Лезбридж поклонился довольно низко, так, что его кости скрипнули от напряжения, и удалился, оставив Флетчера в размышлениях о том, чтобы выдать тетушке приданое, а к голове дворецкого приставить пистолет и держать его в этом положении до самой свадебной церемонии, а затем лично отправить молодоженов в Китай в длительное свадебное путешествие.

Несколько минут спустя вернулась его тетушка, тяжело дыша вследствие невероятных усилий, затраченных ею по просьбе племянника, и обмахиваясь листком бумаги, как веером.

— Я нашла его, Флетчер. Оно лежало не вместе с моим вязанием, что странно, поскольку обычно я храню важные документы именно там. Письмо было в ящике моего стола, рядом с акварелью того милого аббатства, которое я посещала много лет назад.

Она не прекращала обмахиваться письмом, покуда Флетчер дважды пытался выхватить его из ее рук, — безрезультатно, и продолжала свой рассказ:

— Я не помню точное название аббатства. Конечно, это не более чем руины и больше не настоящее аббатство. Оно было названо в честь какого-то папистского святого, я думаю. Флетчер, может быть, это святой Уолтер? Нет, точно не он.

— Тетя, пожалуйста, — скрипя зубами, Флетчер сделал еще одну отчаянную попытку схватить письмо. В следующий момент он держал нижнюю половину листка, тогда как верхнюю его часть все еще крепко сжимала в своей трясущейся руке его тетушка.

— О, какое горе!

Тетушка Белльвилль посмотрела на клочок бумаги в своей руке, затем на Флетчера:

— С тобой все в порядке, мой дорогой? — спросила она, не в силах осознать всю важность и срочность дела, которое, по ее мнению, не стоило выеденного яйца, да еще и касалось событий шестинедельной давности. — Возможно, тебе следует принять то удивительное снадобье, которое я добыла у деревенского травника на прошлой неделе. Миссис Итон использовала его месяцами во время депрессии, но, я уверена, его можно принимать и в других случаях.

Флетчер был далек от того, чтобы относиться к сложившейся ситуации с юмором. Он подвел Уильяма Дарли, своего друга, который спас ему жизнь. Как он мог не обнаружить этого письма в своей походной сумке раньше? Как он мог оставаться в Лондоне, таскаясь с одного приема на другой, и отослать свое военный багаж в Лейквью, даже не заглянув в него? Как он вообще мог жить, не зная об этом таинственном письме, которое должно было рассказать ему об осиротевшей сестре Уильяма Дарли?

Он выхватил остатки письма из тетушкиной руки и подошел к фортепиано, чтобы совместить два клочка бумаги. Он заметно ссутулился, пока читал письмо. Его самые ужасные опасения подтвердились, когда он увидел подпись миссис Билль, женщины, которую упоминал Уильям, говоря о ней, как о совершенно неприемлемой опекунше для юной Розали.

Чтение письма навело на Флетчера худшие мысли, чем новость о его существовании: миссис Билль писала, что бегство Розали из дома «вызвало стыд и огорчение у всех нас».

«Совершенно неустойчивый ребенок», Розали отказывалась вести себя как подобает, одеваться в черное платье и заниматься мемориальной вышивкой в честь своего брата. Вместо этого она сплела нереальную историю о Флетчере Белдене, который, как рыцарь на белом коне, примчится и спасет ее от тетки. «Как будто бы дорогой Уильям доверил бы свою сестру кому-нибудь, кроме ее любящей тетушки».

Письмо заканчивалось пламенным желанием того, чтобы Розали, «перевозбужденная и склонная к фантастическим преувеличениям», в самом деле удрала именно в Лейквью, и теперь, по получении данного письма, была бы отправлена со всей поспешностью домой, в лоно своей семьи.

— Еще она упоминает что-то по поводу награды, видимо чтобы привлечь мое внимание к своей просьбе, — сказал Флетчер, с отвращением запихивая обрывки письма в свой нагрудный карман.

— Да, — сказала тетушка Белльвилль из-за его спины. — Меня это тоже немного покоробило, хотя я сочувствую этой женщине. Все-таки ребенок сбежал. Одинокую молодую девушку в дороге подстерегают бесконечные неприятности. Я, конечно, ответила миссис Билль, что не могу ей помочь, так как Розали не появлялась в Лейквью, на этом наша переписка и закончилась. Скажи-ка, Флетчер, а откуда ты знаешь об этой Розали?

Но Флетчер не слушал. Он был уже на полпути к двери, изо всех сил пытаясь докричаться до Бэка и оставляя свою тетушку в на удивление спокойном расположении духа. Было ясно, что она еще останется в Лейквью, хотя бы для того, чтобы приносить успокоение своему бедному, запутавшемуся племяннику.


Было несколько минут после полуночи, когда Билли легла спать в последнем стойле, слева от десятого по счету, предварительно упаковав свои скудные пожитки вскоре после ужина, готовясь к завтрашнему отбытию из Лейквью, которое должно было произойти еще до рассвета.

Она спала, но только урывками — ее разум был полон множеством мыслей, одна тягостнее другой. Многие из этих мыслей были связаны с нежеланием уйти навсегда из жизни Флетчера Белдена, и, если кто-нибудь пригляделся бы к ней в эту минуту, он мог бы легко разглядеть следы слез, высыхающих на ее лице.

