Давина почти не помнила, как священник негромко прочел молитву. Ее взгляд ни на минуту не отрывался от Роба. Она сделает его счастливым. Сделает все, чтобы этот сильный, уверенный человек, подаривший ей свое сердце, дом и семью — все, о чем она мечтала, никогда не пожалел об этом.

А в главном зале их ждал пир — на столе красовался жареный барашек (от которого Мэгги с Давиной решительно отказались), еще горячий хлеб и пироги, овощные и мясные супы, и, конечно, чудесные эль и виски, которые можно было попробовать только в Кэмлохлине. Роб бродил между гостями с непринужденностью человека, которого с детства воспитывали, как будущего вождя клана. Но с кем бы и о чем бы он ни говорил, его взгляд то и дело возвращался к молодой жене. А улыбка, игравшая на его губах, ясно говорила о том, что у него на уме.

Давина тоже хотела, чтобы они наконец остались вдвоем.

Несмотря на это, она даже слегка растерялась, когда Роб, улучив удобный момент, привлек ее к себе и нежно коснулся ее губ.

— Пожелай гостям доброй ночи, жена, — низким, хриплым от едва сдерживаемого желания голосом пробормотал он.

Давина залилась краской. Встав из-за стола, Роб подхватил молодую жену на руки — Уилл что-то весело прокричал им вслед, и Давина спрятала смущенное лицо на плече у мужа.

Не прошло и нескольких минут, как он на руках внес ее в спальню — в их спальню, — и Давина ахнула. На глазах у нее выступили слезы. Сотни свечей, ярких, словно звезды в летнюю ночь, заливали спальню ослепительным светом. В каждом углу, наполняя воздух медовым ароматом, красовались огромные охапки пурпурного вереска.

— Ты сам нарвал его, да? — спросила она, вдруг вспомнив, как от него пахло этим утром.

— Угу. Вместе с Уиллом и Финном. — Он бережно опустил ее на постель. — Тебе нравится?

Давина молча кивнула — она боялась расплакаться от переполнявших ее чувств. Да, да, конечно, нравится! О Господи… еще бы!

— Я люблю тебя! — прошептала она в тот момент, когда он ворвался в нее. — И буду любить всегда — до последнего своего вздоха!

Глава 26

Король Яков сидел в своих покоях, тупо уставившись на пляшущий в камине огонь, и задумчиво вертел в руках серебряный кубок с вином. Из пиршественного зала доносились слабые звуки музыки, но король не слышал ее. На его коронацию в замок Уайтхолл съехалась знать со всех концов Англии и Шотландии, даже вожди могущественных кланов явились в Лондон, дабы преданно облобызать королевскую длань. Но кому из них можно доверять? Никому! Король был уверен, что кое-кто из тех, кто накануне клялся ему в верности, виновны в трагедии, из-за которой он сейчас и сидел тут, погрузившись в свое горе.

Она мертва.

Вскоре после коронации пришло письмо, из которого он узнал, что аббатство Святого Христофора сгорело дотла. Из всех, кто там жил, не спасся никто.

Давина.

Свидетелей не осталось. А это значит, не осталось и надежды когда-нибудь узнать, кто виновен в этом преступлении.

Всю неделю после коронации, переехав со всем двором из Вестминстера в свой новый дворец в Уайтхолле, Яков старательно делал вид, что пребывает в хорошем настроении. Он радушно приветствовал своих гостей, пил, ел и улыбался, когда этого требовали правила приличия, но мыслями он был далеко. А по вечерам, вот как сейчас, он запирался в своих покоях — гнев, горе и боль, обуревавшие его, требовали выхода, и король не хотел, чтобы его видели в такие минуты. Яков глушил свое горе вином. У него было много врагов, но ни одному из них не было известно, что Мария — не старшая из его дочерей. Не наследница трона.

Чарлз,[5] конечно, знал. Яков сам рассказал ему о рождении дочери. Первым делом старший брат позаботился, чтобы его маленькая племянница воспитывалась в католической вере. Но вскоре потерял к девочке всякий интерес и уже не вмешивался в ее воспитание — король слишком хорошо знал и о мятежных настроениях брата, и о том, что Яков умеет хранить свои тайны. Собственно говоря, Яков даже женился тайно — на Анне Хайд, простолюдинке. Отрекшись от протестантской веры, он много лет скрывал, что стал католиком — эта тайна была ему особенно ненавистна, но Яков прекрасно понимал, что этого требуют интересы трона. Наследницу пришлось бы воспитывать в протестантской вере — он не мог смириться с этим, а потому сделал все, чтобы удалить Давину от двора. Возможно, поначалу это был просто акт своеобразного протеста, но шли годы, Чарлз, как ни силился, так и не смог произвести на свет наследника мужского пола. Возмущение королем-католиком с годами все крепло, и Яков постепенно понял, что будет лучше, если о существовании его старшей дочери никто не будет знать.

Монахини аббатства Святого Христофора знали, кто она такая. Знал об этом и охранявший девочку капитан Джеффрис, и сменивший его капитан Эшер со своими людьми. Яков тяжело вздохнул. Умирая, его дорогая Анна звала их дочь. Кто же был у ее смертного ложа, когда она испустила последний вздох, спохватился король. Мария и его младшая дочь Анна… а еще епископ и лорды Ковингтон и Аллен, члены парламента. Яков даже представить не мог, кто еще, кроме них, мог подозревать, что дочь, которую оплакивала его несчастная жена, не умерла через несколько часов после рождения.

