Нора Хесс

Очарование нежности

ГЛАВА 1

Джулесберг,

штат Небраска, 1865 год

С перекошенным от напряжения лицом восемнадцатилетняя Лэйси Стюарт погоняла старого мула вверх по изрезанной колесами дороге Джулесберга штата Небраска. Послед­ние теплые лучи октябрьского солнца освещали ее рыжевато-коричневые волосы и поблескивающие капельки пота на загорелом лбу, отража­лись в темно-зеленых, как листва, глазах.

Девушка остановила утомленное животное рядом с платной конюшней, располагавшейся в конце улицы. «Нет нужды привязывать его, – мелькнуло у нее в голове, когда она слезала с жесткого сиденья, на котором тряслась весь сегодняшний день. – Этот бедняга тоже вымотался, куда уж ему еще разгуливать».

Лэйси залезла в фургон, встала на колени перед полосатым тиковым матрасом, набитым соломой и взяла исхудавшие, нездоровые руки безнадежно больного мужчины, лежавшего на нём. Она стала нежно растирать их, пытаясь передать тепло своих ладоней ледяным конечностям отца.

Десять лет эти двое провели в разъездах, путешествуя вдоль западных границ в своем когда-то ярко размалеванном, а ныне поблек­шем фургоне. Из них последние пять лет Майлз Стюарт вынужден был сражаться с туберкуле­зом, капля за каплей высасывавшим из него жизненные соки. Теперь, в возрасте пятидесяти четырех лет, Майлз Стюарт умирал.

Глядя на дорогое ее сердцу лицо, Лэйси мысленно перенеслась в прошлое, в те време­на, когда ей было всего восемь лет. Тогда мать подхватила страшную пневмонию и сгорела за одну неделю.

Первые несколько месяцев после смерти жены отец был как безумный. Они с матерью были очень счастливой парой и девочке иногда каза­лось, что она в доме лишняя. Но это было, ко­нечно же, не так – оба души в ней не чаяли.

Пока Майлз, сломленный горем, оплакивал потерю, Лэйси решила, что им следует уехать из Сент-Луиса, оставив здесь все воспомина­ния, как сладостные, так и грустные одновре­менно. Не сразу удалось ей уговорить отца, а когда он, в конце концов, согласился, план его совершенно не походил на то, что она себе представляла.

Майлз сказал, что они будут странствовать, зарабатывая на жизнь продажей лекарственных трав. Для этой цели он обустроил похожий на большую коробку фургон, который отныне дол­жен был стать их домом.

Друзья и знакомые считали, что горе лиши­ло Майлза рассудка, однако восьмилетняя Лэйси так не думала: она была в восторге, в осо­бенности тогда, когда ей позволили залезть в фургон.

Там лежали два узких соломенных тюфяка. В ногах каждого из них был установлен небольшой сундучок для одежды. На одной из стенок была укреплена большая полка. Над ней висело узкое зеркало. Под полкой, на полу, стоял умывальник, где в особом ящичке храни­лись мыло, расческа, щетка и бритвенные при­надлежности отца. Рядом, стопкой, лежали полотенца и фланелевые салфетки.

Противоположная стена была увешана раз­нообразными кастрюлями, под которыми находились заботливо упакованные пузырьки с тра­вяными настойками. С краю к ним притулились книги. Тарелки, миски, кружки и прочие сто­ловые принадлежности были собраны в шкаф­чике, укрепленном позади сидений.

Стюарт выкрасил фургон в ярко-красный цвет, намалевав по краям его белые и синие цветы. Когда краска высохла, он с обеих сто­рон огромными печатными буквами написал: «Д-Р МАЙЛЗ СТЮАРТ – ТОРГОВЕЦ ЛЕЧЕБ­НЫМИ ТРАВАМИ. ПРИРОДНЫЕ ВИТАМИ­НЫ ОБОГАТЯТ ВАШУ КРОВЬ И ПОМОГУТ ОДОЛЕТЬ ПРОСТУДУ, ПНЕВМОНИЮ, А ТАКЖЕ МНОГИЕ ДРУГИЕ НЕДУГИ».

Утром того дня, когда они уезжали из Сент-Луиса, друзья и соседи собрались во дворе их маленького дома, который Майлз продал. Все хотели пожелать отцу и дочери успеха в приключениях, на поиски которых они отправля­лись, хотя многие из них, в особенности женщины, сильно сомневались в успехе затеянного Стюартом предприятия.

– А как же школа Лэйси? – спросила одна из них. – Ты что же, хочешь, чтобы она вырос­ла невеждой?

– А как она найдет приличного молодого человека, чтобы выйти за него замуж, если вы все время будете на колесах? – полюбопыт­ствовала другая.

– А что, если на вас нападут индейцы? – желала знать третья.

Майлз уверил их, что он и сам в состоянии обучать свою дочь, что же касается замужества, то он надеется, что, когда Лэйси придет время выходить замуж, они уже обоснуются где-ни­будь. А что до индейцев, так он прочитал в газете, что они уже не представляют опаснос­ти на Западе.

Отец щелкнул хлыстом по спине тогда еще молодого, сильного мула, и они медленно покатили по улице, провожаемые возгласами про­щания и пожеланиями доброго пути.


