Он встретился с ней взглядом:

— У тебя никогда не появляется желания сделать что-то подобное снова?

— Нет. Если ты не заметил, я теперь великолепно умею выражать свой гнев.

Она слегка пошевелилась и еле заметно поморщилась.

— У тебя что-то болит?

Она смущенно кашлянула:

— Просто… перерыв был слишком долгий.

Наверное, нехорошо было так радоваться этим ее словам. Впрочем, ему плевать, хорошо это или нет. Он просто обрадовался. Он столько времени гадал, чем она занимается там, в Балтиморе, с кем она. Ему почти ничего не было известно об этой части ее жизни.

— Почему ты не вернулась в Маллаби?

— Я думала, мне не к чему возвращаться.

Она повернула голову и принялась разглядывать потолок.

— И ты никогда не скучала по дому?

— Я все время по нему скучаю, — произнесла она, по-прежнему не глядя на него. — Просто я не знаю, где он, мой дом. Где-то там есть счастье. Я знаю это. Иногда даже чувствую. Но это все равно что гнаться за луной — стоит мне только решить, что я уже заполучила ее, как она исчезает за горизонтом. Я горюю и пытаюсь жить дальше, а потом эта чертова блямба на следующую ночь появляется на небе снова и опять манит меня надеждой поймать ее.

Никогда еще ему не доводилось слышать ничего столь пронзительного и честного. И это Джулия, которая всегда держала все свои чувства в себе!

— Это и есть та важная вещь, которую ты собиралась мне рассказать?

— Нет.

Он простонал:

— Ты моей смерти хочешь. Это что-то хорошее?

— Да.

Его ладонь легла ей на бедро и скользнула выше.

— Лучше, чем прошлая ночь?

— Ни в какое сравнение не идет.

Она накрыла его руку своей, остановив продвижение.

— Сколько сейчас времени?

Он приподнялся на локте и посмотрел на часы у изголовья кровати:

— Девять с небольшим.

Она заколебалась:

— Утра?

— Да.

Джулия ахнула и выскочила из постели. Подойдя к окну, она раздвинула плотные занавеси. В темную комнату немедленно хлынуло утреннее солнце. Когда перед глазами у Сойера перестали плавать светлые пятна, он обнаружил, что беззастенчиво таращится на ее обнаженный силуэт, отчетливо вырисовывающийся на фоне окна. Все прочее вокруг словно перестало существовать. У него защекотало в животе, голова закружилась.

— С ума сойти, уже утро! Почему ты мне не сказал? Что у тебя за шторы? — Она схватила провинившийся материал и принялась пристально его рассматривать. — Я думала, еще не рассвело!

— Это специальные светонепроницаемые шторы. Если бы не они, солнце каждое утро било бы мне в глаза. — Он уселся в подушках и закинул руки за голову. — Знаешь, мне очень нравится, как ты выглядишь с тыла, но, думаю, мои соседи имеют возможность наслаждаться гораздо более роскошным видом. Не могла бы ты повернуться ко мне?

Джулия отскочила от окна и прикрылась шторой.

— С ума сойти! Я только что устроила твоим соседям сеанс эксгибиционизма. С утра пораньше в воскресенье.

— Я уверен, что узрел лик Бога.

— Мне нужно идти, — сказала она, глядя на дверь.

— Нет.

— Мне нужно испечь торты для сегодняшнего меню. Я и так уже опоздала. Обычно к этому времени у меня уже все готово. Где мои вещи? — Она принялась озираться по сторонам, потом спохватилась: — А, они же внизу.

И, как была, голышом, выскочила из спальни.

Сойер улыбнулся и встал с постели. Сняв с крючка за дверью халат, он надел его и спустился по лестнице следом за Джулией.

Она оказалась проворной. На ней уже были джинсы с туфлями, а блузку она как раз натягивала в этот самый момент. Когда ее голова высунулась из ворота, он оттеснил ее и прижал к стене у двери.

— Ну вот, мы там, откуда начали. Я считаю, это знак, что нужно повторить все еще раз.

— Если ты меня отпустишь, я испеку тебе торт.

— Это нечестный прием.

Внезапно в дверь постучали, и Джулия от неожиданности негромко вскрикнула.

Сойер поморщился и потер ухо.

— Кто это? — прошептала она.

— Не знаю.

— Не открывай. Может, они уйдут?

— Угу, и отправятся прямиком в полицию, потому что слышали в доме женский крик. В чем проблема? Ты не хочешь, чтобы люди знали, что мы провели ночь вместе?

Он отпустил Джулию и подошел к двери, не дав ей времени ответить, потому что возможный ответ его страшил. Даже после этой ночи она все равно была как вода в его руках. Он не знал, как ее удержать.

Сойер открыл дверь. Когда он увидел, кто стоит на пороге, первой его мыслью было «Вот черт». Только этого ему сейчас не хватало.

— Привет, Сойер, — сказала Холли, входя в дом. — Это ты только что кричал женским голосом?

При виде Джулии она замерла. Повисло неловкое молчание; какое-то время все трое топтались на маленьком пятачке у двери, не говоря ни слова и лишь разглядывая друг друга.

— Холли, — нарушил наконец тишину Сойер, — ты помнишь Джулию Винтерсон?

