— Милорд, я приму любое наказание, которое вы сочтете справедливым, но я настаиваю на том, чтобы вы немедленно отпустили Дженни.

Он удивленно поднял бровь.

— Вы не в том положении, чтобы на чем-либо настаивать. На вашем месте я бы попридержал язык.

От собственного бессилия у Эйприл сжало горло, снова ей указали на место, и снова она обречена проявлять покорность перед теми, кто стоит выше ее. Злые слезы готовы были брызнуть из глаз и выдать ее слабость. Райли внимательно и с любопытством смотрел на нее.

— Каждый месяц я разбираю много дел, — сказал он. — И большинство заключенных мужчины, попадаются и женщины — почти всегда это преступления семейного характера. Вы весьма заинтересовали меня, Эйприл. Шантаж, воровство, обман… обычно это несвойственно женщинам. Да и вообще подобное преступление необычно для кого угодно.

— Милорд, возможно, вы согласитесь, что и я не совсем обычная.

Он не сразу ответил, продолжая задумчиво ее изучать.

— Согласен. Но почему юная девица пошла по столь необычному пути? При вашем уме наживаться таким извращенным способом… Это просто непостижимо.

— А для чего другого я могу использовать свой ум? Судомойке сообразительность не только не нужна, но и вредна. А сама судомойка нужна до той поры, пока у нее не отсохнут руки, а потом… ее можно выгнать вон.

— Весьма слабый довод в вашу пользу. Думаю, участь судомойки не так ужасна, как угроза заключения в тюрьму.

— Разумеется, ужаснее.

— Что вы сказали? — не понял он.

Она сдвинула брови.

— Мое прошлое пугает меня не меньше, чем будущее.

Райли подался вперед:

— Вы хотите сказать, что не сожалеете о содеянном?

Эйприл моргнула и, помолчав, ответила:

— Единственное, о чем я сожалею, так это о той боли, которую причинила людям, мне небезразличным. Но мне слишком дорого стоило убежать от той, другой жизни. Я не хочу возвращения прошлого.

— Вы предпочитаете быть повешенной в Ньюгейте за мошенничество, чем снова стать прислугой?

Эйприл вздохнула:

— Милорд, это одно и то же. Либо я должна расстаться с жизнью, либо должна прекратить жить.

— Звучит немного театрально. Основная рабочая сила в Англии — это те, кто находится в услужении. В одном только Лондоне их тысячи. Что же в этом такого невыносимого?

— Позвольте мне задать вопрос вам, милорд. Почему вы избрали карьеру адвоката?

— Я всю свою жизнь хотел заниматься тем, что связано с законом, — удивившись, ответил Райли.

— Почему?

Он на секунду задумался.

— Потому что презираю несправедливость. Еще маленьким мальчиком я замечал, что для титулованных и привилегированных особ — один закон и другой — для низших сословий. Я знал людей, которым легче страдать от преступных личностей, чем вынести хоть каплю несправедливости в судах. У меня всегда было огромное желание изменить это ужасающее положение дел в стране.

— Какие же препятствия вы видели для себя на этом пути?

Он слегка улыбнулся:

— Первое — это отец. Он всегда был недоволен тем, что я хотел изучать право. Он полагал, что должность судьи больше подходит людям не такого высокого происхождения. Но я хотел быть не только землевладельцем, какими являлись все Хоторны до меня. Я хотел, чтобы моя жизнь имела большее значение.

— Со мной произошло то же самое. Как и вы, я была честолюбива и хотела вырваться из той среды, что была мне предопределена по рождению. Но в отличие от вас возможностей у меня было мало. Женщине в моем положении не позволяется достичь материальной независимости и стать уважаемой в обществе. Мне никто не позволил удовлетворить свои желания, как удалось вам.

Райли наморщил лоб. Опровергнуть правдивость ее слов он не мог. Конечно, трагично, когда женщина, подобная Эйприл, обладает честолюбием.

— Неужели у вас не было других желаний или стремлений? — спросил он.

— Я осуществила свои желания, милорд. Пусть и на очень краткий период, но я сделала то, к чему стремилась.

Райли потер подбородок.

— Но почему именно это? Большинство молодых женщин мечтают о браке, о детях.

— Возможно, для большинства женщин этого достаточно, а я хотела чего-то еще.

— И вы пошли на преступление, чтобы добиться желаемого?

— Наверное, будь я мужчиной, мне было бы легче переступить границы своего сословия. Тогда, наверное, я не сидела бы по эту сторону письменного стола. Но, как говорят игроки, где высок риск, там высок и выигрыш.

— И опасность. Эта ваша мечта, она стоила риска?

Эйприл сжала ладони.

— Не знаю.

— А я знаю. Если для того, чтобы достичь желаемого, вы должны были преступить закон, значит, пришло время переоценки ваших честолюбивых планов. Как сказали бы набожные люди, любовь к деньгам лежит в основе всех зол.

— Так же, как и отсутствие денег, милорд, — парировала Эйприл.

Райли не удержался от смеха. Он откинулся на спинку кресла и задумчиво повертел в пальцах перо.

