В тот вечер она вылезла из окна прачечной и убежала. Не хочет отец с ней возиться — и не надо. Но ни в какую дурацкую спецшколу она не поедет. Только — вот беда! — идти ей было абсолютно некуда, так что в конце концов Джулия очутилась на своей излюбленной скамье на трибунах школьного стадиона.

Она сидела там уже несколько часов, когда появился Сойер. Было глубоко за полночь, однако он вдруг показался на беговой дорожке. Ночь выдалась лунная, а он был в белых шортах и белой футболке-поло, так что со своего места Джулия видела его как на ладони.

Она не двигалась, поэтому не поняла, что побудило его вскинуть глаза. Однако же он это сделал, и у нее перехватило дыхание, как и всякий раз, когда встречались взглядом в школе.

Они долго смотрели друг на друга. Потом он свернул с дорожки и двинулся вверх по трибунам.

Сойер никогда не подходил к ней прежде, но в школе она нередко ловила на себе его взгляд. На нее вообще постоянно таращились, так что в этом не было бы ничего необычного, если бы взгляд этот каждый раз не был таким внимательным. Она частенько задумывалась, не потому ли испытывает к нему такие странные чувства. Ей казалось, что он на самом деле ее видит.

Он подошел и остановился перед ней.

— Не возражаешь, если я присяду?

Она пожала плечами.

Он опустился на скамью рядом с ней, но продолжать разговор не спешил.

— Ты часто приходишь сюда по ночам? — спросил он наконец.

— Нет.

— Так я и думал. Я все лето гулял здесь по ночам и ни разу тебя не видел, не то что во время учебного года. — Она задалась вопросом, зачем ему понадобилось гулять здесь по ночам, но вслух поинтересоваться не решилась. — Ну как, готова к школе?

Она резко поднялась. В его присутствии на душе у нее слегка просветлело. При нем весь ее мир становился светлее. Но это была лишь чудовищная иллюзия.

— Мне нужно идти.

— Куда ты? — спросил он, когда она, топоча по деревянному настилу трибун своими грубыми черными ботинками, начала спускаться.

— Не знаю.

— Я тебя провожу.

Он поднялся и двинулся за ней следом.

— Нет.

— Я не позволю тебе разгуливать одной посреди ночи.

Она спустилась с последнего яруса трибуны и по беговой дорожке зашагала к игровому полю.

— Не ходи за мной, — бросила она, оглянувшись. Второй раз она оглянулась, когда была на середине поля. — Я же сказала, не ходи за мной.

— Я не позволю тебе гулять одной.

Она остановилась как вкопанная и обернулась к нему:

— Что с тобой? Хватит изображать из себя такого… такого…

— Какого?

— Такого добренького. — Она опустилась на землю и села, поджав под себя ноги. — Я не встану, пока ты не уйдешь. — Эта угроза возымела не вполне тот эффект, на который она рассчитывала. — Не садись рядом со мной. Не…

Сойер как ни в чем не бывало плюхнулся с ней рядышком, прямо на пятидесятиярдовой линии. Она вздохнула.

— Что с тобой? — спросил он.

Она отвернулась:

— Отец отправляет меня в интернат. Завтра утром.

— Ты уезжаешь?! — поразился он.

Она кивнула.

Он принялся теребить траву, покрывавшую поле.

— Можно, я скажу тебе одну вещь? — спросил он наконец.

— Только если это «до свидания».

— Хватит умничать.

От неожиданности она повернулась к нему. Все лето отец с Беверли так боялись вызвать чем-то ее неудовольствие, что, когда кто-то ее одернул, это стало для нее неожиданностью.

— Весь этот год я просыпался по утрам и с нетерпением ждал начала уроков, потому что знал, что увижу тебя. Мне было интересно, что ты наденешь на этот раз. В обеденный перерыв я приходил в кафетерий и садился у окна, чтобы видеть тебя на трибуне. Я все лето тебя искал. Где ты была?

У Джулии отвисла челюсть, и она с трудом удержалась, чтобы не наподдать ему по руке. У него была подружка по имени Холли, которая, хотя и принадлежала к компании Далси Шелби, в общем и целом была неплохой девчонкой. Они с Сойером встречались уже тысячу лет. Про них даже говорили как про единое целое: Сойер-и-Холли.

— Что ты такое говоришь? — сказала Джулия. — Вы с Холли созданы друг для друга. Вы прекрасная пара.

— Я просто хочу сказать, мне жаль, что я ни разу не заговорил с тобой. Мне всегда этого хотелось. Мне всегда хотелось…

Его взгляд был прикован к ее губам, и она вдруг всей кожей ощутила, что их разделяют считаные дюймы, что он придвинулся к ней почти вплотную.

Джулия поспешно отвернулась:

— Уходи, Сойер. Возвращайся к своей идеальной жизни.

Она почувствовала, как к глазам подступили слезы, и утерла их тыльной стороной кистей. На коже остались следы густой черной подводки. Слезы все текли и текли, и она продолжала утирать их, хотя понимала, что только еще больше размазывает по лицу грим. Господи, ну почему Сойер не ушел и не оставил ее наедине с неприглядным горем?

