя переполненной чувствами и одновременно измученной.

– По-моему, простых аплодисментов здесь явно недостаточно, – пробормотала она.

– Не могу с вами не согласиться, – кивнул маркиз, явно не подпавший под власть волшебного пения. – Она бы предпочла поклонение. Поверьте мне, мисс Вейл, она поет, словно богиня, но она обычный человек. Слабое существо. Если хотите, вместилище. Дорогостоящее, требовательное, капризное вместилище для неземного таланта. Она храпит так же громко, как поет, и моется куда реже, чем хотелось бы.

Феба засмеялась, но тут же прикусила губу, чтобы наказать себя за неуместное веселье.

– Как вам не стыдно! Вы не должны говорить мне такие вещи. Это не по-джентльменски.

– Я дарил ей дорогие подарки, выполнял все капризы, а она попыталась меня убить. Я всего лишь… Мы все только люди, мисс Вейл. И все несовершенны. У каждого есть свои слабости, желания, недостатки. Как говорится, каждому свое. Временами мы видим то, что хотим видеть, и не замечаем ничего другого.

Кого он убеждает, ее или себя? Неужели он хочет сказать ей что-то важное?

Или никто в высшем обществе не в состоянии его понять?

– Не могу представить себе вашего поклонения, лорд Драйден.

– И снова вы правы, – усмехнулся маркиз. Он внимательно изучал свою сигару, которую докурил уже до самого конца.

Только в этот момент Феба заметила, что сжимает его рукав. Она отдернула руку и отпрянула.

– Извините, – пробормотала она. – Я не заметила… Мне очень жаль.

– Вам не за что извиняться, – неожиданно страстно выпалил он.

Теперь она отчетливо чувствовала его запах, уникальный, свойственный только этому мужчине. Она ощущала исходящее от него тепло – словно от тлеющего огня. Это одновременно успокаивало и будоражило.

Феба не могла вспомнить, когда в последний раз непроизвольно хватала кого-то за руки в поисках безопасности или защиты.

Этот мужчина явно привык к роли защитника, поскольку занимается этим постоянно.

Джулиан заговорил очень тихо и неуверенно, словно для него было в новинку делиться сокровенным.

– Знаю, я должен делать вид, что всего лишь терплю оперу, потому что такое отношение считается для мужчины нормальным. Но я нахожу ее божественной. Разумеется, когда передо мной истинный талант. И, между прочим, я считаю, что настоящую оперу и большинство музыкальных спектаклей разделяет целая вселенная. Я нахожу оперетты… – он помедлил, подбирая удачное слово, – утомительными.

Феба не могла не рассмеяться. И этот смех вернул ей полный контроль над собой, который она частично утратила, оказавшись во власти музыки.

– А вы играете на фортепиано, мисс Вейл?

Теперь Феба весело и от всей души расхохоталась.

– Надо же, как дрогнул ваш голос, лорд Драйден. Но вынуждена вас огорчить. Да, я играю на фортепиано. Правда, данного небесами таланта у меня нет. Но техника хорошая. И мне этот процесс очень нравится, – весело предупредила она. – Не исключаю, что еще здесь, у Редмондов, вам предстоит в этом убедиться. Потерпите?

– О, ради вас я буду воплощением вежливости. Я не буду зевать, чесаться и ерзать на стуле, заставляя его скрипеть.

– Какое облегчение!

Маркиз кивнул.

Феба улыбнулась и обхватила плечи руками. Все же ночь была довольно прохладной.

Маркиз легко стряхнул сюртук с одной руки, и приготовился стянуть его с другой, чтобы набросить ей на плечи.

Девушка поняла, что он собирается сделать, и потрясенно попятилась. Джулиан замер – одна рука в рукаве, вторая свободна. А потом, не произнеся ни слова, он вернул сюртук на место.

Повисло неловкое молчание.

Его пальцы нервно теребили окурок сигары. Нет, они не дрожали, но Джулиан себя явно не контролировал. Когда в руке остались только крошки табака, он взглянул на них с недоумением.

И этот человек известен своими изящными манерами.

Феба решила, что они оба потрясены тем, каким правильным… уместным был жест. Джулиан желал защитить ее. Это для него естественно.

Она еще немного отступила.

Она учительница и платная компаньонка, а он маркиз, и не должен кутать ее в свой сюртук. Не придет же ему в голову кутать в сюртук кухарку. Да и в любом случае она не знала, что это – когда о тебе заботятся.

– Лизбет очень хорошо играет на фортепиано, – сообщил он. – Некоторые даже говорят, что у нее талант.

«И деньги. И красота. И перспективы. И семья. И красивая одежда. И веер, который напоминает ей о тебе.

А владеет ли она твоим сердцем?»

Или твое сердце тоже объект делового соглашения?

