— Тебя, наверное, очень утомляет смотреть на то, как я ем, — сухо заметил Ричард.

— Отчего же? — ответила Екатерина, и в ее голосе прозвучали глубинные нотки, свидетельствующие о затаившейся в ее теле страсти, требующей выхода. — Надеюсь, после еды ты станешь веселее и ласковее ко мне.

Ричард толчком отодвинул тарелку.

— Сегодня я хочу покататься верхом.

— О, нет, Ричард…

— Не хочешь составить мне компанию?

— Ненавижу ездить верхом. И, кроме того, я хочу… тебя. Ведь вчера ночью ты так и не пришел ко мне.

— Я уже сказал: задержался у императора.

— Неправда. Ты вышел от него в десять минут третьего.

Ричард вскочил из-за стола так стремительно, что зазвенели тарелки, а бокал и вовсе опрокинулся, залив красным вином белую скатерть.

— Будь проклята твоя вечная слежка! — крикнул он. — Я не позволю впредь подсматривать за собой ни тебе, ни кому-либо другому! Я буду делать что пожелаю и ходить куда захочу! Эта твоя привычка постоянно шпионить за всеми стала просто невыносимой!

Ричард опять подошел к окну, встал спиной к Екатерине. Он старался успокоить дыхание — гнев заставлял сердце бешено гнать по жилам раскаленную кровь. Рядом бесшумно возникла Екатерина — прижалась к нему всем телом, обвила руками его шею. На ней не было ничего, кроме прозрачной ночной сорочки. Ричард мог чувствовать живое тепло обнаженного тела соблазнительно заглядывающей ему в лицо женщины.

— Дорогой, мне очень жаль. Я не хотела тебя рассердить. Я хочу тебя… ты знаешь это… я ждала тебя всю ночь.

— Прости, я сорвался.

Ричард выговорил это с трудом, выталкивая слова сквозь стиснутые зубы. Как не похожа была эта их встреча на предыдущую! Даже висящая на стене картина Тициана «Венера и Адонис», которая в прошлые их встречи его будоражила, сейчас раздражала его. Такие картины долгое время считались неприличными, и их в присутствии дам даже завешивали специальными шторками. Здесь картина висела в спальне Екатерины открыто, да и не принято было сейчас их укрывать, но Венера с этой картины напоминала ему Екатерину — она так же, как Екатерина к нему, льнула к Адонису, прижимаясь к нему всем своим обнаженным телом, которое было видно зрителю со спины и было невероятно соблазнительно в сжигающей его страсти, которую так явственно удалось передать художнику…

— Поцелуй меня в знак того, что простил меня! — молила Екатерина, и казалось, тициановская Венера ей вторила, Адонис же куда-то стремительно уходил — и Ричарду хотелось вот так же, решительно и целеустремленно, немедленно покинуть пропахшую розами жаркую спальню.

Он покорно нагнул голову, но уклонился от подставленных губ и поцеловал Екатерину в мягкую щеку, ощутив идущий от нее тяжелый и сладкий запах разомлевших на солнце, тихо струящееся в окно, роз.

— Ричард… О, Ричард!

Он знал, чего хочет Екатерина, но его руки скользнули по ее талии, не прижимая ее так близко и крепко, как ей хотелось бы.

— Люби меня, Ричард, прошу, люби меня! Умоляю!

Убежать от этого жаркого шепота было невозможно. Опустив глаза, Ричард увидел полыхающий в зрачках огонь страсти, приоткрытые, манящие красные губы, ощутил горячее дыхание, заставлявшее часто приподниматься и опускаться груди Екатерины.

В этот момент в дверь постучали.

— Кто там? — хрипло и недовольно спросила Екатерина.

— Послание от его императорского величества, ваша светлость.

Екатерина медленно отлепилась от Ричарда, неторопливо подошла к кровати, легла на нее и позвала, подкладывая под голову подушки:

— Войдите!

Появился слуга с запиской и протянул ее на подносе Екатерине. Она приняла ее, развернула и быстро прочитала.

— Скажи его императорскому величеству, что я всегда к его услугам, — сказала она.

Слуга поклонился и покинул комнату, беззвучно закрыв за собой дверь — эта «шпионская» деталь прочему-то ужасно разозлила Ричарда, вот так же несколько минут назад бесшумно появилась подле него Екатерина. Он опять чуть не впал в бешенство, но обуздал себя.

— Император хочет, чтобы я прокатилась с ним перед ленчем по Пратеру.

Тон Екатерины был ледяным. И она, и Ричард знали, что наступил лишь перерыв в их трудном разговоре.

— Могу я сопровождать тебя?

— Нет. Ты, кажется, хотел покататься верхом.

— Легко забуду об этом, если тебе желательно мое присутствие.

— Если я еду с царем Александром, ты мне не нужен.

— Мне уйти, чтобы ты могла переодеться?

— Я прошу тебя сделать это безотлагательно. Мне нужно собраться как можно скорее.

— Очень хорошо.

Екатерина взяла колокольчик, позвонила, затем протянула эту же руку Ричарду. Он принял ее, прикоснулся губами к душистой коже, и тут Екатерина неожиданно притянула Ричарда к себе.

— Ричард, дорогой, зачем мы ссоримся? — дрожащим голосом, звонким от близких слез, спросила она.

Такого несчастного и страдающего лица Ричард не видел у нее никогда. Он потянулся руками к Екатерине, хотел заговорить с нею поласковее, но в этот момент дверь спальни отворилась.

