– Я просто не знаю, что предпринять, – сказала она. – Я была уверена, что ее родители дадут объявление. Может быть, это в конце концов и случится.

Адриан нахмурился.

– Даже если это случится… – Он помедлил, потом продолжал: – Дебора, она мне кое-что рассказала. Возможно, что тебе она рассказала больше. Но и того, что я знаю, достаточно: мне ясно, что дома ей очень плохо. Эти ее родители… Если бы им не попался Файли, они нашли бы кого-нибудь другого, ничуть не лучше. Леди Лакстон думает только о деньгах. Если мы позволим Фебе вернуться домой, у меня будет чувство, что мы ее предали. Она не похожа на тебя – ей нужен человек, на которого она могла бы опереться.

В ответ на это наивное заявление Деборе очень хотелось сказать, что каждой женщине хочется иметь человека, на которого можно было бы опереться, но вместо этого она просто повторила, что не знает, как быть. И тут же сказала, что ей надо идти в игорные залы, и оставила Адриана в состоянии такого недовольства своей обожаемой невестой, о каком он неделю назад не мог бы и помыслить.

По правде говоря, отношение лорда Мейблторпа к царице его сердца несколько изменилось со времени их поездки в Воксхолл. Его неприятно поразило ее поведение в тот вечер, и, хотя с тех пор она ни разу не вела себя так странно, в глубине души он опасался, как бы что-нибудь подобное не повторилось, если она опять окажется среди людей высшего общества.

Кроме того, его иногда коробила ее манера обращения с ним самим. Ему казалось, что ее раздражают его молодость и неопытность, что он действует Деборе на нервы. И слишком уж она бесцеремонно им командовала, порой даже напоминая ему строгую гувернантку, которая была у него в детстве. Адриан был вовсе не глуп и начинал понимать, что, имея жену старше себя на пять лет, он никогда не будет хозяином в собственном доме. Он отличался добрым нравом, за что его все любили; он был еще очень молод и робок; но лорд Мейблторп вовсе не был слабохарактерным человеком, и он быстро взрослел.

Деборе все это было очевидно, и она даже вела себя с ним нарочито сурово, рассчитывая, что ее решительный и волевой характер выгодно оттенит нежную покорность Фебы Лакстон. Было бы очень странно, если бы молодой человек, которым одна женщина в лучшем случае ласково помыкает, не обнаружил бы, что его самолюбию весьма льстит восхищение и доверие другой.

Так оно и было. Хрупкость и беспомощность мисс Лакстон, ее безграничная вера в него вызывали в Адриане прилив рыцарских чувств. С первой минуты их встречи, когда она так доверчиво позволила ему взять ее за руку, у него возникло покровительственное отношение к этой беспомощной девочке. К тому же она сказала, что с ним ничего не боится, а позднее обещала во всем следовать его советам. До сих пор никто еще не спрашивал у лорда Мейблторпа совета; его мать, дядя Джулиус и кузен Макс сами имели обо всем твердое мнение, и им не приходило в голову поинтересоваться его суждениями по какому-нибудь важному вопросу. До сих пор за Адриана все решали старшие, и, хотя у него приближалось совершеннолетие, было маловероятно, чтобы его родственники, которые все были намного старше и мудрее его, в ближайшем будущем признали его взрослым человеком, который сам отвечает за свои поступки. Даже Дебора обращалась с ним скорее как с младшим братом, посмеиваясь над ним, поддразнивая его и явно не принимая его всерьез.

Но мисс Лакстон была на два года его моложе, и для нее он вовсе не был милым, но еще не оперившимся птенцом. Девушке, сбежавшей от человека, который казался ей чудищем, Адриан представлялся прекрасным юным принцем, ступившим со страниц волшебной сказки. Ей, совсем не знавшей жизни, он казался вместилищем житейской мудрости. Он был красив, силен и добр. Он наставлял ее и обещал защиту. И не было ничего удивительного в том, что Феба влюбилась в него по уши.

Она вполне отдавала себе отчет в своих чувствах. Адриан, однако, не сразу понял, что с ним происходит, и прошло немало времени, прежде чем он признался себе, что, как это ни невероятно, он, кажется, разлюбил одну женщину и влюбился в другую. Это привело его в ужас: он от себя этого не ожидал и сам себе казался презренным ветреником. Но он понимал одно: его любовь к Фебе была совсем не похожа на его почти благоговейное обожание Деборы. Та поразила его воображение. Она казалась ему богиней, которой следовало поклоняться. Она была красива, умна, ослепительна, он видел ее как бы на пьедестале. Другое дело Феба. Адриан прекрасно понимал, что она не так красива, как Дебора, вовсе не умна и скорее трогательна, чем ослепительна. Когда ему улыбалась Дебора, у Адриана кружилась голова и ему хотелось поцеловать край ее платья или совершить в честь ее невероятный подвиг. Когда ему улыбалась Феба, ему в голову не приходило ничего подобного, но ему ужасно хотелось укрыть ее от всех бед в своих объятиях.

Именно это желание у него и возникло этим вечером, когда он попрощался с ней на ночь, перед тем как отправиться в столовую ужинать. Она казалась одинокой и беззащитной, и ее ужасно напугало известие, что Файли в игорном зале. Адриан был очень озабочен ее будущим. Поэтому его так поразило безразличие Деборы, что он впервые в жизни почти что рассердился на нее.

