— В следующий раз, — эхом отозвалась она, глядя ему вслед.

С Джулией они встретились у летней эстрады, как и договаривались. Эмили сразу заметила, что с тех пор, как они расстались, у Джулии тоже изменилось настроение. Девушки купили дедушке Вэнсу сэндвич с барбекю и жареный маринованный огурец и двинулись к дому. Ни та ни другая не была особенно расположена к болтовне.

Когда они очутились перед домом дедушки Вэнса, Джулия рассеянно попрощалась и ушла. Эмили проводила ее взглядом. Мысли ее соседки определенно витали где-то далеко.

Зайдя в дом, Эмили постучала по стене рядом со складной дверью в комнату Вэнса:

— Дедушка Вэнс, я дома.

Открыв дверь, она впервые со дня приезда получила возможность заглянуть в его спальню, которая когда-то явно была гостиной. Шторы были приспущены, чтобы солнце не било в окна, но свет, сочившийся сквозь ткань цвета ржавчины, бросал на комнату отблеск вечного заката. Обстановка создавала впечатление, будто воздух здесь должен быть спертым, однако на самом деле в нем витал еле уловимый аромат каких-то сладких духов, как будто хозяйка комнаты ненадолго отлучилась.

На полках на дальней стене виднелось множество фотографий — пожелтевших от времени снимков одной и той же женщины со светлыми волосами и улыбкой матери Эмили. Очевидно, это была ее бабушка Лили. А где же фотографии мамы? Интересно, у него вообще есть хотя бы один ее снимок?

Эмили протянула деду замотанный в фольгу сверток:

— Я принесла тебе кое-что с фестиваля.

— Замечательно! Пожалуй, я поем в кухне. Ты со мной посидишь?

Не дожидаясь ответа, Вэнс двинулся к выходу из комнаты. Едва они очутились в кухне, как он направился прямиком к прачечной. Эмили услышала, как сначала открылась, потом закрылась дверца сушилки. Старик снова вернулся в кухню.

— Ну и как тебе наш маленький праздник барбекю?

— Он оказался вовсе не таким уж и маленьким. — Эмили улыбнулась.

— Чем вы с Джулией занимались?

Он подошел к обеденному столу и уселся, с отсутствующим видом потирая колени, как будто они ныли.

— Побродили по округе. Объелись до полусмерти. Она купила мне вот эту футболку.

Эмили подошла к деду и положила на стол еду, потом уселась напротив и из пакета, который все это время держала в руках, вытащила футболку.

— Ха! Отличный выбор, — одобрил Вэнс, прочитав надпись. — Никого из ровесников не видела?

Эмили поколебалась, потом сказала:

— Только Вина Коффи.

— Ну это ведь их фестиваль. — Старик развернул сэндвич и принялся за еду. — Тебе нужно познакомиться и с другими ребятами твоего возраста. Если я правильно помню, у моего друга Лоуренса Джонсона есть внук… он учится в средней школе, если я ничего не путаю.

— Думаешь, твой друг захочет, чтобы я за ним присматривала? — недоуменно спросила Эмили.

— Да, думаю, он для тебя маловат, — согласился Вэнс. — Сейчас еще только июль. Занятия в школе начнутся через месяц, боюсь, до этого времени ты успеешь заскучать. — Вид у него внезапно сделался встревоженный. — Подруга твоей матери, ну та, Мерри, сказала, что сама запишет тебя в школу и переправит им твое личное дело. Как думаешь, нужно зайти в школу и все проверить? Просто на всякий случай?

Эмили в последнее время была так поглощена всем происходившим в городе, что совершенно забыла про Мерри. Это ее изумило.

— Думаю, Мерри все уладила. Она очень дотошная, совсем как мама. — Эмили принялась разглядывать футболку, разложенную на коленях. — Мама помогла основать школу, в которую я ходила. Ты знал об этом?

— У нас с Мерри был долгий разговор, — кивнул Вэнс. — Твоя мама прожила замечательную жизнь. Мерри и о тебе многое рассказала. Вспомнила, что ты постоянно участвовала во всяких мероприятиях.

Эмили пожала плечами. Прежняя жизнь теперь казалась ей такой нудной и пресной.

— Это было требование школы.

— Думаю, ты и здесь найдешь чем заняться. По вечерам у нас тут масса всего интересного.

Эмили немедленно поняла, что затеял ее восьмифутовый дед. Не зря же она была его внучкой. Он не хотел, чтобы она общалась с Вином. Она его понимала, но в то же время задавалась вопросом, под силу ли ей все изменить. Может, она затем и оказалась в этом городке, в гуще всех этих хитросплетений, чтобы все исправить. Как любила говорить ее мать, «не жди, пока мир изменится». В последнее время она много думала о тех крохах сведений о маминой жизни здесь, которые та намеренно или невольно открыла ей за все эти годы, об уроках, которые она усвоила. Эмили начинала понимать, что превращение в ту, кем ее мать стала в конечном итоге, было для нее чем-то вроде покаяния. В молодости она обижала людей. Когда стала старше — спасала. Но сколько бы добра она ни делала, этого никогда не казалось ей достаточно. Мама никогда не бывала довольна собой.

Поев, дедушка Вэнс встал из-за стола и выкинул обертки. Потом снова отправился в прачечную заглянуть в сушильную машину.