Лэйси вздохнула. Джоко, так звали мула, постарел; морда его начинала седеть. Их десять лет назад ярко размалеванный фургон выцвел, краска местами облупилась и осыпалась. Не было в помине и того восторга, который она, восьмилетней девочкой, испытала тем ранним июльским утром: уже после года скитаний по изнуряющей жаре, сквозь грозы и бури он бесследно исчез.

Лэйси, конечно, не могла сказать отцу, что ей снова страстно хочется жить в доме.

«Бедный папа», – с грустью подумала Лэй­си, ладонью убирая волосы с его пылающего жаром лба. Его лекарства не шли так хорошо, как он надеялся: Они с трудом наскребали себе на пропитание. Отец был слишком совестлив, чтобы говорить своим покупателям, как это делали другие торговцы, что его лекарства ис­целяют от всего: от облысения, от ревматизма и даже от смерти, если это потребуется.

Дела их пошли понемногу в гору, когда Лэйси стукнуло пятнадцать. Она заметила, что их конкуренты – обладатели других подобных фургончиков – действуют похитрее. В то время как продавец-мужчина расхваливает свой товар, около него стоят женщины, одетые и размалеванные весьма фривольно. К ним всегда вы­страиваются очереди мужчин, готовых приоб­рести даже необработанный виски и серную патоку.

Лэйси не могла понять, для чего это очень многие из этих мужчин периодически ненадолго исчезают вместе с женщинами в фургоне. Вроде бы никаких бутылочек с лекарствами они не выносили, выходя оттуда.

Через несколько дней, обдумав все за и против, она все же решилась посоветоваться с отцом. Что он скажет, если она оденется более вызывающе, немного подрумянит щеки и накрасит губы? И, прежде чем Майлз успел рас­крыть рот, Лэйси тут же добавила, что это, мол, убедит мужчин покупать их витамины.

Майлз впал в неистовство.

– Нет! – вопил он. – Эти женщины амо­ральны! Тебе известно, для чего они приглашают этих мужчин в свои фургоны?

Девушка покачала головой:

– Нет, ничего неизвестно. Я тоже думала об этом. А почему эти женщины приглашают своих покупателей к себе в фургоны?

– Ну… – неопределенно хмыкнул Майлз, – они приглашают их явно не для милой беседы за чашкой чая.

Когда дочь устремила на отца невинно-вопросительный взгляд, ожидая ответа, он, круто повернувшись, зашагал прочь по своим делам, сердито бурча что-то себе под нос.

Тему крикливо одетых женщин Лэйси боль­ше не затрагивала, но все же лезла к отцу с уговорами купить ей новое платье и краски для макияжа.

В конце концов, эти просьбы настолько осточертели ему, что Майлз, хоть и с неохотой, но сдался. Он тоже был обеспокоен тем, что они стали продавать день ото дня все меньше своих трав и настоек. В большинстве городов, через которые они в последнее время проезжа­ли, был свой врач. Он и прописывал лекарства. Кроме того, Майлзу следовало подумать и о своем собственном здоровье. В последнее вре­мя он чувствовал себя не ахти как хорошо.

Бросив на дочь еще один полный сомнения взгляд, Майлз извлек из сундучка небольшую шкатулку, в которой они держали свои скром­ные сбережения.

– Все будет хорошо, папа, – заверила его она, быстро сунув в свой кожаный мешочек на запястье деньги, и миром выскочила из фургона.

Сейчас Лэйси уже не могла припомнить название города, где она купила тогда платье. Столько уже было этих городов и деревень! Девушка нашла магазин женской одежды и, набравшись смелости, вспотевшей от волнения ладошкой бодро толкнула входную дверь.

Очень приятная женщина в шикарном си­нем платье из тонкой шерсти с белым стоячим воротником приветливо улыбнулась ей из-за полированного прилавка.

– Чем могу служить, мисс? – спросила она, окинув молниеносным взглядом ее латаное пе­релатаное, поношенное платьице, и доживающие последние дни туфли. – У меня есть кое-что из набивного ситца, что очень подойдет к вашим каштановым волосам.

Когда, некоторое время спустя, Лэйси вы­шла из магазина, в руках у нее была коробка с парой дешевеньких, но милых черных туфе­лек и красное платье, которое она выбрала сама.

Платье это имело довольно дерзкое деколь­те, являвшее миру ее розово-кремовую плоть, и едва доходило до колен. «Папа с ума сойдет, когда увидит, – отметила она про себя. – Но сейчас необходимо хоть что-то предпринять. Если мы и дальше так будем продавать, то к зиме умрем от голода определенно».

Лэйси шла по этой улице в направлении окраины. Она искала то, что, по ее мнению, обязан иметь любой город, независимо от того, маленький он или большой, а именно – бордель.

Девушка уже почти готова была допустить мысль, что в этом городе нет публичного дома, как вдруг увидела двухэтажное здание, стояв­шее чуть особняком и обсаженное тополями. Красная дверь окончательно убедила ее в том, что она, наконец, нашла то, что искала.

Вокруг не было ни души, и изнутри тоже не доносилось ни звука.

«Может быть, я ошибаюсь? – подумала Лэйси. – Оттуда ведь должны раздаваться гром­кие мужские голоса».

Она так и продолжала бы стоять перед этим зданием с прижатой к груди коробкой с покуп­ками, если бы не внутренний голос, который подстегнул ее: «Ты никогда ничего не узнаешь, если будешь просто стоять, как испуганная степ­ная собачка».

Поджав губы, Лэйси смело ступила на уз­кое крыльцо и постучала в красную дверь.