— Отпусти его, Роб! — снова взмолилась она.

Однако не сделала ни малейшей попытки ему помешать.

Роб, конечно, не знал, сколько из всего сказанного ей удалось услышать, но растерянность и боль, которые он прочитал на этом невинном лице, едва не заставили его потерять остатки самообладания.

Отшвырнув капитана в сторону, он повернулся к ней. Проклятие, он совсем не хотел, чтобы она стала свидетелем этой сцены.

— Давина, послушай…

Не глядя на него, она подбежала к Эшеру:

— Заслужить мое прощение, Эдвард? Но я не знаю за вами никакой вины!

Роб не поверил собственным глазам. Эдвард, который знал, что только что был на волосок от смерти, что разъяренный шотландец с радостью придушил бы его, как крысу, увидев перед собой слабую, беззащитную девушку, вдруг сломался.

— Это я во всем виноват, — прохрипел он, схватившись рукой за горло, а другой закрыв побагровевшее от стыда лицо. — Давина, это я сказал им, где вас искать…

И вдруг, не в силах смотреть ей в глаза, разразился судорожными, некрасивыми рыданиями.

Роб не мог оторвать глаз от помертвевшего лица Давины. Наверняка у нее сердце разрывается. Единственный человек, которому она доверяла, оказался предателем!

— Ты сказал им, где меня искать?! — потрясенно прошептала она, упав на колени перед своим бывшим другом. — Но почему?!

— Это было еще до того, как я познакомился с вами! — Эшер наконец убрал руку от лица, и его глаза встретились с глазами Давины. — Тогда я еще не любил вас. Я…

Он снова закрыл руками искаженное стыдом и мукой лицо.

— Они все погибли из-за тебя! — закричала Давина.

В ее голосе слышалось такое горе, что Финн с Робом бросились к ней.

— А теперь тебе лучше уйти отсюда, любовь моя, — подхватив Давину на руки, прошептал Роб.

Его губы ласково коснулись ее виска. Она не заплакала — только изумленно смотрела на Эшера широко раскрытыми глазами, пока Роб нес ее к двери. Но почему-то от этого ему было еще тяжелее. Оставалось только гадать, сможет ли она теперь вообще кому-то верить.

— Пусть остается в комнате, — приказал Роб Финну, выходя в коридор. — Я вернусь утром.

— Отпусти меня, — попросила Давина, когда Финн закрыл за ними дверь.

— Нет, милая, позволь, я отнесу тебя.

Роб крепко прижал ее к себе.

Она продолжала рыдать. Мгновением позже послышался топот, и по лестнице, обгоняя друг друга, взбежали Джейми и Уилл. За ними, подобрав юбки, мчалась Мэгги.

— Что случилось?

Увидев плачущую на руках у племянника Давину и выражение лица Роба, Мэгги кинулась к ним.

— Финн все тебе объяснит. Он в комнате Эшера.

На скулах Роба заходили желваки. А Давина спрятала лицо в складках его пледа.

— Бедняжка, — сочувственно закудахтала его тетушка. — Ну, ну, все не так ужасно, как тебе кажется! — Она озабоченно покосилась на Роба. — Ты мне сам потом расскажешь, что произошло. А пока отнеси ее в спальню. Я поднимусь следом и побуду с ней до утра.

— Нет, я сам. — Тон, которым это было сказано, ясно говорил о том, что возражений Роб не потерпит. Оглянувшись, он бросил на Уилла хмурый взгляд. — На сегодня Эшер твой. Делай с ним, что сочтешь нужным. Утром я тебя сменю.

Взгляд Уилла остановился на уткнувшейся в плечо Роба Давине. Лицо его посуровело, взгляд стал жестким. Можно было не сомневаться, что человек, заставивший ее плакать, жестоко за это поплатится. Молча кивнув, Уилл ушел.

Роб повернулся, но тут маленькая рука Мэгги легла ему на плечо, заставив его остановиться.

— Робби… она ведь королевская дочь, — шепотом напомнила она.

— Король отказался от нее много лет назад. Теперь она — моя.

Ему было все равно, как на это посмотрит его отец, когда вернется домой, и сколько армий явится сюда за Давиной. Он будет сражаться за нее. И умрет за нее, если понадобится.

Роб отнес Давину в ее комнату и уложил в постель — в ту самую постель, где — будь его воля — она бы спокойно спала каждую ночь, чтобы утром просыпаться в его объятиях.

— Не оставляй меня! — всхлипнула она, уткнувшись носом в его плечо, когда он нагнулся, чтобы опустить ее на подушки.

— Никогда! — поклялся Роб.

Вытянувшись рядом, он крепко ее обнял.

Давина проплакала почти всю ночь, и сердце Роба разрывалось на части. Он не знал, как успокоить ее, и в результате только молча прижимал ее к себе. В той резне у стен аббатства Святого Христофора она потеряла все, но мужественно держала свою боль в себе. Но весть о предательстве друга нанесла ей такой удар, от которой броня треснула… и все, что он может сделать, — это дать ей возможность выплакать свое горе.

— Они были моей семьей, — прошептала она. — Я слышала доносившиеся из часовни крики сестер… и ничего не могла сделать, чтобы спасти их.

Роб молча поцеловал ее в макушку и вдруг почувствовал, как у него защипало глаза. Ведь человек, который обрек ее на эти муки, клялся, что любит ее!