— И, тем не менее, вы отказались взять у меня десять тысяч фунтов. Почему?

— Я нашла кое-что более ценное.

— Роскошную жизнь?

Эйприл покачала головой:

— Любящую семью.

Он искал на ее лице хотя бы намек на неискренность. Однако не нашел.

— Вы, возможно, пожалеете о том, что употребили это слово, так как сейчас я должен решить, что с вами делать.

Эйприл стало страшно. Она облизнула пересохшие губы, глядя на красивое непроницаемое лицо Райли. Она целиком в его власти. И разумеется, заслужила наказание. Райли славился своей справедливостью, и потому Эйприл чувствовала, что какое бы наказание он ей ни назначил, оно будет соответствовать тяжести ее преступления и будет честным. Несмотря ни на что, она, по крайней мере, может доверять ему.

Но беспокоилась она не о себе. Не важно, что будет с ней. Она втянула Дженни в эту авантюру, и ради Дженни должна просить его о милосердии. Она надеялась, что весы правосудия в душе Райли качнутся в сторону.

С тяжелым вздохом он произнес:

— Я сказал вам тогда в трактире, что защищу вас, а я человек слова. Я не вызову констебля. Пока во всяком случае.

Эйприл не сводила с него выжидательного взгляда.

— Хотя я не могу смотреть сквозь пальцы на ваши поступки, я тронут вашими угрызениями совести. Я дам вам с Дженни возможность исправиться. Я не выдвину против вас обвинений, но лишь при следующих условиях. Первое: вы должны отдать мне дневник Вивьенн. Если отец хоть каким-то образом скомпрометирован там, то я требую, чтобы дневник был уничтожен. Второе: вы должны вести себя с окружающими по-прежнему, то есть будете жить в Блэкхите как моя подопечная, до тех пор пока я не скажу, что вам делать дальше. Если какое-либо из этих условий не будет соблюдено, тогда мне придется немедленно передать вас властям. Понятно?

Эйприл, обдумав сказанное, кивнула.

— Сколько времени я пробуду здесь?

— Столько, сколько потребуется для того, чтобы подыскать приемлемое объяснение вашему отъезду.

— Мы сможем уехать до министерского бала?

— Зачем? — удивился Райли.

Эйприл не решилась признаться, что были и другие жертвы ее аферы, так как это еще больше все осложнит.

— Я просто подумала, что вам захочется отделаться меня до начала такого важного события.

— Наоборот. Я как раз хочу открыто представить вас там.

— Нет! — Эйприл побледнела от страха, однако тут выкрутилась: — Я хотела сказать… ведь тогда мой отъезд будет труднее объяснить.

— Возможно. Но поскольку слухи о вашем так называемом благородном происхождении дошли до Лондона, вы должны помочь мне убедить всех, что вы всего лишь моя подопечная. К сожалению, мы оказались в таком положении, когда вынуждены вымысел сделать реальностью.

У Эйприл лихорадочно заколотилось сердце.

— А после бала? Что станет с нами потом?

На его лице снова появилось то самое выражение озабоченности. Озабоченности влюбленного человека? Как бы подобная мысль ни грела душу, тщетность ее была очевидна.

— Посмотрим, — ответил Райли.

Эйприл вернулась к себе в комнату в полной растерянности. На краешке кровати сидела Дженни и мяла в руках ночную рубашку.

— Ну и дела. Я уж и не думала, что настанет день, когда… — Она замолчала, увидев, что Дженни плачет. — Что случилось?

Дженни вытерла глаза ночной рубашкой.

— Он меня оставил.

— Кто?

— Уильям. Он только что был здесь. Он пришел узнать, почему мы с тобой ночью сбежали. Он сказал, что места себе не находил, беспокоясь обо мне. Он волновался за мою честь, когда на дорогах полно разбойников.

Эйприл забрала из рук Дженни рубашку и вытерла ею мокрое от слез лицо подруги.

— А что потом?

— Потом он меня поцеловал. Так нежно. Так ребенка целуют. Мне никогда в жизни не было так спокойно и хорошо, как с ним. Как будто у меня сердце впервые забилось.

Дженни снова зарыдала, и слезы ручьем полились по лицу.

— Но тогда почему ты плачешь?

— Не знаю, что на меня нашло. Я хотела быть с ним честной. Я хотела, чтобы он любил меня такой, какая я есть. Вот я ему и рассказала… Я рассказала о своей жизни у мадам Деверо, о том, чем занималась все эти годы. Он изменился в лице и спросил: «Ты проститутка?» Я пыталась сказать ему, что больше этого не делаю, что я начала новую жизнь и что я хочу быть с ним. Но он меня отстранил и сказал: «Как ты могла?» Это все, что он произнес. А потом он ушел.

Дженни, рыдая, кинулась Эйприл в плечо.

Эйприл гладила ее по спине и думала о насмешках судьбы. Теперь, когда Райли позволил им остаться, для Дженни это обернется пыткой. Она утешала подругу, сдерживая свою злость на мужчину, который презрительно оттолкнул такую мягкосердечную девушку.