— Верю, — сухо ответил Ричард, — но пока что уйти нам некуда. И потому лучше оставить эти чувства при себе.

— Да, командир. Не волнуйтесь, я потерплю, — ободряюще сказал Гарри и, уже тише, добавил: — А из Англии ничего нового?

— Ничего, если не считать того, что мой драгоценный кузен, маркиз, пребывает в полном здравии. На прошлой неделе обедал с принцем-регентом.

— Проклятье! Чтоб его понос прошиб после того обеда.

— Искренне присоединяюсь к твоему пожеланию, — вздохнул Ричард Мелтон, — но, к сожалению, в Библии сказано, что зло расцветает, словно зеленое древо, так что мой достопочтенный кузен, скорее всего, провел приятный вечер.

— Вам бы самому повидаться с принцем, командир, да рассказать ему всю правду.

— Хватит, Гарри, об этом уже сто раз было сказано, — ответил Ричард. — Ты прекрасно знаешь, что никто ничего не хочет слышать. Меня нашли стоящим над распростертым телом этого несчастного мистера Дэнби, который лежал в луже собственной крови, и трое свидетелей утверждают, что это было моих рук делом.

— Но, командир, вы же не ссорились с тем джентльменом.

— Они клянутся, что ссорился. Нет, Гарри, в жизни бывают времена, когда приходится смириться с неизбежным, и это как раз такой случай. Маркиз уплатил мои долги и дал пятьсот фунтов на дорогу, и на том спасибо.

— Очень благородно с его стороны, — саркастически заметил Гарри. — Индюк надутый. Ну ничего, придет день, когда он свое получит!

Хотелось бы Ричарду, чтобы Гарри оказался провидцем. Он, мягко говоря, не любил своего кузена, маркиза Гленкаррона. Каким мрачным, подозрительным было его лицо, когда Ричард вышел из-под окна библиотеки Мелтон-хауса в залитый лунным светом сад. Как проклинал себя Ричард за то, что свалял тогда дурака и сунулся за помощью к кузену, да еще в такой поздний час! Но кредиторы приставали к Ричарду с ножом к горлу, и, узнав, что кузен уже уехал из своего клуба «Уайтс», он пошел к нему в дом.

Одного взгляда на маленький сад с мощеными дорожками хватило ему, чтобы понять, что здесь произошло. Чарльз Дэнби, раскинув руки, лежал на траве, а его рубашка на груди, прямо над сердцем, почернела от крови.

По тому, с какими лицами взглянули на него кузен и стоявший рядом с ним человек, Ричард понял, что появился он тут не вовремя. Ему немедленно вспомнилось, как всего месяц тому назад принц-регент предупредил маркиза: больше никаких дуэлей.

И это было сказано блестящему фехтовальщику, человеку с бешеным темпераментом… Можно ли избежать такому дуэлей? Их в его жизни случилось множество, однако всему приходит конец. Мать одной из последних жертв явилась к принцу-регенту с жалобой, после чего маркиз был предупрежден: его следующая дуэль станет для него последней. И все-таки она случилась.

Некоторое время все стояли молча, затем маркиз что-то сказал тому человеку, и, прежде чем тот подошел к Ричарду, ему уже было понятно, о чем сейчас пойдет речь. Ричарду ничего не оставалось, как только согласиться на то, что кузен расплатится с его долгами, а Ричард с пятью сотнями фунтов в кармане отправится в добровольное изгнание и покинет Англию, не дожидаясь, пока его будут судить за дуэль, к которой он не имеет касательства.

— И нам еще повезло, что нашлось, куда уехать, — вслух произнес Ричард, завершая ход размышлений. И, отмахнувшись от невнятного ропота Гарри, он вышел из спальни и зашагал по коридору.

Лучшие комнаты в Хофбурге были поделены между пятью высокими гостями, но, поскольку русский царь привез самую многочисленную свиту, большая часть апартаментов досталась ему. Салон, который царь превратил в свою личную гостиную, был обставлен великолепной мебелью красного дерева с украшениями на египетские и античные темы и увешан старинными полотнами, стенные панели несли на себе золотые узоры из листьев, окна выходили в сад. Сейчас сад был погружен в зимний сон, но по веткам деревьев было понятно, что стоит первым весенним лучам их согреть, как он расцветет — пышно и победительно, празднуя свое ежегодное возрождение. В салоне, в массивных канделябрах, горели свечи, освещая теплым светом лицо сидящего в кресле российского самодержца.

Александру I было в ту пору тридцать семь, но выглядел он намного моложе. С тонкими, правильными чертами лица, высокий, хорошо сложенный, с золотистыми, уложенными наподобие короны волосами, он был идеальным воплощением государя. Как заметил кто-то из журналистов, в своей роли монарха Александр приблизился к совершенству.

Увидев вошедшего Ричарда, царь улыбнулся ему и сразу же воскликнул с юношеским пылом:

— Ричард, у меня есть идея!

— Идея, сир? — переспросил Ричард.

— Да, относительно сегодняшнего вечера. Вы помните, сегодня бал-маскарад, мы все должны там быть, насколько я понимаю. Так вот, я хочу, чтобы вы притворились мной!

