— Я больше не считаю тебя орудием дьявола, — сказал он Эмбер. — Простишь ли ты мне когда-нибудь боль и страх, которые испытала по моей вине?

— Скорее, чем ты простишь весь женский род за зло, которое причинила тебе одна женщина.

В комнате стало так тихо, что было слышно, как потрескивает огонь в очаге. Когда Саймон вновь заговорил, в его голосе и улыбке теплоты как не бывало.

— Бедный Дункан, — отчетливо произнес он. — Ему ничего не удастся скрыть от своей жены-колдуньи.

— А ему и не нужно ничего скрывать, — раздался за спиной Саймона голос Дункана.

Услышав голос мужа, Эмбер мгновенно обернулась к двери и залилась румянцем, будто ее подожгли изнутри.

Ариана удивленно уставилась на нее. Она провела в Стоунринге всего неделю и все еще не могла привыкнуть к тому искреннему, нескрываемому обожанию, с которым Эмбер относилась к своему мужу. Но — что было совсем уж невероятно — Дункан, казалось, разделял это чувство.

Когда Эмбер бросилась к мужу через комнату, протягивая ему руки, Саймон метнул на Ариану насмешливый взгляд угольно-черных глаз — было ясно, что его тоже ошеломило поведение молодой супружеской четы.

Этот взгляд и согрел, и смутил Ариану: они с Саймоном думали об одном и том же, понимали друг друга без слов. На какое-то мгновение Ариане почудилось, что она может довериться этому человеку.

«Дурочка, — холодно сказала она себе. — Улыбка мужчины — всего лишь приманка. Тебя просто приручают, как зверька, чтобы ты стала более доступной и покорной — авось не будешь противиться грубым оковам супружеских обязанностей».

— Я думала, что ты решил посвятить все утро выслушиванию жалоб твоих крестьян, — сказала Эмбер, обращаясь к Дункану.

— Да, я уж было совсем смирился с судьбой, — произнес Дункан, сжимая пальчики жены в своих огромных ладонях, — но Эрик сжалился надо мной и впустил своих волкодавов погреться в зале у огня.

— И Стагкиллера? — спросила Эмбер: ей хорошо было известно, что брат никогда не расстается со своим псом, следовавшим за ним тенью.

— Да, и его тоже, — лукаво ответил Дункан. Он поцеловал протянутую руку Эмбер, щекотнув ее ладонь кончиками усов. — Сразу после этого всех жалобщиков как ветром сдуло.

Саймона душил еле сдерживаемый смех.

Крепостные Стоунринга благоговели перед своим бывшим хозяином, лордом Эриком, но побаивались его ученых зверей, которые, казалось, были смышленее людей. Когда Дункан после свадьбы с Эмбер вступил во владение замком, крестьяне возблагодарили Всевышнего за то, что новый хозяин — просто храбрый воин, который и понятия не имеет о всяких колдовских штуках.

— Твой брат скоро нас покинет — он возвращается в Сихоум. Я буду скучать по нему, — сказал Дункан.

— По нему или по его псам? — улыбаясь, спросила Эмбер.

— Мне будет их всех недоставать. Как ты думаешь, может быть, он подарит нам парочку своих собак?

— Тех самых, огромных?

— А у него что, есть другие? — возразил Дункан. — Да Стагкиллер в холке ростом с моего боевого жеребца.

Смеясь и недоверчиво тряся головой, Эмбер потерлась щекой о твердую руку мужа, всю в боевых шрамах.

Ариана внимательно наблюдала за влюбленной парой — так сокол, парящий в вышине, всматривается зорким оком в движущиеся по земле точки. Было совсем не важно, о чем говорят влюбленные, — важно было, как они смотрят друг на друга, обмениваются улыбками и ласковыми прикосновениями. Ариане казалось, что их души связывает невидимая нить — словно хрупкий мостик соединяет два берега, разделенных бурным потоком.

— Забавно, не правда ли? — послышался у нее над ухом мягкий голос Саймона.

Он стоял так близко от нее, что Ариана почувствовала, как его теплое дыхание шевелит ее волосы.

Слишком близко!

— Что вы сказали, сэр? — вздрогнув, переспросила она.

Ариане понадобилось все ее самообладание, чтобы выдержать взгляд ясных темных глаз Саймона. Она не должна показывать, что боится его — кому же понравится, когда его сторонятся?

Этой нехитрой истине ее научил Джеффри. От него она узнала и многое другое — то, что теперь всеми силами стремилась поскорее забыть, отгородившись стеной боли и отчаяния.

— Я говорю, забавно наблюдать, что такой суровый воин, как Шотландский Молот, становится податливой глиной в женских руках, — пояснил Саймон.

— А я бы сказала иначе, — пробормотала Ариана. — Янтарная колдунья — вот глина, послушная могучим рукам Шотландского Молота.

Золотистые брови Саймона взлетели в немом изумлении. Он обернулся и несколько мгновений изучал глазами Дункана и Эмбер.

— Пожалуй, вы правы, — согласился он наконец. — Они выглядят влюбленными… Или, может быть, глупыми?

Сказав это, Саймон еще раз склонился к Ариане, как если бы они беседовали наедине. И прежде чем Ариана справилась с собой, она резко отшатнулась.

