Барбара Картленд - Очарованная вальсом

— Вы по-прежнему уверены, что это ловушка? — упавшим голосом спросил Ричард.

Но Екатерина опередила Александра с ответом:

— Вы должны усвоить, Ричард, что Ванда Шонборн — новейшая и с большим умом подобранная шпионка Клеменса Меттерниха. А как вы относитесь к шпионам, кем бы они ни были, вы нам уже показали!..

Князь Меттерних эффектно швырнул на письменный стол пачку бумаг, которую держал в руке, и посмотрел на жену с видом человека, только что сбросившего со своих плеч тяжкий груз.

— Небольшая победа, — кратко прокомментировал он свои действия. — Совсем маленькая, но тем не менее я очень рад.

— Прекрасно, если хоть что-то удалось решить, — откликнулась Элеонора. — Я уже начала думать, что ваша затея, я имею в виду конгресс, так ничем и не кончится, кроме пустой болтовни.

— Русские, похоже, не против того, чтобы конгресс растянулся на тысячу лет, — жестко заметил князь. — То, чего мы достигли сегодня, вызывает озабоченность Франции, поэтому мне и Талейрану нужно прийти к соглашению. Завтра мы вновь начнем обсуждать вопрос относительно Польши.

— Забудь об этом хоть ненадолго, — тихо взмолилась княгиня. — Тебе необходимо немного передохнуть. Ты уезжаешь?

— Мне нужно отдать массу визитов, — устало отвечал князь. — Дела делами, но, боюсь, за последние недели я совершенно забыл о своих светских обязанностях.

— Верно. По тебе все соскучились, — поддержала его жена. — Я обещала жене Каслри, что навещу ее нынче вечером, иначе предложила бы сопровождать тебя.

— Тогда встретимся на обеде, — кивнул князь, с улыбкой поднося руку супруги к своим губам. Она улыбнулась в ответ и вышла из комнаты.

Проводив ее взглядом, Меттерних подошел к висящему в простенке между выходящими в сад окнами длинному зеркалу в позолоченной раме и осмотрел свое отражение — все то, что неоднократно превозносилось другими как «в высшей степени благородная внешность».

— Тебе уже сорок один, — напомнил он вслух сам себе. — Где твоя юность, где твоя жизнерадостность? Или все это забрала у тебя служба на благо государства?

Князь тихонько вздохнул и повернулся к окну.

— У меня есть несколько часов отдыха, — пробормотал он, — и я совершенно не представляю, чем мне заняться.

Это состояние действительно было для него необычным. Прежде всю жизнь он был вовлечен в любовные, волнующие любовные приключения, требовавшие от него дипломатического мастерства.

И он сумел развить в себе это мастерство до высшей степени, что позволяло ему любить двух или трех женщин одновременно, находя к каждой из них особый подход, убеждая каждую в искренности своих чувств.

Вряд ли кто-то поверит, но очень часто любовные романы помогали ему в его политических интригах. Любившие его женщины делились с ним всем тем, что знают, без всякого принуждения и задних мыслей на его счет. И вот сейчас, впервые в жизни, он вдруг обнаружил, что свободен от любви.

Стоя у окна, князь погрузился в мысли о женщинах. Как много значила в его жизни Констанс де ла Форш, его первая юношеская привязанность! Он вспоминал треугольную челку на мраморном лбу, миндалевидные глаза, заливистый смех… Он обожал ее со всем пылом юности, со страстью, какой не испытывал больше никогда в жизни!

Ему никогда не забыть ту первую ночь, что они провели вместе в ее доме в Страсбурге. Было совсем темно, когда их карета замедлила ход возле чугунной ограды с воротами, и на пышные, в полном цвету кусты сирени падал свет зажженных уже фонарей. Дверь дома отворилась, и князь приготовился было раскланяться и удалиться, благополучно проводив красавицу до ее дома. Но она молча взяла его за руку и повела за собой вверх по лестнице к своему будуару.

— Подожди меня, — шепнула Констанс и исчезла, оставив его наедине с его мыслями. Когда она вернулась, на ней был только белый батистовый пеньюар, отороченный мягким валансьенским кружевом. Констанс медленно подошла к нему и раздвинула пеньюар, обнажая полушария нежных грудей, выглядывавших из кружев, словно из морской пены. Его охватило чувство, сравнимое с благоговением. Он ощутил дрожь, волна ликования прокатилась по его жилам, и он со стоном припал к обнаженному сокровищу, почувствовал, как легли ему на голову легкие ладони…

Констанс де ла Форш стала матерью его ребенка. К ней и к Карлотте Шонборн он будет всегда испытывать особые чувства.

Екатерина Багратион была следующей женщиной, также занявшей заметное место в его жизни. Их роман длился не один год, и он знал, что ни в ком больше не найдет такого поразительного сочетания восточной нежности, испанской грации и парижской элегантности вкупе с быстрым, острым умом.

После Констанс и Екатерины его жизнь оказалась заполненной многими красивыми женщинами.