Сойер очень спокойно стащил с себя белую футболку и протянул ей:

— На. Вытри лицо.

Джулия неохотно взяла футболку и уткнулась в нее лицом. От нее пахло чем-то свежим и терпким, как от цветочных стеблей.

Наконец успокоившись, она отстранила от себя футболку и взглянула на нее. И тут же скомкала, смущенная. Футболка была безнадежно испорчена.

— Прости.

— Ничего страшного. Ты справишься?

— Не знаю. — Глаза у нее снова наполнились слезами. — Я не хочу уезжать в интернат. Но папе я больше не нужна. Теперь у него есть Беверли.

Спецшкола, разумеется, была идеей мачехи. Кто просил ее рассказывать отцу о порезах?

— Уверен, ты ошибаешься, — возразил Сойер.

Она лишь молча покачала головой. Он так ничего и не понял.

Он нерешительно протянул руку и заправил ей за ухо прядь ядовито-розовых волос.

— Я и забыл, какая ты без боевой раскраски.

— Я становлюсь невидимкой.

— Нет. Ты красивая.

Она не поверила ему. Не могла поверить.

— Сойер, иди к черту.

— Можешь верить во что хочешь. Но я никогда не вру.

— Ну еще бы. Ты ведь у нас само совершенство. — Она помолчала, потом обернулась к нему. — Ты правда считаешь, что я красивая?

— И всегда так считал.

— А что ты скажешь про это? — Она задрала рукава рубашки и продемонстрировала ему исполосованные руки.

Отец и Беверли убрали из ее комнаты все острые предметы, как будто она была несмышленой малышкой, поэтому самые глубокие порезы уже успели затянуться, но, когда на нее накатывало, она раздирала кожу ногтями.

— Это тоже красиво?

Сойер в буквальном смысле слова шарахнулся от нее — именно этого она и добивалась. Это было доказательство. Свидетельство того, что она и в самом деле не заслуживает ничьей любви.

— Господи. Это ты сама себя так?

Она опустила рукава:

— Да.

Она думала, что он уйдет, но он остался. Они долго сидели молча. В конце концов она устала сидеть неподвижно и, отклонившись назад, растянулась на траве. Он какое-то время смотрел на нее, потом медленно лег рядом.

Небо в ту ночь было совершенно невероятное: озаренное почти полной луной, с рассыпанными по черному полю самоцветами звезд. Джулия никогда не уезжала из Маллаби. Будет ли в Балтиморе такое небо?

У Сойера заурчало в животе, и он рассмеялся.

— С тех пор как я съел кусок торта на обед, у меня во рту маковой росинки не было, — признался он застенчиво.

— Ты ел на обед торт?

— Я бы только тортами и питался, если бы было можно. Ты будешь надо мной смеяться, но я все равно скажу. В общем, у меня чутье на сладкое. В детстве я приходил домой ровно к тому моменту, когда мама доставала торт из духовки, даже когда гулял на другом конце города. Я видел запах, видел, как он плывет по воздуху. Оставалось только последовать за ним. Но предупреждаю: если ты хоть слово кому-нибудь скажешь, я буду категорически все отрицать.

Признание было неожиданное. Джулия повернула голову и увидела, что он снова на нее смотрит.

— У тебя магические способности, — сказала она. — Впрочем, ты, наверное, и сам это знаешь. Один твой взгляд чего стоит. — Она некоторое время смотрела на него, совершенно неотразимого с голым торсом в свете луны. — Да, ты прекрасно знаешь, каким образом действуешь на людей.

— И на тебя тоже?

Неужели он искренне полагал, что она неуязвима для его чар?

— Ну разумеется.

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее. Она что угодно отдала бы, лишь бы узнать, что он увидел в ней, что побудило его так на нее посмотреть.

— Джулия, можно я тебя поцелую?

— Да, — без колебаний отозвалась она.

Однако он осторожно стянул с ее плеч рубашку, чем привел ее в полное замешательство. Под рубашкой у Джулии была майка, но с голыми руками она чувствовала себя уязвимой. Она вывернулась и попыталась снова натянуть рукава на руки, но тут Сойер проделал в высшей степени необычайную вещь.

Он принялся целовать ее запястья.

И она погибла.

Он не просто видел ее, он ее принимал. И хотел ее. В тот период ее жизни, в тот миг она не могла бы назвать больше никого, кто относился бы к ней таким образом. Он был такой один.

В ту ночь они занимались любовью и ушли со стадиона, лишь когда начало светать. Он проводил ее до дому, и они пообещали друг другу не пропадать, — впрочем, как выяснилось потом, сдержал это обещание только один из них. Она уехала в Кольеровскую спецшколу для трудных подростков в Мэриленде с верой в то, что сможет все выдержать и не сломаться, потому что теперь дома ее ждет Сойер.

Впоследствии, оглядываясь назад, Джулия нашла в себе силы простить его, ведь она сама отдала свое счастье на откуп другому человеку.

Впрочем, это было совсем не сложно. В ту ночь он впервые за очень долгое время заставил ее почувствовать себя по-настоящему счастливой. Разве могла она не угодить в эту ловушку?