Эмили больше не могла этого выносить. Она должна все узнать. Когда он вернулся в кухню, она выбралась со своего места за столом и спросила:

— Зачем ты это делаешь? Ну, так часто проверяешь сушилку?

Вэнс засмеялся и лукаво поглядел на внучку.

— Я все ждал, когда ты спросишь. — Он подошел к холодильнику и вытащил две зеленые бутылочки «Севен-ап», одну протянул Эмили. — Когда мы с Лили только поженились, первое время я чувствовал себя слегка скованно. До того как она поселилась в этом доме, я довольно долго жил один. Сам того не сознавая, я повсюду ходил за ней, когда она занималась домашними делами, чтобы убедиться, что она делает все в точности так, как я привык. Больше всего Лили докучала моя привычка заглядывать после нее в сушильную машину, чтобы проверить, не осталось ли там белья. — Он покачал головой каким-то своим воспоминаниям. — Я слишком высокий и не могу заглянуть в барабан, поэтому мне приходится шарить там рукой. В один прекрасный день после того, как она вышла из прачечной с корзиной чистого белья, я зашел туда, сунул руку в барабан… и наткнулся на что-то слизкое и холодное. Она поймала во дворе лягушку и посадила ее в барабан! Я так поспешно отдернул руку, что потерял равновесие и упал, а лягушка выпрыгнула из барабана и ускакала из прачечной. А Лили стояла на пороге и смеялась. В общем, этот урок я усвоил накрепко. За много лет она потом не раз в шутку говорила мне сходить проверить сушилку, и всякий раз я находил там маленький подарок от нее. — Он открутил крышку и сделал глоток лимонада. — Когда она умерла, я снова стал заглядывать в сушилку. Не знаю зачем. Не то чтобы я хоть раз что-нибудь там нашел. Просто когда я это делаю, думаю о ней. И когда я чем-то взволнован или встревожен, всегда иду проверить сушилку на тот случай, если Лили вдруг захочет сказать мне что-нибудь.

— По-моему, это очень трогательно, дедушка Вэнс, — проговорила Эмили. — Жаль, что я ее не знала.

— Мне тоже. Ты бы ей понравилась.

Перед лестницей они пожелали друг другу спокойной ночи, и Вэнс снова закрылся у себя в комнате. Эмили успела подняться по лестнице до половины, потом внезапно остановилась. Поколебавшись, она спустилась и вошла в прачечную.

Некоторое время она рассматривала сушильную машину и даже, встав на цыпочки, заглянула за нее. А потом, сама не отдавая себе отчета в том, что делает, протянула руку и быстро открыла дверцу. И отскочила назад, как будто опасалась, что на нее что-то может вылететь оттуда.

Она с опаской заглянула внутрь. Там было пусто.

Усмехаясь про себя, Эмили вышла из прачечной. Что на нее нашло?

Она-то какой знак ожидала там обнаружить?

Несколько часов спустя Эмили медленно открыла глаза, не понимая толком, что ее разбудило. Она сделала глубокий вдох, потом выдох. Воздух, который она выдохнула, показался ее затуманенному сном сознанию голубоватым, как дым. Эмили уставилась в потолок, и постепенно до нее дошло. Что-то было не так. Обычно в комнате бывало светлее.

Когда она засыпала, сквозь открытую балконную дверь в комнату лился лунный свет, омывая ее бледным, как сливки, сиянием. Не отрывая головы от подушки, Эмили повернулась и увидела, что балконная дверь, которую она оставляла открытой, заперта, а шторы задернуты.

Сердце у нее вдруг ухнуло куда-то в пятки, по коже головы пробежала колючая волна, как будто каждая волосинка встала дыбом. В комнате кто-то побывал. Она нашарила под подушкой свой МР3-плеер и выключила его, потом медленно приподнялась на локтях.

Это был он, она знала это. Его присутствие ощущалось по-иному, не так, как присутствие всех других знакомых ей людей. Она до сих пор улавливала в воздухе тепло, след его пребывания в комнате.

Эмили вытащила из ушей наушники, выбралась из кровати и быстро подошла к выключателю. Щелчок — и комнату залил призрачный свет люстры.

Однако, кроме нее, вокруг никого не было.

Эмили заметила торчащий из-за шторы лист бумаги. Двустворчатую балконную дверь закрыли, зажав между створками записку. Она поспешила к окну и вытащила сложенный в несколько раз листок.

«Прости, что мне пришлось уйти с фестиваля. Я этого не хотел. Ты не согласишься провести со мной день? Встретимся утром на озере Пайни-Вудз. Вин».

Эмили немедленно распахнула створки двери, вышла на балкон и огляделась по сторонам.

— Вин?

Ответа не было. Ночную тишину нарушал лишь стрекот кузнечиков да пергаментный шелест листвы на ветру.

Сердце у нее продолжало биться торопливо и глухо, но не столько от страха, сколько от сводящего с ума предвкушения. Эмили давным-давно не испытывала ничего подобного. Она и забыла, когда в последний раз с таким нетерпением ждала чего-то — еды, дня рождения, выходных. Он заставил ее вспомнить, как это бывает.

Ветер трепал подол ее ночной рубашки, прибивал материю к ногам, и сам воздух вокруг, казалось, потрескивал от напряжения. Эмили не хотелось шевелиться. Хотелось подольше сохранить это ощущение.