Среди них была изящная герцогиня д’Абрантес, жена знаменитого наполеоновского генерала Жюно, герцога д’Абрантеса, урожденная Мартен де Пермон. Пермоны были родственниками Бонапартов, в их доме умер отец Наполеона. Семья Пермон переехала в Париж, и Бонапарт посещал их дом, что не помешало впоследствии Лоре примкнуть к противникам Наполеона. Бедная маленькая Лора, известная после замужества на весь Париж своей красотой, остроумием и экстравагантностью! Вспомнив о ней, князь вздохнул с сожалением. До сих пор ему грезились ее широко поставленные янтарные глаза и нежные губы. У Лоры была высокая грудь, осиная талия, прелестные узкие бедра, неповторимый мягкий контур шеи — длинной, тонкой, дерзкой, придававшей ей томный, дразнящий вид.

Князю удалось пробудить в Лоре чувственность, чего никогда не мог ее грубоватый муж.

— Ближе, прижми меня ближе, — попросила она однажды. — Я так одинока… я хочу стать частью тебя.

Сильнее сжав ее в объятиях, князь взглянул в пылающее страстью маленькое лицо Лоры. Она в экстазе прикрыла глаза. Он прикоснулся губами к ее губам — Лора порывисто вздохнула и откинулась на мягкие, разбросанные по кровати подушки.

Но герцогиня д’Абрантес была не единственной, кого нужно было держать вдали от конгресса. Каролина Мюрат, королева-консорт Неаполя и самая младшая из сестер Наполеона, его любимица, честолюбивая и жаждавшая власти не меньше, чем ее знаменитый брат, — высокая, роскошная, остроумная, она писала князю самые яркие и умоляющие письма, выпрашивая разрешения приехать в Вену. Роман с этой женщиной был пылким и восхитительным, но только до тех пор, пока вечная, на грани душевной болезни, ревность Каролины не заставила его порвать с нею.

Каролину Мюрат лишили удовольствия блистать на конгрессе, как и еще одну красавицу — решительную, очаровательную Вильгельмину, герцогиню Саган. В Вене она держала салон, где собиралась высшая аристократия. Будучи неимоверно привлекательной, она кружила головы многим дворянам. Они написали друг другу множество писем, в которых обсуждали не только свои любовные дела, но и политические. Пожалуй, это она, Вильгельмина, ненавидевшая Наполеона, оттолкнула Меттерниха от его осторожной профранцузской политики… Но они были знакомы не один год, прежде чем у них начался роман. Она появилась в его жизни в самый критический для его карьеры момент. Смешливая, фривольная, слегка тщеславная, она оставалась его любовницей на протяжении всей кампании 1814 года, когда армии союзников двигались на Францию.

Каждый день они ехали вперед — она в своей карете, он верхом. В сером полевом плаще и высокой шляпе Меттерних чувствовал себя в гуще марширующей армии как дома, на прогулке по Пратеру. По окончании дневного марша они с Вильгельминой ужинали, а потом проводили ночь вместе.

Но если на войне Вильгельмина была незаменимой «походной женой», позже герцогине Саган было любезно, но твердо объявлено, что в следующие несколько месяцев князь будет полностью поглощен делами на Венском конгрессе.

Как много женщин! Но сейчас, в данный момент, он был один — и это в сорок один год! Меттерних вдруг почувствовал на душе гнет прожитых лет. Даже по самым оптимистическим подсчетам, половина жизни осталась позади. Что ждет его дальше? За последние несколько лет благодаря колоссальным усилиям князь Меттерних сумел превратить себя в одного из самых известных в Европе людей, стал человеком, кого боялись и уважали. Но сейчас, без любви, жизнь казалась ему пустой.

Свою жену Элеонору он никогда не любил. Это был брак по расчету, хотя он и оказался счастливее, чем на то мог рассчитывать князь. Они с женой жили как близкие друзья, их дружба оказалась намного прочнее, долговечнее и во многих отношениях ценнее, чем эфемерные любовные романы, которые начинаются и проходят так же легко, как сменяют друг друга времена года.

Но князь не мог жить без любви. Обладание женщиной было необходимо для него как воздух. Он отвернулся от окна со странным ощущением того, что вот-вот должно произойти нечто необычайное. Каждой клеточкой тела он чувствовал приближение приключения — оно, казалось, затаилось где-то совсем рядом. Неожиданное и удивительное, стоит лишь протянуть руку… Эта уверенность была настолько сильной, что на губах его заиграла улыбка, с которой он пошел вниз, где у каменных ступеней крыльца его поджидала карета.

Меттерних решил, что первый визит он нанесет графу Карлу Жичи. Граф был одним из самых известных и гостеприимных хозяев во всей Вене. Его дом был открыт для гостей конгресса, и многие восхищались приемом, какой ждал их под его крышей. «Очень жаль, что еще не довелось побывать у графа», — думал про себя Меттерних, — сотни самых разных дел почти безотлучно держали его в своей приемной.

Однако сегодня нужно отставить дела в сторону и побыть у графа чуть дольше, чем того требует обычный формальный визит. Кроме того, было еще несколько визитов, которые князь надеялся успеть отдать перед тем, как вернуться домой переодеваться к обеду.

Погруженному в мысли князю показалось, что не прошло и нескольких минут, как его карета уже остановилась перед домом графа. Перед крыльцом он увидел несколько других экипажей, одни уже начинали отъезжать, другие все еще дожидались своих хозяев. У мощеной подъездной дорожки толпились, как всегда, зеваки, вытягивавшие шеи, чтобы рассмотреть, кто приехал, гадавшие, кем из иностранных гостей был подъехавший.