— Человек с сизым носом умер?

— Нет, все было гораздо хуже, — продолжал Флетчер, — человека с сизым носом перевели в другое подразделение. Естественно, когда во время построения он занял другое место, так поступил и Красавчик, который не признал свою ошибку даже после того, как старший чин сообщил ему, что он встал не туда. Услышав это, Красавчик едва повел бровью, слегка обернулся и, увидев сизый нос позади себя, уверенно заявил: «Нон-сенс. Я знаю, что я на сво-ем месте. Это было бы действительно ми-ло, если бы я не знал свой от-ряд».

Билли громко рассмеялась, представив себе эту картину.

— Он так это и произнес? — спросила она, как только справилась со своим смехом. — Что за странная манера говорить!

— Это жеманное растягивание слов я нахожу неприятным в любом другом человеке, но не в Красавчике, которому удавалось делать это восхитительно.

— А его манера одеваться, — вставила свое слово Билли. — Это правда, что ее копировали все мужчины, которые старались модно выглядеть?

— Я копировал его стиль одежды упорнее всех, — признал Флетчер без всякого стыда, потому что восхищался безупречной элегантностью и пристрастием своего друга к чистоте. — Хотя, конечно, я не заходил так далеко, чтобы часами завязывать галстук или принимать ванну из молока. Должен заметить, что воздух Лондона, который никогда не был особенно здоровым, был значительно улучшен массовым подражанием Красавчику в ежедневном купании и ношении абсолютно чистой одежды.

Билли, почесывая очередной очаг раздражения, безмолвно одобрила привычки Красавчика.

— А теперь он и принц-регент в соре. Бедный мистер Брумель. Должно быть, он ужасно несчастен.

Флетчер, выбросив остатки сигары в костер, встал.

— Он смирился с этим, я думаю, — сказал он, вспоминая Красавчика таким, каким видел его в последний раз. — Хотя, надо сказать, что стал много играть. Впрочем, он всегда преуспевал в искусстве глупости. Его будущее не представляется особо счастливым, в свете того, что он больше не в фаворе у Распухшей Ноги. Это плохо, потому что Красавчик — а не этот жирный, расточительный бабушкин внучек — поистине первый джентльмен во всей Европе.

Чувствуя, что Флетчер опять начинает погружаться в себя в тишине, последовавшей за его словами, Билли заговорила снова:

— Мистер Брумель не может быть единственным интересным человеком в Лондоне. Расскажите мне о других.

Флетчер, погруженный в мысли о Красавчике, вспоминая, как тот недавно сильно проигрался в Уайте, обнаружил, что тоже очень хочет сменить тему. Он рассказал Билли о Генри Латтрелле, которого он видел в последний свой день в Лондоне, сильно насмешив конюха историями о его хитроумных проделках. Потом процитировал Сэмюэля Роджерса, человека настолько худого, что он всегда напоминал собой скорее труп, чем живого человека, по поводу брака: «Не важно, на ком мужчина женится, потому что на следующее утро после свадьбы он понимает, что женился на совсем другом человеке».

Билли нахмурилась после этой пренебрежительной мужской ремарки, в ней проснулась женщина.

— Мне не кажется это смешным, — сообщила она, подбрасывая ветку в огонь. — Что делают еще лондонские джентльмены, помимо того что пьют, играют и насмехаются над женщинами? Мне бы очень скоро наскучило сидеть у окна в Уайте, смеясь над людьми, намокшими под дождем снаружи.

— Слишком скучно для тебя, Билли? — спросил Флетчер, вспоминая, как сам был утомлен всей этой суетой лондонского высшего общества. — Должен согласиться с тобой. Самое ужасное — это лондонские вечера, если, конечно, ты не заядлый картежник. Возьмем, к примеру, приемы.

Билли подсела ближе, так как Флетчер сильно заинтересовал ее.

— О да, расскажите мне о приемах. Там, наверное, весело?

— Весело? — скривился Флетчер. — Билли, я получал больше веселья, чистя зубы по утрам. Никакого настоящего общения, ни карт, ни музыки, ни танцев. Это не более чем способ хозяйки каждого богатого лондонского дома продемонстрировать другим свою роскошь. Хозяйка должна, разумеется, пригласить как минимум в три раза больше людей, чем дом может вместить в случае, если бы гости стояли плечом к плечу, чтобы потом она могла рассказать всем своим друзьям, что ее вечеринка была невероятно популярной. Гости проводят хотя бы час в своих экипажах, ожидая момента, когда кучер сможет подвезти их к входу в дом. Потом они ждут еще час на лестнице, чтобы поздороваться с хозяйкой. После этого тебя гоняют вместе со всеми, как стадо овец, от одной комнаты к другой — через все эти гостиные, залы, спальни, чтобы потом ты обнаружил себя стоящим на пороге дома, полностью изможденным и жаждущим вернуться в свой экипаж, который, разумеется, ждет тебя не ближе чем через три квартала! Чуму на все эти приемы!

Слова Флетчера нагоняли на Билли тоску. Лондон был совсем не таким, каким он всегда казался ей.

— А как же театр? Наверняка вам есть что рассказать о лондонском театре.