– Вы правы, – согласилась Феба. Она всегда была честным человеком и превыше всего ценила правду. Хотя что еще она могла сказать в подобных обстоятельствах?

Так, по крайней мере, безопасно.

Ерунда, заявила Феба самой себе. Это трусость.

Внезапно она ощутила в руке китайскую шелковую шаль Лизбет. Она повернула голову и взглянула в сторону двери. Проклятье! Сколько времени она отсутствует?

Маркиз, должно быть, почувствовал, что она готова бежать, и быстро заговорил.

– Я никогда в жизни никому не говорил о вазах и коробке для сигар.

Феба застыла.

Она сделала глубокий вдох и порывисто выдохнула. Какая-то часть ее существа пребывала в ярости. Ну почему судьба к ней так несправедлива? По какому капризу фортуны она оказалась в темноте наедине с потрясающим мужчиной и волшебной музыкой? Ведь она всего лишь человек, слабое существо. Ей далеко до его стойкости. Как хотелось затопать ногами и выкрикнуть: «Не обременяй меня грузом своей дружбы! Не делись со мной сокровенным! Избавь от своего внимания! Из этого все равно ничего хорошего не выйдет! Мне только двадцать два года! У меня нет ответов на все жизненные вопросы. Мне только хотелось немножко побыть рядом с тобой!»

– Возможно, вы делитесь со мной своими мыслями, поскольку понимаете, что это безопасно? Я безопасна?

«Я никто. Я не осмелюсь сплетничать. И скоро я уеду из этой страны».

Феба не думала, что так и есть. Ей хотелось услышать его реакцию на эти слова.

Маркиз медленно поднял голову. Она скользнула взглядом по правильному профилю и поняла, что никогда его не забудет.

Когда же Джулиан заговорил, его голос звучал тихо и задумчиво.

– Вы не безопасны, мисс Вейл.

Что он имеет в виду? Слова растревожили ее – так камень, упавший в воду, вызывает на доселе гладкой поверхности рябь. В них было обещание и предостережение, легкое недоумение и горькая ирония.

И поскольку, несмотря на всю неопределенность и разделяющую их пропасть, и мужчина и женщина в душе были бродягами, их улыбки были одинаковыми – медленными и чуть ироничными.

Феба покачала головой. С удивлением или отчаянием – она сама не знала.

Пространство между ними, совсем небольшое и, в то же время, бесконечно далекое, в мгновение ока наполнилось смыслом. И оба поняли, что они должны немедленно заключить друг друга в объятиях.

Но в этот самый момент заиграла музыка, и Феба испуганно отпрыгнула.

– Я пойду внутрь и послушаю ее там, – пробормотала она. – В конце концов, я не бросала синьору Ликари. А ее голос завораживающе красив. К тому же он громкий. Так что вы будете точно знать, когда можно вернуться. Когда она замолчит.

Маркиз вздохнул. По непонятной причине ему было жалко исчезнувшего волшебства момента.

– Она останется в этом доме на ночь?

– Ну вряд ли хозяева отправят знаменитое на весь мир сопрано на ночлег в «Свинью и свисток». Но, насколько я поняла, у нее назначена встреча в Лондоне, так что она уедет очень скоро, возможно, даже сегодня вечером.

– Может быть, мне стоит переночевать в «Свинье и свистке»?

– Уверены?

Джулиан ухмыльнулся, словно маленький шаловливый мальчик. Феба подумала, что, вероятно, он тоже почувствовал облегчение, когда чары развеялись.

Как долго она отсутствовала? На протяжении одной арии, это точно. Насколько длинна эта ария? Кто знает? Теперь Феба почувствовала панику, а у паники, как известно, длинные и острые когти. Она стиснула в руках шаль Лизбет.

– Лизбет, наверное, дрожит от холода. Мне… я…

Она развернулась на каблуках и бросилась бежать. На бегу она прислушивалась к звуку своих шагов, и ей казалось, что кто-то бежит следом.

«Только мои собственные желания», – подумала она и, как в мелодраме, вздохнула.

Феба была уже почти у двери, когда позади послышался голос.

– Где в Лондоне, Шехерезада?

Она остановилась, решая, что ответить. Маркиз спрашивал, где она родилась.

– Севен-Дайалс.

Подумайте об этом здесь, в темноте, лорд Драйден.

– И за вами подарок, – добавила она.

С отчаянно бьющимся сердцем Феба скрылась в доме.

Она не вполне понимала, на каком свете находится, пока не ворвалась в дом. Феба так спешила вернуться к гостям, что несколько раз поскользнулась на скользком мраморе. На подходе к музыкальному салону она намеренно замедлила шаги, выпрямилась, расправила плечи и пошла, аккуратно ставя одну ногу точно перед другой. Да, именно так должна передвигаться уважаемая школьная учительница, платная компаньонка юной хозяйки дома – все равно что идешь по натянутому канату.