Тетушка Белльвилль, с опозданием догадавшись, что ее дорогой племянник льстил ей, а на самом деле предпочитал, чтобы желтый зал оставался желтым, теперь намеренно избегала заходить в него и сидела в музыкальной комнате, размышляя над идеей покрыть ее слишком невзрачно окрашенный куполообразный потолок позолотой.

И что же? Дворецкий, дорогой тетушкиному сердцу человек, предупреждал ее, что цена позолоты может стать препятствием на пути ее вдохновения. Это наводило ее на печальную мысль о том, что даже дражайший Лезбридж пытался ей возражать. Возможно, только возможно, ее вклад в украшение Лейквью был не оценен.

— Нет-нет, я, должно быть, ошибаюсь, — уверяла она себя, кутаясь в шарф из пейсли[3] с кисточками. — Мой вкус не может быть проблемой — многие добрые женщины в окрестности отпускали мне комплименты по поводу моих нарядов. Возможно, проблема в расходах; впрочем, я думаю, мы можем сэкономить, покупая овощи или сальные свечи подешевле.

Мысль о том, что ее замечательный племянник мог быть скупым, заставила нахмуриться круглое лицо миссис Белльвилль. Если начнется экономия, ее дни в Лейквью сочтены, потому что первым, от чего избавятся, будет бесполезная родственница.

Тетушка Белльвилль закусила нижнюю губу, размышляя о неприятной возможности снова оказаться на дороге в поисках другого дальнего родственника, о котором можно было бы позаботиться, обеспечивая себе крышу над головой.

Она зевнула, не в первый раз раскаиваясь в решении ответить отказом на предложение Ричарда Кэстербриджа сорок лет назад. Да, он был вдовцом с шестью ужасными детьми, живущим в продуваемом сквозняками доме, напоминавшем бесформенную кучу, где-то неподалеку от Ньюкасла, с отвратительными зубами и еще более отвратительным запахом изо рта, но он предложил ей руку и сердце, чего не сделал ни один мужчина в ее жизни. Кроме того, дети Ричарда к настоящему моменту уже бы подросли, да и сам он, возможно, благополучно отошел бы в мир иной, и бесформенная куча со сквозняками стала бы вполне приятным для проживания местом, если бы это была ее бесформенная куча.

Тетушка Белльвилль села ровно, решив не тратить больше свое драгоценное время на сожаления об ошибках прошлого, а сосредоточиться на насущных проблемах. Дело ясное, Лезбридж — который не мог разглядеть даже самый прозрачный намек, даже если этот намек обвязать ленточками и положить в его овсянку, — не собирался спасать ее, женившись на ней, при том что дворецкий был далеко не той партией, о которой она мечтала, отказав Ричарду. Но Лезбридж был милым человеком, к тому же тетушка Белльвилль молчаливо признавала, что и она уже не первой свежести, чтобы быть разборчивой.

Нет, она должна найти какой-нибудь другой путь, какой-нибудь удивительно надежный план, чтобы сделать себя необходимой для племянника, и лучше бы ей сделать это быстрее, чем повар подаст вчерашний хлеб или она станет следующей статьей «экономии» в Лейквью.

Лезбридж говорил ей раньше, что Флетчер вернулся из своего ребяческого путешествия по холмам Озерного края совсем не таким радостным, каким он в него отправлялся, таща за собой этого бедного несчастного конюха; а сейчас он заперся у себя наверху с Бэком, изучая, скорее всего, бухгалтерию поместья или обсуждая еще какие-нибудь опасные для нее вопросы.

Не была ли говядина слишком жилистой за ужином вчера — или она напрасно беспокоится? Жилистая говядина, покупка нескольких небольших столиков и новой краски для желтого зала — было ли этого достаточно для того, чтобы вежливо попросить ее паковать чемоданы, избавляясь от лишнего рта в Лейквью?

— Дорогая тетя, наконец-то я обнаружил вас. Я искал вас в желтом зале и в утренней комнате, мне и в голову не могло прийти, что вы прячетесь здесь. Вы случайно не взялись за арфу? О, нет! Я вижу недовольство на вашем милом лице. Не говорите мне, что никто не умирает, и поэтому вам нечем заняться. Как невнимательно с их стороны! Не должен ли я вызвать у себя кашель, для того чтобы наполнить радостью ваш день?

Тетушка Белльвилль вздрогнула и оглянулась, чтобы увидеть своего племянника, стоящего в проеме двери, выглядящего столь вызывающе здоровым да еще и привлекательным, что она почувствовала острое желание отвесить ему пощечину. Если бы он любил ее или по меньшей мере испытывал малейшее к ней расположение, то мог хотя бы немного прихрамывать.

Флетчер покинул свою позицию в дверях, чтобы пройтись по комнате, затем осторожно присел в старое отцовское, с маленькими крылышками по краям спинки, шератоновское[4] кресло, которое всегда было его любимым в этой комнате, где остальная мебель была очень неудобной. Его мать жестко придерживалась мнения, что удобные кресла в музыкальной комнате есть не что иное, как прямое приглашение невежливой публике подремать во время любительских концертов. Шератоновское «крылатое» кресло было ее единственной уступкой комфорту, и, что еще более важно, оно создавало ощущение присутствия ее мужа в этой комнате.