Это были служанки, прибежавшие по зову хозяйки помогать ей одеться. Ричарду ничего не оставалось, кроме как выпрямиться и, не проронив больше ни слова, выйти из комнаты.

У себя в спальне он набросился на приготовленную по его просьбе одежду для верховой езды и молча стал одеваться. Его движения были резкими, точными, быстрыми — словно за ним гнались, а он должен был успеть скрыться. К нему вернулось мрачное расположение духа, и он грубо оборвал Гарри, когда тот попытался заговорить с ним. Ричард понимал, что дурно обошелся с Екатериной и теперь срывает злость на слуге. Однако понять истинной причины такого своего настроения он не мог.

Душевный разлад оставил Ричарда только после того, как он проскакал верхом около часа, причем с такой скоростью, что лошадь под ним покрылась потом.

Нельзя долго оставаться хмурым, когда чувствуешь ногами упругие мощные мышцы великолепного скакуна, когда твое лицо ласкают солнечные лучи, когда свежий утренний холодок играет в твоих жилах словно вино.

Конь унес Ричарда далеко за пределы Вены, и теперь, накатавшись, он возвращался обратно вдоль Пратера. Столетние царственные каштаны стояли по-зимнему голыми, а под ними вереницей мельтешили гости австрийской столицы — ежедневная прогулка по Пратеру была для гостей конгресса неотъемлемой частью какого-то их внутреннего ритуала, чем-то вроде утреннего приема. Дамы демонстрировали себя в каретах, многие мужчины — верхом. Пестрели разноцветные плащи и шарфы, звучала разноязыкая речь.

Прусский король на вороном скакуне гарцевал в сопровождении единственного адъютанта, эксцентричный английский посланник, лорд Стюарт, катил в экипаже, запряженном четверкой восхитительных белых коней, к каким не смог бы придраться и самый строгий завсегдатай Гайд-парка. Следом в коляске, запряженной парой гнедых лошадей, гривы которых поблескивали на солнце, восседал молчаливый брат посланника, виконт Каслри, со своей шикарной, падкой на бриллианты женой. Далее следовал особенно элегантный фаэтон — и Ричард распознал в нем императора Александра и горделиво сидевшую подле него Екатерину.

Екатерина заметила Ричарда в ту же секунду, как он заметил ее, и по ее лицу он мгновенно понял, что в дальнейших его извинениях нет никакой надобности. Она поняла, что он хотел ей сказать, и сердце Ричарда сжалось: как неудобно, что она оказалась такой понятливой! Видит бог, намеренно обижать ее он не хотел. Однако, увлекшись этой светской красавицей, везде появлявшейся в неизменных белых муслиновых платьях — сколько их у нее? — он отчетливо видел и то, что ей их роман очень удобен и в нем все было просчитано, начиная от первого их поцелуя, когда ее губы с такой готовностью откликнулись на жадный порыв его губ.

— Хороша ли была прогулка? — светским тоном спросила Екатерина, когда Ричард поравнялся с императорским фаэтоном.

— Да, прогулка получилась отменной! Прокатиться верхом — такая радость! Это всегда действует на меня успокаивающе и бодрит.

— Что ж, я рада.

И Екатерина протянула ему руку для поцелуя. Но Ричард не улыбнулся ей и не заметил ее руки. Наморщив лоб и задумавшись, он едва не пропустил проехавшую мимо и свернувшую в сторону от Пратера коляску, лишь в последний момент разглядев, кто в ней сидит.

Он на единственный краткий миг смог увидеть ее — сидевшую прямо и настороженно на самом краешке сиденья, с восторженно раскрытыми глазами, в маленьком зеленом бархатном капоре, завязанном под подбородком атласными лентами, отороченном лебяжьим пухом. Она была по-прежнему такой же прекрасной, какой он запомнил ее. Жемчужина…

Ванда Ричарда не заметила. Она во все глаза разглядывала цирк, разбитый напротив лужайки для фейерверков, — чтобы зазвать зрителей на вечернее представление, укротители уже прогуливали перед входом слонов и лошадей, а духовой оркестр изо всех сил дул в трубы — музыканты репетировали.

— Вчерашняя девушка!

Ричард не заметил того, что сказал это вслух. Ах, как хотелось ему повести ее в этот цирк! И смотреть на ее лицо, когда она начнет восхищаться акробатами, потешаться над клоунами, трепетать перед львами…

Вчерашняя девушка. А что мешает ему нанести ей визит? Точнее, ее хозяйке? Он может заглянуть в дом баронессы вот хоть прямо сейчас! Конечно, он не станет рассказывать Ванде лишнего, но она и так должна догадаться, что вчера он прикидывался русским царем Александром, и этого будет достаточно. В конце концов, его ли вина, что он познакомился с очаровательной девушкой в роли двойника императора, которому взбрело в голову пуститься на вечерок в свободное плавание?

Ричард почувствовал, как на сердце у него стало легко и свободно. Ему вдруг все стало ясно — нужно просто пригласить Ванду сегодня вечером в цирк. И он поскакал домой, улыбаясь и дружески раскланиваясь со знакомыми, на которых до этого не обращал никакого внимания. Он любезно поблагодарил грума, принявшего у него лошадь у дверей Хофбурга, и поднялся наверх, насвистывая мелодию, которая застряла у него в памяти еще с утра, — этот мотивчик насвистывал утром Гарри, удаляясь по коридору за бритвенными принадлежностями.