Этого момента Бэк одновременно ждал и боялся. Он подошел к двери и подал сигнал удалиться слуге, принесшему горячую воду для ванны хозяина. Затем снова повернулся лицом к другу:

— А как насчет твоей одежды, Флетч? Твоего багажа достаточно, чтобы нарядить целый полк. И только часть твоей одежды уже получена. Почти половина прибудет в течение следующих двух недель.

Флетчер снова зашагал по комнате, но на этот раз он был скорее возбужден, чем удручен.

— Одежда? — воскликнул Флетчер, пышность нарядов которого могла сравниться разве что с пышностью нарядов самого Бью Бруммеля. — К черту одежду! Сегодня я дам распоряжение о прощальном вечере для людей, с которыми мне искренне жаль расставаться. Я выражу сожаление слугам за отзыв обратно в мое имение… Или даже, пожалуй, нам с тобой придется разделить эти обязанности. — А мой гардероб может последовать за нами — или даже остаться здесь, на случай если я еще вернусь. Не хочу терять время. Я и так уже сгораю от желания скорее очутиться дома. Только вспомни, как счастливы мы были, валяясь в высокой сочной траве, что растет на склоне холма над Лейквью. Помнишь, как мы разглядывали птиц, что резвились высоко-высоко в небе над нашими головами? Боже, Бэк, кто бы мог подумать, что я буду рваться домой так же, как эти птицы?

Бэк замер с тремя пушистыми белыми полотенцами, которые он готовил для ванны Флетчера. Он понял, что пора привести последний, решающий аргумент. Вещь, которую он старательно скрывал с тех пор, как хозяин взял его в город.

— Твоя тетушка, конечно, будет очень рада тебе, Флетч. Она наверняка очень по тебе соскучилась.

Неожиданный удар попал в цель. Флетчер, предававшийся мечтам о чибисах с черно-белыми крыльями, волшебно вспыхивавшими ярко-зеленым или пурпурным оттенком, когда заходящее солнце отражалось в перьях, стоял, словно только что получил пощечину.

— Моя тетушка? Какая еще тетушка?

Бэк сделал вид, что занят разглаживанием трех галстуков, будто это самая сложная работа, требующая повышенной сосредоточенности и концентрации на движении рук, и так, словно даже самое ужасное событие не смогло бы отвлечь его от этого сложнейшего процесса. Затем слегка обернулся в сторону своего хозяина и быстро ответил:

— Разве я не говорил тебе, Флетч? Конечно же, это твоя тетушка Белльвилль. Насколько я помню, она твоя единственная тетушка.

— Тетушка Белльвилль сейчас в Лейквью? И ты утаил это от меня, Бэк? Или я заболел?

Флетчер прижал свои красивые руки к груди в драматическом жесте, как будто хотел удостовериться, что сердце все еще бьется в нормальном ритме:

— Боже, и я об этом ничего не знаю? Да меня же от нее тошнит! Насколько я помню, когда эта женщина налетала на Лейквью, я или Арабелла покрывались корью или еще чем похуже. Сидней Смит, наверное, писал свою героиню в «Питере Плимли» с тетушки Белльвилль. Она яркая представительница породы несчастных женщин. Я называю таких «навязшие на зубах», почти нищие и некрасивые. Эти дальние родственницы, которые всегда появляются внезапно, привозят с собой свои отвратительные тапочки с бантиками, чтобы пожить немного в комфортном доме. Они льстят, пытаются угодить, заботятся и в конце концов выводят всех из себя.

— Так, может, все-таки лучше дождаться ее отъезда, перед тем как мы вернемся? Иначе мы рискуем сойти с ума.

— Скажи мне, Бэк, что за ужасная привычка портить мне настроение в тот момент, когда я только начинаю чувствовать себя счастливым? Оставь в покое полотенце, я и сам в состоянии его взять!

— Все в порядке, Флетч, по крайней мере насколько мне известно. Присутствие тетушки Белльвилль в Лейквью — несчастный случай. Это было после того, как Арабелла… ну, ты знаешь.

Бэк запнулся и опустил глаза, как всегда, когда он говорил о смерти единственной сестры Флетчера.

— Тетушка Белльвилль была там, чтобы ухаживать за Арабеллой, если ты помнишь, и как раз перед тем, как ты мчался напролом под пули на Пиренейский полуостров, ты сказал ей, что она может оставаться в Лейквью столько, сколько пожелает, так как ты не знаешь, как еще ее отблагодарить. Тетушка Белльвилль решила остаться надолго. Она никогда еще не была так счастлива.

— Старые девы чудесно ухаживают за садовыми растениями, Флетч, — закончил он весело, как будто к концу рассказа вдруг почувствовав к тетушке Белльвилль бесконечную нежность.

В дверь постучали, вошли двое слуг, таща большую кадку, от которой шел пар. Они перелили горячую воду в ванну, стоящую в углу комнаты за ширмой.

Через пять минут Флетчер нежился в ванне, намыливая свою широкую, густо поросшую волосами грудь.

— Тетушка Белльвилль, — протянул он, зная, что его многозначительное молчание заставит Бэка напряженно гадать. — Ты знал об этом, не так ли, Бэк? Конечно, ты знал. Ты жил в Лейквью. Было бы чертовски сложно не заметить присутствие женщины. Неужели за все это время ты ни разу не попросил ее уехать?

Бэк, который только что подал Флетчеру новый темно-синий шелковый халат, сделал вид, что усиленно что-то вспоминает. Он повернулся к ванне с озадаченным выражением на лице.