— Ты думаешь, тебе это было бы интересно? — Флетчер подумал пару секунд, размышляя над тем, что в посещении театра может быть привлекательным для молодого человека. — Хотя вот, Фопс Элли, например. Джентльмен может прийти туда и поболтать во время антрактов с актрисами, которые бывают весьма привлекательными.

— И вы это делали? — опять нахмурилась Билли, не понимая, почему мысль о забавах Флетчера с актрисами раздражала ее. Более того, мысль о том, что Флетчер может быть еще где-нибудь и с кем-нибудь, кроме как с ней, была для нее более чем неприятной.

— Конечно, само собой, в юности. Уже потом, став старше, я научился больше ценить то, что происходит на сцене. Но мы говорим о Лондоне вообще, а не обо мне в частности. Хотя сейчас я чувствую себя несколько пресыщенным от Лондона, должен признать, что там есть чем заняться молодому человеку, немногим старше, чем ты. Например, боксерские и фехтовальные турниры в «Джентльмен Джексон», или парадный выход лейб-гвардейцев, или скачки в парке, или визиты к разным людям. Можно даже сделать карьеру визитера, как это удалось, например, Генри Латтреллу. — С этими словами Флетчер протянул руку, взял свою шляпу и надвинул ее себе на глаза, давая понять, что собирается лечь спать.

Билли, почувствовав, как сильно затекла ее левая нога, улеглась, растянувшись, и стала представлять себе Лондон таким, каким Флетчер описал его. Выходило так, что там — так же скучно, как в Паттердейле, хотя в Лондоне, похоже, было больше того, что могло нагонять скуку.

Но затем лицо ее просияло: она поняла, что Флетчер старался представить Лондон как можно менее привлекательным только для того, чтобы отбить в ней всякую охоту сбежать в этот скучнейший город, вместо того чтобы отправиться к ужасной тетке в Танбридж-Уэллс. Каким же обманом была вся эта история! Очевидно, юная леди могла бы найти гораздо больше развлечений в столице, чем Флетчер старался представить.

Ободренная этой мыслью, она вознамерилась больше узнать об этом человеке — Флетчере Белдене.

— Хедж рассказывал, что вы воевали на Пиренейском полуострове. Это было занимательно?

Флетчер приподнял шляпу с глаз и внимательно посмотрел на Билли. Что за шалость опять планирует этот парень в своем богатом воображении — сбежать, чтобы сделать себе имя в армии? Он улыбнулся, понимая, что вряд ли у него это получится. В невоюющей армии было совсем мало места для безусых юнцов.

— Занимательно, говоришь? — переспросил Флетчер, в то время как его разум наполнялся воспоминаниями о недавней военной кампании. Да, он должен признать, это было занимательно.

Билли пожала плечами в поисках другого слова.

— Ну, это было интересно. Я имею в виду, Хедж сказал, что вы служили вместе с герцогом. Наверное, это было интересно — наблюдать великого человека на поле сражения?

Флетчер закрыл глаза и подумал о герцоге Веллингтоне. Он рассмеялся от мысли, которая вдруг пришла ему в голову.

— Он брился. Каждое утро, независимо от обстоятельств. Брился, укладывал свои вещи и выходил из своей палатки каждое утро перед рассветом. Я пытался делать так же, но мне никогда не удавалось следовать его примеру.

Флетчер неожиданно посерьезнел.

— И он никогда не просил других людей делать то, чего не делал сам. В результате его люди делали всегда то, что он просил. Он презирал звания, называя их своими мерзавцами. Только когда он хотел, чтобы они совершили невозможное, он обращался к ним не иначе, как «мои ребята», — и тогда, клянусь Богом, они делали это для него. Не единожды, а тысячу раз.

Билли прикусила язык, потому что едва не произнесла то, что выдало бы ее с потрохами. Дело в том, что все это она слышала о Железном Герцоге давным-давно.

— Должно быть, они верили, что он всегда спасет их, — произнесла она, пытаясь разглядеть выражение лица Флетчера в полумраке.

— Мы все верили, — согласился Флетчер, позволив своей шляпе опять съехать ему на нос. — Помню, одной ночью мы объезжали периметр с Веллингтоном и наткнулись на караул на обратном пути в лагерь. Кто-то сменил пароль, и ни я, ни герцог не знали отзыв. Представь себе эту ситуацию — главнокомандующему отказали бы во въезде в его собственный лагерь. Но мне не нужно было волноваться. Часовой, добрый ирландец с львиным сердцем, посмотрел на нас, а потом щелкнул затвором мушкета и встал на выправку, гаркнув: «Благослови Господь ваш горбатый нос! Я рад видеть его больше, чем десять тысяч человек в подкрепление!»

— Это чудесно! Расскажите мне больше, — стала умолять Билли, зачарованная рассказом Флетчера.


— Я спросил его — дважды, как я помню. — Он продолжал улыбаться и кивать, говоря «си», «си», едва не тыча мне вертелом в лицо. Я помню, я не ел почти ничего целых две недели, поэтому я откусил кусок. — Флетчер скривился, вспоминая вкус, от которого его едва не стошнило. — Вот так, мой юный друг, я узнал, что «кролик» — не международное слово.