Кем я стану тогда, как мне жить, не любя?

В море серое, мрачное я обращусь,

Птицей раненой камнем я с неба сорвусь.

Если время придет и забуду тебя,

Тьма глухая внезапно охватит меня,

Ведь свет твоих глаз

Мне милее в сто раз,

Чем сияние яркого дня.

Некоторое время они стояли молча – седовласый господин в твидовом пиджаке и маленькая, темноглазая женщина, поглаживающая его щеку рукой.

Уинстон начал было говорить, но осекся. Помотав головой, он огляделся вокруг себя, словно потерял что-то, а затем вновь попытался что-то сказать.

- Что такое? – задумчиво спросила женщина.

- Не понимаю. На одно мгновение мне вдруг показалось, будто я чего-то лишился.

Женщина подождала, стараясь сдержать дрожь в руке, в которой она держала чашку.

- Ну ладно. Давай сюда чай. – Взяв чашку из ее рук, он отхлебнул горячего напитка. – Черт, Мэг! Ты опять забыла сахар.

Она судорожно выдохнула и закрыла глаза, полные счастливых слез.

- Да?– переспросила женщина с тихим смешком.

- Как обычно.

- Каюсь.

- Но ты ни слова не сказала о картине, – напомнил он ей. – Где мы ее повесим?

Она улыбнулась старинной картине, и Уинстону вдруг показалось, что ей известно, чему смеются изображенные на ней люди.

- Это замечательная работа, – заявила она. – Повесь ее там, где я смогу каждый день на нее любоваться.

Уинстон похлопал ее по плечу:

- Зачем? Просто чтобы ты не забывала, что она у нас есть?

- Да ладно тебе! – усмехнулась она. – У меня не такая уж плохая память. Все важные вещи я прекрасно запоминаю.

- А сахар в чай – это важно?

- Нет, – ответила она, забирая у него чашку. – Вот ты – другое дело.

- Ну и хорошо. Постарайся в следующий раз не забыть.

Направляясь в заднюю комнатку антикварного магазина, она засмеялась.

- Ах ты глупец! – с нежностью пробормотала женщина. – Сердце никогда не забывает.