— Я думаю, Лезбридж очень рад ее присутствию, — объяснил Бэк.

Правая рука Флетчера замерла, намыливая левую руку.

— Лезбридж? — спросил он. Его плечи задрожали, когда он подумал о невероятно худом и весьма немолодом дворецком, который появился в Лейквью за десять лет до его рождения. Боже, что за картина!

— После всех этих лет подвергнуть Лезбриджа ударам любовных стрел Купидона! Теперь я знаю: я должен вернуться домой, хотя бы в роли дуэньи.

Бэк взял толстое полотенце и направился к ванне. Его походка со стороны выглядела неуклюжей из-за негнущейся левой ноги.

— Они ничего не делают, Флетч. Никто из них не показывает влечения. Но я не откажу себе в удовольствии наблюдать за ними, когда они красноречиво говорят сами с собой. О, это весьма занятное зрелище! Но так как она твоя тетушка, а ты старший мужчина в семье, ты отвечаешь за ее честное имя. Возможно, тебе пора спросить Лезбриджа о его намерениях.

Флетчер бросил мокрую губку в друга, но тот ловко увернулся. Оба принялись сочинять бесшабашный лимерик[1], чтобы вручить его Лезбриджу по возвращении в Лейквью. Этот дворецкий, должно быть, окончательно свихнулся от любви, с тех пор как Бэк в последний раз его видел. Мог бы использовать лимерик, чтобы завоевать расположение тетушки.


Около двух часов дня Флетчер, не торопясь, бродил по Бонд-стрит, чувствуя себя почти счастливым. Он небрежно поглаживал трость из слоновой кости, понимая, что он — один из самых элегантных господ на этой улице, и ненавязчиво изучал окружавших его людей.

Флетчер должен был увидеть своего портного. Ведь хотя он и пытался произвести впечатление человека, не занимающегося своим внешним видом, на самом деле много внимания уделял своему гардеробу. По этой причине он не обращался к Шутцу, который, как сказал Бью, делал костюмы, а не людей. Флетчер был очень доволен тем, что несколько лишних гиней позволят ему, не дожидаясь, увезти оставшуюся часть своих лондонских покупок с собой в Лейквью.

Проходя Пиккадилли, он попал в жуткую давку. Здесь собирались торговцы мелкими товарами, горланящие во все горло. Между торговцами то и дело шныряли юркие мальчишки, грязные от недавнего дождя, а также нищие, просящие милостыню. Флетчер постарался как можно скорее пройти всю эту толпу, надеясь скорее попасть на тихую Сент-Джеймс-стрит. Мысли о прогулке по Грин-парку он уже оставил.

Шум громко кричащих дворников и плохо одетых мужчин, носящих длинные засаленные кафтаны и шляпы, пока они, шатаясь, проходили мимо Флетчера, напомнил ему о головной боли, которая вроде оставила его после замечательного ленча, состоявшего из запеченного окорока и бисквита.

Он прошел не больше десяти шагов и увидел дантиста, занимающегося испуганным пациентом, одетым в коричневый костюм. Пациент отчаянно впился ногтями в сиденье трехногого стула. Это было все, что он мог сделать, пока дантист ковырял у него во рту грязными инструментами. Флетчер глубоко вздохнул и поднес к губам носовой платок, зная, что он слишком уж переживает из-за того, что можно увидеть каждый день. Он понимал, что Лондон ему окончательно надоел, и был счастлив вернуться в невообразимо красивое и гораздо более спокойное место — Озерный край.

— Кукуруза! Покупаем кукурузу!

Огромный грязный мужчина махал ножом и ножницами рядом с Флетчером.

— Берем кукурузу!!!

— Не покупайте кукурузу, сэр, если вам еще нужны ваши зубы.

— Ба, да это же Флетчер! — раздалось вдруг совсем рядом. Этот голос перекрыл и крики хирурга-шарлатана, и все нарастающий шум толпы, по которой пронесся слух, что Блюхер должен вот-вот появиться в этом районе.

— А не пропустить ли нам по стаканчику? Не могу понять, и как это мне пришло в голову продираться сквозь эту немытую толпу? Уж точно, меньше всего ожидал встретить здесь вас! Единственный выход — засесть в каком-нибудь хорошем клубе и подождать, пока закончится это безумие! Мы больше не сможем продвинуться ни на шаг, разве что с неба свалится отряд пехотинцев и расчистит нам дорогу. Боже правый! О чем только думал Принни, когда затевал все эти праздники?

— Генри! — Флетчер обернулся, чтобы поприветствовать старого знакомого.

Это был Генри Латтрелл, который сделал головокружительную карьеру, проложив себе путь упорством и трудолюбием. Он работал не покладая рук, забыв о сне и перерывах на обед. Благодаря природному обаянию, остроумию и хорошим манерам он всегда пользовался успехом у дам и был известен на весь Майфайр как опасный сердцеед.

— Скажите мне, Генри, видели ли вы когда-нибудь подобную суматоху на улицах Лондона? Смотрите, двое мужчин упали, убегая с Пиккадилли.

— Отличный вопрос, Флетчер, я уже и сам сомневаюсь, видел ли я когда-нибудь настоящий Лондон. Теперь в хорошую погоду город похож на огромный паровой котел, который взорвется, если вовремя не открыть клапан. Что ж, я дождусь, когда все это безобразие закончится, и, пожалуй, уеду в старую добрую Голландию. Хочется немного отдохнуть и поправить нервы.