Отпив глоток, король разжал пальцы, и тяжелый серебряный кубок покатился по ковру. Малышка Давина. Он видел ее всего лишь дважды… Первый раз, когда ей исполнилось два года, и второй, когда ей стукнуло одиннадцать — это было вскоре после того, как ее мать покинула этот мир. Конечно, рискованно было появляться в аббатстве, но он поговорил с аббатисой, и та устроила так, Что девочку отправили играть во двор, когда он с отрядом заехал в аббатство на пути в Эдинбург. Яков собирался отправить ее в Испанию или даже во Францию — туда, где он сам прожил много лет до Реставрации и где он когда-то принял католическую веру. Но Анна, упокой ее душу, воспротивилась этому. Они оставили ее в Шотландии. Анна так больше никогда не увидела дочери.

Давина стала еще одной тайной, а их у короля было немало. И вот теперь она мертва… и он горевал — и даже не как король, чьи надежды на наследницу, исповедующую одну с ним веру, пошли прахом, а просто как отец, которому никогда уже больше не суждено обнять нежно любимую дочь.

Стук в дверь прервал горестные размышления короля. Он негромко буркнул: «Войдите!» — и на пороге появилась его молоденькая жена Мэри, за спиной которой маячило трое вооруженных воинов.

— Милорд. — Мэри грациозно присела, почтительно склонив голову перед королем и супругом, и пышный, кружевной воротник слегка затрепетал. — Один из ваших капитанов вернулся из Шотландии. Он просит ваше величество принять его. Угодно ли вам дать ему аудиенцию?

Яков отвел взгляд в сторону. Он не мог ей сказать… не мог объяснить никому, даже жене, почему каждый вечер он, запершись в своих покоях, напивается до бесчувствия.

Конечно, Давина могла появиться на свет мертворожденной или умереть через несколько дней, как четверо ее младших братьев и сестер, которых Господь послал им с Анной. Жена со слезами твердила, что Господь отнял их в наказание за их с Яковом поступок. Она до сих пор стояла у него перед глазами — крохотная, невинная, улыбавшаяся капитану Джеффрису так, словно это он был ее отцом, а не тот, кто галопом скакал прочь от аббатства, чувствуя, как сердце его обливается кровью. Да, Бог не простил ему этот грех, думал Яков, и вряд ли когда-нибудь простит.

— Вели ему убираться, — зарычал Яков, махнув жене рукой, чтобы она уходила.

— Ваши дочери, Мария и Анна, спрашивают о вас… и их мужья тоже. — Знаком велев охранникам оставаться за дверью, Мэри бросилась к нему и упала на колени перед креслом Якова. — Ваше величество, умоляю вас спуститься в зал, иначе ваше отсутствие сочтут признаком малодушия. Все подумают, что вы просто опасаетесь своих врагов, — добавила она.

Ах да, принц Оранский, его зять, спохватился Яков, уж он-то спит и видит, как бы занять английский трон! Кажется, теперь он знает, кто мог отдать приказ убить Давину! В отличие от герцога Монмута, другого его родственника и заклятого врага, не раз и не два открыто поднимавшего мятеж, Вильгельм Оранский льстиво улыбался, низко кланяясь королю, а сам между тем держал за спиной кинжал. Он, не задумываясь, пускал его в ход — однако, даже стоя над телом жертвы, всякий раз с пеной у рта отрицал, что кинжал принадлежит ему.

— Супруг мой, — Мэри потянула его за руку, — не знаю, что тревожит вас, но, что бы это ни было, вы должны хотя бы на время забыть о своих печалях. У вас немало друзей, и в числе их — я, ваше величество!

Яков заглянул в умоляющие глаза жены. Он не думал, что сможет полюбить кого-нибудь после того, как лишился своей дорогой Анны, но Мария Моденская доказала, что даже короли могут ошибаться. Мэри оказалась превосходной женой — на людях она неизменно держалась в тени, зато по вечерам, когда супруги оставались одни, Мэри не только щедро дарила мужу ласки, но, случалось, даже давала королю советы. Что она подумает о нем, если узнает, что много лет назад он бросил свою дочь?

— Я должен кое о чем рассказать тебе, жена…

— Позже. — Мэри порывисто поцеловала руку мужа. — Сначала поговорите с капитаном, ваше величество. Он говорит, что дело не терпит отлагательства. А потом спуститесь в зал, чтобы заставить злые языки замолчать.

Она по-прежнему верит ему. Яков улыбнулся жене:

— Хорошо, Мэри. Проводи его сюда, а после спустись вниз и объяви моим гостям, что я вскоре присоединюсь к ним.

Он проводил жену взглядом до самых дверей — трое гвардейцев, отсалютовав королю, вышли следом. Дождавшись, когда двери закроются, король закрыл глаза, и перед его внутренним взором вновь встало лицо дочери. В младенчестве она была похожа на ангелочка — очаровательная крошка, которой мог бы гордиться любой отец. Девять лет спустя он смог увидеть дочь лишь издали, когда она, подпрыгивая, бежала через двор, направляясь в часовню. Внезапно сердце его дрогнуло — резко остановившись, девочка бросила настороженный взгляд в сторону ворот, словно почувствовав, что он издалека любуется ею.