— Ну разумеется, — отозвалась та и бросила на Сойера проницательный взгляд, а потом с улыбкой обернулась к Джулии. — Рада тебя видеть.

— И я тебя тоже. Прошу прощения, но мне уже пора бежать.

Не прошло и нескольких секунд, как она исчезла. Опять.

Сойер закрыл дверь и повернулся к бывшей жене:

— Я и забыл, что ты обещала заехать.

Холли чмокнула его в щеку и, пройдя через гостиную в кухню, принялась варить кофе. Он двинулся следом за ней, вспоминая, как в шестом классе впервые попросил ее стать его девушкой. Вспомнил, какое ликование его переполняло тогда при мысли о том, что он наконец сможет взять ее за руку. Все школьные годы она была его лучшим другом. Он всегда ценил ее. И уважал. Но он не знал, любил ли ее когда-нибудь. Та ночь с Джулией на футбольном поле должна была сказать ему это, но ему стало слишком страшно отказываться от будущего, которое он так тщательно распланировал.

Они разошлись по его инициативе. После открытия, что у него не может быть детей, Холли никогда не бросила бы его. Наоборот, она почти с маниакальной одержимостью делала все, чтобы сохранить семью. Принялась собирать информацию об усыновлении и пыталась не терять бодрости духа. Дети были неотъемлемой частью их планов на будущее, но он понял, что она так сильно хочет обзавестись ими, потому что ей недостаточно того, что есть у них с ней. И никогда не было достаточно.

— Тебе все-таки это удалось, — покачала головой Холли, когда Сойер вошел в кухню. Она засыпала в кофеварку молотый кофе. — С ума сойти.

Сойер выдвинул табуретку и уселся за столом.

— О чем ты?

— Не прикидывайся дурачком. — Холли с улыбкой оглянулась на него.

Выглядела она замечательно. Как счастливая женщина. Собранные в хвост волосы открывали округлившееся лицо — обычно скулы у нее выдавались сильнее. Она немного поправилась.

— Я слишком хорошо тебя знаю. Ты еще в школе к ней неровно дышал. А теперь наконец заполучил ее.

— Я не так уж в этом и уверен. — Сойер вздохнул.

— Ох черт. — Улыбка Холли померкла. — Я не хотела…

— Нет, ты тут ни при чем. Кстати, выглядишь фантастически.

— Ты не злишься на меня? Что я снова выхожу замуж? И из-за этого?

Она накрыла ладонью свой незаметный пока живот.

— Я рад за тебя. Честное слово.

Она фыркнула и снова занялась кофе.

— Думаю, ты говоришь так потому, что тебе тоже кое-что обломилось прошлой ночью.

Сойер встал с табуретки и направился в кабинет.

— Пойду принесу бумаги, чтобы ты могла все подписать.

Когда Эмили проснулась, в открытую балконную дверь лился зыбкий утренний свет. Она представления не имела, который теперь час, но ощущение было такое, как будто она проспала всего несколько минут.

Записка!

Она быстро повернулась к прикроватной тумбочке. Записка по-прежнему лежала там, где она ее оставила.

Эмили взяла ее в руки и принялась разглядывать. Так и подмывало вдобавок ко всему еще и обнюхать листок.

Идти или нет? Встречаться с ним или нет?

Вин сказал, он не упрекает ее в том, что сделала ее мать, но откуда ей знать наверняка? Что у него на уме? Она не узнает, пока не доведет эту игру до конца.

Эмили не знала человека отважнее, чем ее мать, но даже она не нашла в себе мужества взглянуть в лицо своему прошлому.

Значит, придется это сделать ей, Эмили.

Придется ей совершить то, что оказалось не под силу маме. Чтобы найти свое место здесь, ей придется отмежеваться от того человека, которым когда-то была ее мать, но тем не менее она должна попытаться все исправить. Назойливый голосок в глубине души не давал покоя, твердя, что Вин может все знать, что его интерес к ней вовсе не так прост, как он пытается это представить. С другой стороны, в ее собственном интересе к нему тоже намешано довольно много всего сразу.

Ей подумалось про замкнутый круг истории, о котором говорил Вин. Она, Эмили, сейчас находится в том же самом месте, где когда-то жила мама, приблизительно в том же самом возрасте, и точно так же одержима семейством Коффи вопреки всеобщему неодобрению. Это не может быть без причины.

Эмили поднялась, держа в руке записку, и пошла к комоду взять майку и шорты. Она уже почти привыкла не смотреть на стены, чтобы не видеть ошалевших бабочек на обоях, почти привыкла к негромкому шелестящему звуку, который они издавали время от времени. Если верить Джулии, привыкание значило, что она понемногу становится здесь своей.

Ну, или официально сходит с ума.

Однако, подойдя к комоду, Эмили вдруг спохватилась, что за все утро ни разу не слышала знакомого шелеста. Она вскинула глаза и в изумлении отступила назад. Обои с бабочками исчезли. Вместо них стену покрывала темно-серебристая гладь с разбросанными по ней мелкими белыми крапинками, походившими на звезды. Эмили охватило странное предчувствие чего-то непонятного, как прошлой ночью. Дедушка Вэнс не мог прийти и за ночь переклеить обои.