То ли ее сон был таким беспокойным, то ли причина была в неловкости полуночного гостя, перевернувшего дубовую кадку рядом с дверью конюшни, но Билли была уже достаточно проснувшейся, чтобы услышать скорбный, стонущий мужской голос:

— Розали, Розали, где же ты, Розали?

Кровь застыла у нее в жилах — Билли села, вцепившись в тонкое шерстяное одеяло.

— Кто здесь?

Через мгновение светловолосая голова Флетчера Белдена показалась из-за края стойла; его волосы по-мальчишески были растрепаны на лбу, его, обычно ясные, глаза были мутными от выпивки, а на его обычно безупречно ухоженном теле не было ничего, кроме сапог, бриджей и белой развевающейся, наполовину застегнутой рубашки. Он выглядел в своем роде изумительно, и Билли желала возненавидеть его.

— Это неудавшийся опекун, Билли, мой мальчик. А кто, ты думал, это, Дед Мороз?

Билли справилась с порывом подняться принять опадающее тело Флетчера в свои руки, давая успокоение его, очевидно, измученной душе, вместо этого сконцентрировалась на графине с бренди в его руке и исходящем от Флетчера перегаре.

— Вы пьяны, — заметила она, впрочем, безо всякой на то необходимости, потому что Флетчер, не ослабляя смертельной хватки за стенку стойла, стал в этот момент медленно опускаться в солому на свои колени.

— Пьян? Я? — возразил Флетчер высокомерно, поднимая голову в попытке сфокусировать взгляд на Билли. — Как ты смеешь, любезный? Я не пьян. Я в отличном построении…

— Вы хотели сказать, «в отличном настроении», сэр, — печально поправила его Билли, не в силах сопротивляться стремлению помочь принять человеку более удобное положение, прислонив его спиной к стене конюшни и вытянув вперед его длинные ноги.

Свесив голову и посмотрев на Билли, Флетчер проказливо осклабился:

— Это я так сказал? Не обращай внимания, это неважно. Что ты здесь делаешь, Билли?

— Я сплю здесь, если вы помните, — сообщила она ему, осторожно освобождая хрустальный графин от безвольных пальцев Флетчера, а затем присела рядом с ним. — Вопрос в том, что вы здесь делаете. Если вы пришли, чтобы выплеснуть то, что переполняет вас сейчас, на безопасном от твоих драгоценных ковров состоянии, то это плохая идея. Здесь и так отвратительно пахнет.

Флетчер положил голову на плечо Билли, от чего она едва не упала.

— Нет-нет, я не для этого пришел, — сказал он тихо. — Хотя у меня есть причина, да. Из тебя получается прекрасная подушка, Билли, ты знаешь? Ты очень мягкий для парня, очень-очень мягкий.

Сердце Билли подпрыгнуло при этих словах Флетчера, и она принялась толкать его до тех пор, пока он не оказался сидящим прямо.

— Пойду позову Хеджа, и мы отнесем вас обратно в дом, — сказала она, пытаясь подняться.

Правая рука Флетчера вытянулась, чтобы грубо остановить Билли.

— Не покидай меня, Билли. — Это была почти мольба. — Я обещаю тебе, я не опозорюсь. Это был пьяный разговор, но теперь я в порядке. И я даже помню, зачем я пришел. Я хочу извиниться за то, что отшлепал тебя. Это было ошибкой, я был не прав. Я не твой опекун. Я вообще не гожусь быть чьим-либо опекуном.

— Кто хочет, чтобы вы были опекуном? — спросила Билли, вспоминая фразу, которую произнес Флетчер, когда он только вошел в конюшню.

Широко разведя руки, Флетчер воскликнул:

— А кто не хочет? Сначала мой отец доверил мне мою дорогую Арабеллу, чтобы я заботился о ней. Потом Кристина Денхам использовала меня как своего ангела-хранителя, чтобы я образумил ее возлюбленного. Но мне этого было недостаточно, я возомнил себя опекуном — нет, добрым самаритянином по отношению к юному джентльмену, который был сам по себе. Это ты, конечно, — пояснил он мимоходом, дав Билли легкий тычок в живот. — Но теперь, теперь все обернулось хуже некуда, спасибо Уильяму Дарли.

Билли едва сдерживала переполняющее ее желание разрыдаться:

— Уильям Дарли? Это не тот друг, о котором вы рассказывали вчера? Тот, что погиб?

Флетчер кивнул и потянулся за графином:

— Он оставил мне сестру — Розали. Милое имя, не правда ли? Розали Дарли. Тот, кто пишет поэмы, должен писать о Розали Дарли. Я не пишу, даже здесь, в Озерном крае, где каждый, и брат каждого тоже, пишет поэмы. Маленькая сестренка Уильяма. Но я не знал. Я никогда ее не видел. И теперь она сбежала, Бог знает куда, и все оттого, что я не знал! Я не смотрел. Как с Арабеллой. — Он откинул голову и посмотрел невидящим взглядом в потолок. — Где же ты, Розали? — спросил он у широких некрашеных досок.

Билли знала, о чем ведет речь Флетчер, и ее сердце сжалось от сочувствия. Она слышала историю об Арабелле, его младшей сестре, о том, как она влюбилась во французского военнопленного, забеременела и покончила с собой, вместо того чтобы рассказать брату о своем позоре. Ясно, что Флетчер винил себя, хотя, с точки зрения Билли, он не мог знать, чем занимается его сестра.