— Вами, сир? Боюсь, что не понимаю.

— О, это так просто! Мы все будем в масках, все в домино, но все знают, что ни я, ни кто-либо из других правителей не может замаскироваться так, чтобы нас не узнали. На последнем бале-маскараде я снял с груди все свои награды, кроме ордена шведского знамени. Сегодня я сделаю так же, но мой мундир с этим орденом наденете вы, а я оденусь как обычный джентльмен.

— Понимаю, сир, но неужели вы полагаете, что этим мы обманем кого-нибудь?

— Почему нет? Вы забыли, что мы с вами родственники?

— Очень дальние, сир. Моя прабабка действительно была из семьи Багратион, но мне всегда казалось, что я выгляжу как стопроцентный англичанин.

Царь ухватил Ричарда за руку и повел его к большому каминному зеркалу в позолоченной раме. Александру помешала стоявшая у зеркала ваза севрского фарфора, и он нетерпеливо оттолкнул ее в сторону. Ричард успел подхватить вазу и поставить на полку.

— Смотрите! — приказал царь.

Ричард посмотрел в зеркало и должен был признать: они с Александром действительно похожи. Оба стройные, приблизительно одного роста и сложения, только плечи у Ричарда шире. У обоих одинаково твердый подбородок, красиво очерченные губы, тонкий прямой нос. Выражение глаз, правда, разное. У Александра взгляд проницательный, властный, у Ричарда более задумчивый и ленивый.

— Теперь понимаете? — спросил Александр. — Вы причешете волосы, как у меня. Я пришлю к вам Бутинского, моего личного парикмахера, и он все сделает. Наденете маску, и никто не поймет, что это вы, а не я. У меня кожа светлее — это можно поправить с помощью грима. Когда вы войдете в зал со шведским орденом на груди, никто не догадается, что он не ваш!

— А вы, сир? — с улыбкой спросил Ричард.

— А я сегодня буду танцевать и разговаривать с кем захочу и надеюсь услышать, что думают простые мужчины и женщины в Вене о моем плане с Польшей и о том, какую роль я сыграл в освобождении Европы от Наполеона.

— Предвижу, что это может доставить вам немало огорчений, сир, — сухо заметил Ричард, — но если вам так хочется, извольте, я поддержу вашу игру.

— Я знал, что вы меня не подведете, — сказал император, — и буду с нетерпением ожидать сегодняшнего вечера. У меня был трудный день. Меттерних был еще неуступчивее, чем обычно. Ужасно сознавать, что среди всех собравшихся здесь людей лишь я один отстаиваю идеалы и принципы христианского либерализма.

Александр говорил так искренне, что Ричарду стало понятно: император действительно верит своим словам. Однако, зная, что такое российское самодержавие, вряд ли он убедит кого-нибудь из участников конгресса в том, что подходит для роли поборника свободы и справедливости.

— Императрица знает о вашем плане? — спросил Ричард, желая увести разговор в сторону от уже навязшего у него в зубах польского вопроса.

— Конечно, нет, — нахмурился царь. — Никто об этом не знает, даже Екатерина.

— Сомневаюсь, что мне удастся хотя бы наполовину сыграть мою роль с таким же блеском, с каким вы сыграете свою, — сказал Ричард, — но я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Царь с улыбкой посмотрел на него.

— Придется нам с вами сегодня припудриться, — сказал он. — Знаю, что в Англии пудра среди мужчин больше не в моде, но здесь все еще в ходу. Не забудьте припудрить лицо и руки. Как вы считаете, я буду лучше выглядеть, если стану слегка загорелым?

— Венские дамы уверяли меня, что вашу внешность невозможно улучшить, сир, — ответил Ричард.

Царь вновь улыбнулся:

— Ах, женщины! Всегда они льстят! Но скажите мне честно, Ричард, вам когда-нибудь доводилось видеть столько хорошеньких женщин, собранных в одном месте?

— Никогда, сир, — честно ответил Ричард.

— «Стан твой как пальма, а груди — как виноградные гроздья», — процитировал Александр «Песнь песней» из Библии. — Вот как царь Соломон обращался к своей Суламифи.

Ричард знал, что царь любит пересыпать свою речь библейскими изречениями, но сейчас он не был уверен, насколько уместно прозвучала данная фраза. Но на всякий случай ответил в тон:

— Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…

— В этом отношении конгресс уникален, — продолжал Александр, не заметив, что его высказывание вкупе с предшествовавшей ему репликой Ричарда являют собой некий в определенном смысле каламбур, — и сегодня я увидел ту, что затмевает красотой всех, кого я когда-либо встречал.

— Кто же она? — живо поинтересовался Ричард и мысленно посмеялся своему наблюдению над их диалогом.

— В мыслях я называю ее Прекрасной Селестой. А настоящее ее имя — графиня Юлия Жичи. Я должен вновь увидеть ее. Да, я уверен, что встречусь с нею опять. Напомните мне спросить у Волконского, чтобы он рассказал мне о ней. Он должен знать, нет ничего, что было бы ему неизвестно.

— Посмотрим, как скоро он разузнает о том, что случится сегодняшним вечером, — многозначительно отвечал Александру Ричард.