— Я молилась, чтобы Эдвард остался жив. Если бы ты знал, как я молилась! Я любила его… и его людей тоже — клянусь, я не могла бы любить их сильнее, будь они моими братьями. Господи… какой ужас! Как он мог так поступить?!

— Не знаю, любимая.

Давина снова уткнулась в плечо Роба. Его тело отреагировало мгновенно. Робу хотелось осушить ее слезы губами, исцелить ее боль, переложить ее на себя. Бог свидетель, он никогда и никого не любил так, как ее! Впервые осознав это, Роб не был потрясен — он давно уже понял, что отдал ей свое сердце. Но как ему теперь сказать Давине о своей любви, когда Эшер только что доказал, что любовь тоже можно предать?

Давина пошевелилась, устраиваясь поудобнее, и все мысли Роба, точно метлой, вымело у него из головы — осталось одно желание. Он прижался губами к ее виску, шепча обещания, которым она поверит, — во всяком случае, Робу очень хотелось на это надеяться. Давина подняла на него глаза — и он, забыв обо всем, стал покрывать поцелуями ее лицо — залитые слезами щеки, мокрые ресницы, распухшие от рыданий губы.

— Роб, — прошептала она, и он внезапно услышал в ее охрипшем голосе желание, не менее сильное, чем его собственное.

Он склонился к ней — и почувствовал сладостное прикосновение ее губ.

Ему хотелось попробовать на вкус каждый дюйм ее тела, прикоснуться губами к нежной, упругой груди, ласкать бархатистый живот. Он мечтал увидеть ее прелестное лицо в тот момент, когда он станет наконец единовластным властелином ее тела… и ее сердца.

Но сейчас это было невозможно… только не сейчас, когда сердце Давины истекает кровью. Когда вера в дружбу и любовь, которую она так свято хранила, была разбита на куски, осквернена, испоганена предательством. Роб знал, что сделает все, лишь бы вернуть ей эту веру, и доказать, что ее доверие ему дороже всех сокровищ мира.

Он отодвинулся.

— Ты хоть понимаешь, как много ты значишь для меня? — хрипло спросил Роб.

Он заглянул ей в глаза… и невольно улыбнулся.

Ласково погладив его по щеке, Давина тоже улыбнулась ему дрожащими губами.

— Да. Знаю.

Это было еще одно чудо, которое Господь в своей милости послал ему, — нежная, добрая женщина, способная все понять и простить, светлый ангел, спустившийся с небес на землю, чтобы подарить ему счастье.

— В твоей душе живет мужество, о котором любой воин может только мечтать. Твоя кузина Клер обязательно полюбит тебя, вот увидишь.

— Расскажи мне о человеке, который ее любит, — попросила Давина. — Какой он?

— Грэм Грант? О, он очень терпеливый, — пробормотал Роб, чувствуя, что тонет в ее глазах. — Вдобавок он очень умный и обладает редким даром убеждения — может, поэтому ему удается без особого труда подчинить себе свою своевольную жену.

— Значит, она обладает сильной волей, да? Аон? — улыбнулась Давина, прижимаясь к нему. — Наверное, он жутко упрямый, да?

— Нет, во всяком случае, когда ему приходится иметь дело с женой. С нею он тает, точно воск, — ухмыльнулся Роб.

— Думаю, он мне понравится.

— Ну, в этом ты не одинока, — расхохотался Роб. — Все девушки в наших местах от него без ума. Но сердце Грэма принадлежит жене. Мне кажется, других женщин он просто не замечает.

— Именно о такой любви я всегда мечтала, — с мечтательным вздохом призналась Давина. — Как я завидую Клер… и Мэгги. И если то, что рассказывают о твоем отце, правда, то и твоей матери тоже!

Роб тоже мечтал об этом. Он еще никогда не влюблялся — ни одна девушка в Кэмлохлине не вызывала в нем таких чувств, как Давина.

— Да, такая жизнь, как у них, это счастье. Она… полная, понимаешь? — пробормотал он, вспоминая отца. — Но зато ты можешь стать королевой.

— Я бы предпочла стать простой служанкой!

Внезапно сердце у Роба упало. Идиот! Забыв о том, что она обещана Богу, он проиграл эту битву еще до того, как вступить в нее! Потом он вспомнил о ее происхождении… и в его сердце впервые закралось сомнение.

— И ради любви к Богу ты готова бросить вызов отцу? — осторожно спросил он.

— Ради любви к Богу я готова бросить вызов целому миру, — пробормотала она. — Но это не понадобится. Я всегда знала, кто я и какая судьба меня ожидает. Отправив меня в аббатство, отец оставил преподобной матушке документ, в котором ясно выразил свою волю. В нем говорится, что если у него со временем родится сын, то моя судьба — служить Господу. Единственное, что неизвестно ни одной живой душе, кроме меня, аббатисы, которая меня вырастила, и вот теперь тебя, — это то, что говорится в самом конце — что если у него не будет наследников мужского пола, то трон перейдет ко мне. Отец написал, что он выждет год после коронации, и тогда, если у него по-прежнему не будет сына, он пошлет за мной. В этом случае меня, должны отправить ко двору, где мне предстоит брак с человеком, которого выберет мой отец.