— Не могу. У меня бензин закончился.

— А-а. Так вот почему ты оставила свой пикап в нескольких кварталах отсюда.

Она кивнула:

— Я просто дожидалась, когда ты вернешься, чтобы отдать тебе торт и кое-что рассказать, а теперь мне нужно на заправку.

— Я тебя подвезу.

— Пешком прекрасно дойду, — отрезала Джулия. Ей ничего от него не надо. Зато ему от нее нужно так много. — Я действительно пеку торты из-за тебя. Вернее, начала их печь из-за тебя. Именно это я и хотела тебе сказать.

Он не ожидал это услышать и принялся покачиваться на каблуках.

Джулия сунула руки глубоко в карманы джинсов и стала казаться какой-то нахохленной.

— Ты тогда рассказал мне про то, что всегда чувствовал, когда твоя мама пекла пироги. Мне очень понравилась эта история. Я начала печь, когда была в интернате. Это само по себе отдельная история. Суть в том, что в то время, когда в моей жизни творилось черт знает что, благодаря тебе в ней появилось что-то хорошее. Что-то, благодаря чему я смогла удержаться на плаву. Я собираюсь открыть свою кондитерскую, когда вернусь в Балтимор. И все это началось с тебя.

Сойер почувствовал себя полным ничтожеством. Она так незаслуженно к нему великодушна.

— Я не принес тебе ничего, кроме горя. Как ты можешь благодарить меня за это?

— Я научилась видеть хорошее и ценить его.

Он не знал, что сказать. Прошло несколько мгновений, прежде чем он выдавил из себя:

— И ты хочешь сказать, что это даже не самое важное?

Она улыбнулась:

— Нет.

С одной стороны, ему до смерти хотелось узнать, что же она имела в виду. С другой стороны, хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. При всем своем любопытстве он готов был жить в предвкушении вечно, если это значило, что он будет рядом с ней.

Сойер перехватил коробку с тортом поудобнее и открыл ее. «Колибри» был его любимым тортом. Он с трудом удержался, чтобы не начать есть прямо из коробки. В детстве мама все время пыталась прятать от него торты, но он неизменно их находил. Он ничего не мог с этим поделать. В том возрасте у него просто не хватало еще силы воли сопротивляться. Чутье на сладкое он унаследовал от деда, потому-то у них и были такие близкие отношения, ближе, чем со всеми остальными членами семьи. Именно дед научил его отключать это чутье, после того как Сойер неоднократно объедался сладким до желудочных колик. И он же рассказал внуку — не всем дано видеть то, что видит он, и потому рассказывать об этом следует далеко не каждому. Теперь Сойер обыкновенно всегда автоматически отключал свое чутье, кроме тех случаев, когда был слишком расстроен или уставал, и тогда невольно замечал то шлейф серебристых блесток, тянущийся из окна какого-нибудь дома, то россыпь искр, вылетавших из коробки с завтраком у какого-нибудь школьника. Сознательно он включал чутье лишь по четвергам, когда Джулия пекла что-нибудь у себя в кухоньке. Она была скрыта от него, но он все равно видел, как она это делает. Она достигла в этом деле подлинного мастерства, запах был совершенно изумительный. И на все это вдохновил ее он. Сойера переполняли эмоции.

— Ты единственная, кому я рассказал о своем чутье, — признался он.

Даже его бывшая жена ничего не знала.

— Мне жаль тебя расстраивать, но твой секрет ни для кого давно не секрет.

Он закрыл крышку, пока у него еще оставались силы бороться с искушением, и покачал головой:

— Не-а. Этот номер у тебя больше не пройдет. Можешь сколько угодно язвить и злословить, но мы оба знаем, что я твое слабое место. Ты сейчас в этом призналась.

— Только попробуй кому-нибудь рассказать! Я буду все отрицать.

— Брось, — сказал он, чувствуя себя на седьмом небе от счастья. — Я подвезу тебя к твоему пикапу. И вообще, если я не ошибаюсь, где-то в гараже у меня должна быть канистра с бензином.

— Нет, я…

Но он уже подхватил свой портфель и двинулся вниз по ступеням.

К тому времени, когда торт и портфель расположились на заднем сиденье, а полная канистра бензина — в багажнике, Джулия стояла на подъездной дорожке и вид у нее был смущенный и до нелепости трогательный.

Он распахнул перед ней пассажирскую дверцу, и Джулия со вздохом забралась в машину.

Когда Сойер уселся за руль и завел двигатель, она принялась играть с его навигатором. Когда она запрограммировала систему на «Туалетный мир» на шоссе, он только улыбнулся.

Вместо «Туалетного мира» Сойер через несколько минут затормозил у ее пикапа. Они вылезли из машины, и он перелил бензин из канистры в ее бак. Она поблагодарила и уже собиралась сесть за руль, как он вдруг, повинуясь какому-то побуждению, попросил:

— Давай поужинаем сегодня вместе.

— Это не лучшая идея. — Она покачала головой.

— Перестань. Ты еще полгода будешь здесь. Дай себе хотя бы немного пожить.

— Ты на полном серьезе предлагаешь мне завести с тобой интрижку?!