Девушка попыталась сделать вид, что просто захотела настроить арфу, но Саймона не так-то легко было провести. Его черные глаза сузились, и он быстро выпрямился. Саймон, безусловно, не считал себя таким красавцем, как Эрик, и уж, конечно, не был так богат, как хозяин Стоунринга, но тем не менее он не привык, чтобы женщины шарахались от него, будто он давно не мылся.

Еще больше это раздражало Саймона потому, что — он был почти уверен — влечение, которое он испытывал к Ариане, взаимно. Их первая встреча произошла в Блэкторне: он шел к ней через двор замка, а она смотрела на него удивленными, широко распахнутыми аметистовыми глазами. И с тех пор при встрече продолжала смотреть на него так, будто никогда раньше не видела мужчин.

Саймон никак не хотел себе в этом признаться, но он тоже тайком поглядывал на Ариану с удивлением и восхищением. За свою жизнь он повидал немало красавиц, но ни одной из них не удавалось так глубоко задеть его чувства. Это не удалось даже обольстительной Мари.

В то время, до переезда в Стоунринг, Ариана была помолвлена с Дунканом из Максвелла, Шотландским Молотом, человеком, который был другом Саймона и соратником Доминика, и Саймон увидел в этом злую насмешку жестокой судьбы. Когда же выяснилось, что Дункан влюблен в другую, Саймон немедленно сделал предложение дочери могущественного норманнского барона. Их союз должен был закрепить мир, который был отчаянно нужен Доминику в Спорных Землях для процветания Слэкторна.

Когда Саймон просил руки Арианы, он думал, что она предпочитает его другим мужчинам. Теперь он не был в этом столь уверен. Скорее всего она просто пытается поддразнить его, вывести из себя — такую же игру вела с ним Мари и знала ее в совершенстве.

— Я чем-то оскорбил вас, леди Ариана? — холодно осведомился Саймон.

— О нет, — быстро произнесла девушка.

— Какой поспешный ответ! И какой неискренний!

— Вы испугали меня — вот и все. Я не ожидала, что вы окажетесь так близко.

Тонкая насмешливая улыбка скользнула по губам Саймона.

— Может быть, мне следует попросить у Мэг душистого мыла, чтобы польстить вашему изысканному обонянию?

— В этом нет нужды — мне и так приятен ваш запах, — вежливо ответила Ариана.

И вдруг поняла, что сказала правду. В отличие от других мужчин от Саймона никогда не пахло ни потом, ни ношеной одеждой.

— Вы, кажется, удивлены, что от меня не несет, как от навозной кучи, — съязвил Саймон. — Позвольте мне усомниться в ваших словах!

И он вновь с неуловимой быстротой склонился к Арианс. В то же мгновение девушка отпрянула от него, не успев даже скрыть свой испуг. Она очень осторожно передвинулась на деревянном стуле на прежнее место.

— Теперь можете вздохнуть, — сухо произнес Саймон.

Ариана втянула в себя воздух — дыхание ее было учащенным. Казалось, она задыхается от страха или… от удовольствия. Саймон склонен был думать, что в данных обстоятельствах страх был более вероятен.

А скорее всего — отвращение.

Саймон сурово сжал губы под мягкой, коротко остриженной бородой. Он очень хорошо помнил ответ Арианы на вопрос Дункана, будет ли она его женой на деле:

«Я исполню свой супружеский долг, но брачное ложе вызывает во мне отвращение».

Дункан тогда спросил, не вызвана ли холодность Арианы тем, что ее сердце принадлежит другому, и услышал в ответ:

«У меня нет сердца».

Вне всякого сомнения, она говорила искрение: Эмбер все это время держала Ариапу за руку и утверждала потом, что не нашла в словах норманнки ничего, кроме чистой правды.

Итак, Ариана была согласна на брак, но она также ясно дала понять, что сожительство с мужчиной ничуть не привлекает ее — даже с тем, кто вскоре станет ее мужем.

А может быть, именно с ним?

Саймон хмуро взглянул на прекрасную норманнку, которая согласилась стать его женой, и его рот искривился в мрачной усмешке.

«Когда мы впервые увидели друг друга, неужели она испытывала только страх, в то время как я смотрел на нее с вожделением?»

От этой мысли Саймон похолодел — он поклялся никогда больше не желать женщину сильнее, чем она желает его. В противном случае женщина приобретает власть над мужчиной — власть, которая в конце концов его губит.

«Может ли случиться, что Ариана — вторая Мари, что то горяча, то холодна как лед? Неужели она так же способна привязать к себе мужчину, вселив в него вечную неуверенность, лишив его воли, и свести его с ума, не утоляя его желание?

Или своей холодной недоступностью.

Но я тоже могу искусно вести эту игру притворства и соблазна, отступления и искушения».

Правила этой игры Саймон выучил в объятиях Мари. И обучился ей так хорошо, что в конце концов сразил девицу из гарема ее же оружием.

Не прибавив более ни слова, Саймон выпрямился и отошел от Арианы.

Девушка облегченно вздохнула. Но в то же время она почувствовала, что ее неприкрытый испуг больно ранил гордость Саймона. У нее сжалось сердце — Саймон не заслужил такого отношения к себе.

Ариана уже собралась было сказать ему об этом, но вдруг поняла, что не сможет вымолвить ни слова. Не имело смысла отрицать правду: одна мысль о соединении с мужчиной леденила ее кровь.