— Тетушка Белльвилль, — начал Флетчер, удивляясь, зачем он спрашивает, воображая себя при этом отчаянным человеком. — Прибывала ли в Лейквью какая-нибудь корреспонденция в мое отсутствие?

Казалось, тетушка не вполне поняла Флетчера, судя по ее растерянному взгляду:

— Я так думала, что Бэк отвечает за прием корреспонденции, Флетчер. Кроме того, тебя не было всего несколько дней. Ты ждал какого-то важного письма? Возможно, хороших новостей с биржи? Ты планируешь празднество? Я могла бы приготовить специальный обед, который будет намного лучше, чем та жилистая говядина, которая была прошлым вечером.

Флетчер с недоумением посмотрел на свою тетю. Он никогда не думал, что женщине могут быть интересны финансовые дела.

— Нет-нет. — Он покачал головой. — Я уже спросил Бэка о последних нескольких днях. Я говорю о нескольких месяцах между отъездом Бэка из поместья и моим возвращением из Лондона. Может, были какие-нибудь письма или посетители, о которых мне следовало бы знать?

Тетушка Белльвилль наклонилась вперед с обеспокоенным видом:

— У тебя какие-то неприятности, Флетчер? Ты ведь не посещал игорные дома, не так ли? Игра может быть большим злом, ты знаешь. Именно так мой отец промотал свое состояние, остатки своей души, заложив все, что только можно, под конец жизни. У меня есть небольшая сумма денег, если ты нуждаешься в ней, но, разумеется, если я отдам ее тебе, я больше не смогу жить за свой счет и буду вынуждена навсегда остаться здесь, в Лейквью.

Флетчер прикрыл рот рукой, обдумывая слова тети. Ясно, она была обеспокоена чем-то, и так же ясно, у нее и у него были совершенно разные цели в этом разговоре.

— В долгах ли я, тетя? — произнес он задумчиво. — Я не размышлял над этим, но, кажется, вы считаете, что агенты кредиторов скоро постучатся в мою дверь. Пожалуйста, просветите меня на этот счет.

— Так ты не в долгах?

— Напротив, тетя. Я, если верить моим адвокатам и банкирам, неприлично богат. Хотя я благодарю вас за предложенную ссуду.

Улыбка женщины осветила комнату, а затем так же быстро потухла.

— Значит, все дело в том, что тебе не нравится мой вкус и милый Лезбридж сказал мне о цене на позолоту только для того, чтобы не ранить мои чувства. Мне так стыдно.

«Вина? Стыд? Черт возьми, неужели вина связана со всем, что происходит в этом мире?» — уже чуть было не выпалил Флетчер, но затем мудро решил оставить это в себе и вернуться к цели, ради которой он разыскивал тетушку.

— Были какие-нибудь письма или посетители, тетя, или, может быть, произошло что-то необычное в Лейквью за последние несколько месяцев?

Довольно напряженный тон племянника заставил тетушку Белльвилль собраться с мыслями, отбросить на время свое беспокойство и сконцентрироваться на его вопросе.

— Было одно очень странное письмо, как я помню, но оно вряд ли имело какое-либо значение, потому что мне был непонятен его смысл. Я ответила на него сама, посчитав ненужным беспокоить Бэка в Лондоне.

Теперь настала очередь Флетчера наклониться поближе в своем кресле.

— Странное, тетя? В каком смысле?

Тетя Белльвилль почувствовала гордость на секунду — она всегда была счастлива, когда кому-нибудь требовалась ее помощь:

— Там был очень странный адрес, указан только дом, но никто из живущих здесь. Орфография и почерк ужасны. Но мне стало жаль бедную девочку — я бы не смогла прожить и дня в ее положении, поэтому я ответила ей.

Флетчер почувствовал, что голова его начинает кружиться, в то время как холодный ужас наполнял его душу.

— Это письмо, тетя, может быть, оно было от кого-то, кого звали Розали?

— Розали? — переспросила тетушка. — По-моему, нет.

Ее племянник откинулся в кресле с печальным выражением лица, и сердце тетушки смягчилось.

— Но оно было о ней, — добавила тетушка, надеясь помочь. — Бедная малютка. Из письма я поняла, что она пропала.

— Пропала? — Флетчер вскочил с кресла. — Дайте мне это письмо сейчас же! — потребовал он довольно резко, больше не в силах терпеть это выуживание нужной ему информации из запутанной памяти тетушки по крохам — это сводило с ума.

— Если только я смогу найти его! — Тетушка Белльвилль поднялась с кресла, уронив свой шарф, и поспешила из комнаты. С деловым видом она проскочила мимо озадаченного Лезбриджа. — Это чрезвычайно важно. Мой племянник должен получить эту вещь немедленно.

Лезбридж проводил взглядом удаляющуюся женщину, вошел в музыкальную комнату и сердито посмотрел на своего хозяина.

— Если бы вы позволили мне дать вам совет, сэр, — произнес дворецкий. — Я вижу, что леди чрезмерно озабочена тем, чтобы доставить вам удовольствие. Возможно, следует немного более сдержанно пользоваться ее услугами.

— Я же не просил ее прыгнуть с крыши с розой в зубах, Лезбридж, — сухо ответил Флетчер, принимая такой же, как у его дворецкого, строгий и обвиняющий вид. — Но, принимая ваш совет, в будущем я буду гораздо более осмотрительным в своих просьбах к ней.