— И в мыслях не было, — с притворным возмущением отозвался Сойер. — Я говорил исключительно про ужин. Прочие фривольные подробности ты дорисовала в своем испорченном воображении уже сама.

Джулия улыбнулась, и он обрадовался. Это было намного лучше, чем колючая отчужденность, которую она демонстрировала ему с тех самых пор, как вернулась в город. Повинуясь безотчетному побуждению, он поднял руку и провел пальцами по ее волосам, отыскивая розовую прядь. Он частенько задавался вопросом, почему Джулия сохранила ее. Должно быть, это как-то было связано с ее розовыми волосами в подростковом возрасте. Может, это был ее способ помнить? Или, возможно, напоминание о том, что возвращаться назад нельзя.

Он взглянул ей в глаза и поразился, какие они огромные. На миг ее взгляд переместился на его губы.

Она думает, что он собирается ее поцеловать.

И не пытается сбежать.

Внезапно кровь загрохотала в ушах, с каждым ударом сердца ускоряя ритм, пока отдельные толчки не слились в оглушительный рев. И тогда, склонившись вперед, он коснулся губами ее губ.

Кроме ощущения ее кожи под его ладонями и ее губ под его губами, не осталось больше ничего. Между ними словно электрический разряд пробежал. Господи, он почти физически чувствовал, как в ее укреплениях образовалась брешь. Джулия просто раскрылась ему навстречу. Без каких-либо усилий с его стороны. Он еще с той ночи на футбольном поле помнил, с какой готовностью она покорилась ему, как похожи были те ощущения на эти, теперешние. Помнится, он тогда еще подумал: «Да она, кажется, влюблена в меня».

Пораженный, он оторвался от ее губ.

— Мне нужно ехать, — поспешно произнесла Джулия, не глядя ему в глаза; ее смущение было слишком очевидно. — Спасибо за бензин.

Она рванула дверцу своего пикапа и забралась на сиденье.

Сойер долго еще стоял на тротуаре после того, как она уехала.

Что это было?

Что, черт побери, это было?

Глава 11

Так давно, что этого почти никто уже и не помнил, Маллаби окружали свиноводческие фермы. В те скудные для Северной Каролины времена, когда разведение крупного рогатого скота не приносило почти никакой прибыли, свиноводство стало для штата палочкой-выручалочкой. Подобно жителям множества других мелких городков в округе, маллабийцы немало гордились своим способом приготовления свиной туши в яме на медленном огне, и вскоре он стал важной частью их самоопределения. Поначалу это была традиция воскресного времяпрепровождения, затем она превратилась в символ всей округи и в конце концов переросла в своеобразный вид искусства. Искусства старой Северной Каролины, рожденного трудом настолько тяжким, что он способен был свалить с ног даже дюжего здоровяка.

Однако со временем мелкие фермы и некогда оживленные свиноводческие торговые пути, тянувшиеся в Теннесси, мало-помалу исчезли. Как грибы после дождя начали расти жилые районы и торговые центры, потом провели шоссе, которое унесло прочь тех, кто еще помнил о прошлом здешних мест, и принесло им на смену тех, кто ничего о нем не знал. В конце концов истоки и первопричины канули в Лету, и осталось лишь коллективное бессознательное, традиция, не подкрепленная памятью, сон, который каждый год в один и тот же день видели все обитатели Маллаби.

Ранним утром в день маллабийского фестиваля барбекю на город опускался туман, змеей заползал в окна и прокрадывался в ночные сновидения.

«Вы все позабудете, когда проснетесь, — нашептывал он, — а пока знайте и гордитесь. Это ваша история».

К тому времени, когда Джулия наконец вышла за порог, Стеллы не было дома уже несколько часов. День фестиваля она считала днем, когда можно пуститься во все тяжкие. Начинала она с утра пораньше и домой являлась хорошо если на следующий день. Порой Джулия против воли беспокоилась за подругу. За прошедшие полтора года она успела неплохо узнать Стеллу. Никогда еще в жизни ей не доводилось видеть человека, который так упорно старался радоваться тому, что имеет.

Та Стелла, которую Джулия знала сейчас, очень отличалась от Стеллы, какой та была в старших классах. Та Стелла обожала пустить пыль в глаза, в точности как Далси Шелби. Они с ней вообще были закадычные подружки. Стелла разъезжала в блестящем черном «БМВ», купленном специально в тон ее блестящим черным волосам. Джулия помнила рассказы о том, как мать Стеллы, декоратор по профессии, жившая в Роли, в то время как Стелла жила в Маллаби с отцом, отделала спальню для дочери в виде кинотеатра, не забыла даже маленький киноэкран и аппарат для попкорна. О ней потом даже вышла статья с фотографиями в каком-то журнале по дизайну. Откровенно говоря, Джулия была удивлена, когда, вернувшись, обнаружила, что Стелла по-прежнему живет в Маллаби. Она-то всегда воображала, что ее богатые бывшие одноклассницы ведут удивительную жизнь. У них ведь было для этого всё, все возможности. Как можно было все это так бездарно профукать? Как можно было удовольствоваться чем-то меньшим?