После ухода Деборы он присоединился к группе, собравшейся вокруг его кузена. Круе пытался выяснить, что случилось с его руками, а другие обсуждали сравнительные достоинства двух упряжек и выбранную для состязания трассу. Гонка должна была состояться на Большой северной дороге от Айлингтона до Хэтфилда. Слушая все эти увлекательные разговоры, лорд Мейблторп на время забыл про свои сердечные заботы.

– Как бы мне хотелось поехать с тобой, Макс! – воскликнул он. – Я, конечно, приеду в Хэтфилд посмотреть финиш, но это же совсем другое дело.

Равенскар поставил на столик осушенный бокал.

– Что ж, если хочешь, поехали со мной, – предложил он. – Только тебе придется трубить в рог.

Адриан вспыхнул от радости:

– Правда, Макс? Ты меня возьмешь вместо грума? Черт побери, вот здорово!

Круе позабавил его мальчишеский восторг, и он стал его поддразнивать:

– Да что ты, Макс, нельзя его брать вместо Уеллинга! Вы будете застревать у каждого шлагбаума!

– Ничего подобного! – негодующе вскричал лорд Мейблторп. – Я умею трубить в рог не хуже Уеллинга!

– Ты от волнения будешь запаздывать!

– Не буду! Я много раз ездил с Максом и отлично знаю, что надо делать!

– Ну, Макс, – сказал Круе, качая головой, – если ты и впрямь хочешь посадить этого верзилу на место Уеллинга, мне ничего не останется, как поставить против тебя.

Это Адриана пробрало. Улыбка сбежала с его лица, и он обратил на кузена обеспокоенный взгляд.

– Может, мне тогда лучше с тобой не ехать, Макс? У меня слишком большой вес, да?

Так как Адриан был по-юношески худощав, хотя и высок ростом, этот вопрос вызвал взрыв хохота, от которого он еще пуще покраснел. Но поскольку он привык, что друзья Равенскара вечно над ним подтрунивают, он не обиделся, а лишь пригрозил Круе, что когда-нибудь с ним жестоко расправится. После этого он объявил, что идет домой, чтобы как следует выспаться перед гонкой.

Равенскар одобрил это намерение и посоветовал не говорить матери, что собирается принять в ней участие.

– Конечно, не скажу! – ответил лорд Мейблторп и ушел, впервые за все время знакомства с Деборой забыв с ней попрощаться.

Мистер Равенскар пошел наверх играть в фаро. Если его долгожданное появление в игорном зале и обрадовало леди Беллингем, она сумела это скрыть, замирая с затравленным видом попавшего в ловушку кролика каждый раз, когда он обращал взор в ее сторону, и забывая следить за игрой. Никогда еще она так не радовалась, увидев, что гости начинают расходиться. Когда последний покинул дом, она упала на желтый диван и со стоном потребовала валерьянки.

– Крепитесь, сударыня, – сказал ей Люций Кеннет, который задержался, чтобы поговорить с Деборой. – А ты, дорогуша, может, все же скажешь, что это у тебя за игрушки с Равенскаром?

Дебора вызывающе дернула головой:

– Я же объяснила тебе, как все случилось. Я тут ни при чем.

– Как это ты додумалась оставить Равенскару свечку?

– Я же не знала, на что он ее употребит. Как я могла догадаться?

– Ясно было, что он что-то задумал, – зачем еще ему свечка? Это на тебя не похоже, Дебора, – дать так себя провести!

– Мне и самой не хотелось бы сидеть там в темноте, – сказала она. – Он сказал, что кругом бегают крысы.

– Это правда, – слабо проговорила леди Беллингем, открывая глаза. – Слуги все время жалуются на крыс, а как от них избавиться, я не знаю.

– Не смеши меня, Дебора! Так я и поверил, что Равенскар боится крыс!

– Мортимер их боится, – сказала леди Беллингем. – Он мне покоя с ними не дает. Очень может быть, что и Равенскар их боится. Ох, у меня голова идет кругом! Он всем расскажет, что ты с ним сделала, Дебора, и к нам перестанут ходить!

– А кто перевязал Равенскару руки? – спросил Кеннет, испытующе глядя на Дебору. – Если он сжег в пламени веревку, то как у него уцелели манжеты?

– Они и не уцелели, – сердито отозвалась Дебора. – Я дала ему манжеты Кита. Кстати, где Кит?

Кеннет ухмыльнулся:

– Похоже, ему не понравилось, что происходит в этом доме: он ушел еще до ужина. Только не пытайся увильнуть от ответа, дорогуша! Признавайся, что ты сама перевязала Равенскару руки!

– А что мне еще оставалось? Как я могла с ним справиться, раз он освободился? А потом он пригрозил, что запрет меня в подвале, а этого я бы не перенесла.

– Дебора, у двери стоял Сайлас, наверху я играл в фаро! И ты не придумала ничего лучше, как беспрепятственно выпустить Равенскара!

– Какой вздор ты несешь, Люций! Не хватало еще, чтобы вы устроили драку при гостях! Кроме того, мне было противно думать, что ты заманил его в западню от моего имени.

– Ну и что ты теперь собираешься делать, дорогуша? Как ты думаешь отнять у него долговые расписки?