Такого Карла не чувствовала ни в бруклинском доме, ни в особняке с башенками, ни в отелях, ни на пароходах. Там постоянно нужно куда-то торопиться. А здесь…

— Ну что ж, — сказал папа, чуть улыбнувшись. — На том и порешили. Марблхедское мировоззрение тебе, Элеонора, все равно не изменить. Мама, а когда вернется Уолт? Давай все вместе отправимся ужинать в «Рокмир». Слуг у тебя, как всегда, нет, и мне хотелось бы избавить тебя от хлопот готовки.

Марни вздохнула и стала составлять чайные приборы обратно на поднос.

— Я отпустила Дилли домой, в Клифтон. Собственно, я думала приготовить для вас ужин, но чуть позже. А когда вернется Уолт, я не знаю. Он уплыл на своей лодке смотреть ловушки у Чейпел-Ледж. Пора бы ему и вернуться. Да и ветер усиливается.

— Вернется, никуда не денется. И принесет еще с собой восхитительный запах рыбы и алкоголя, — смеясь, проговорила мама. Только это был не обычный смех, а какой-то особенный. Дело в том, что она недолюбливала дядю Уолта и порой даже говорила папе:

— Генри, ты отлично знаешь, что меня никто, даже самый лютый мой враг, не сможет уличить в снобизме. И дело вовсе не в том, что твой брат зарабатывает себе на хлеб ловлей омаров, я не возражаю. Но он такой невоспитанный! У него всегда такая одежда и… И он, извини меня, так ругается! Я была просто в ужасе, когда слуги рассказали мне о том, как он однажды объявился пьяный у задней двери отцовского особняка и пытался там с тачки торговать своими омарами!

Папа, узнав об этом, тоже рассердился, но Карла прекрасно знала, что дядя Уолт сделал это для смеха. Он был действительно большим и неотесанным и обычно — если только не взбесится — отличался немногословностью. Но проделывал забавные штуки. Прежде всего для того, чтобы позабавить самого себя.

— Помоги бабушке управиться с посудой, дорогая, — распорядилась мама, поднимаясь из-за стола. Она свернула свою розовую вуаль взяла перчатки и дамскую сумочку. — Мы с папой пойдем наверх и приведем себя в порядок к ужину.

Карле только того и надо было. Она последовала за Эспер в старую кухню, где, как обычно, пахло горящими сосновыми дровами, жареными бобами и имбирным пряником.

— О, Марни! — радостно воскликнула девочка. — Ты хочешь опять готовить в старой кирпичной печке?

Эспер чуть печально улыбнулась.

— Я понимаю, конечно, что это с моей стороны глупо, так как на газовой плите все делается быстрее… Но бобы на плите готовятся плохо. С печью много возни, но я все же люблю пользоваться именно печью.

— Я тоже, — сказала девочка. — И про свечи не забыла! Можно я их зажгу?

Зажигание свечей всегда превращалось в первые дни каждого посещения этого дома Карлой в серьезную церемонию. Эспер вставила восковые свечи в настенные оловянные подсвечники и в шеффилдский канделябр, стоящий на дубовом комоде.

Она выключила газ, а Карла в это время, сосредоточенно покусывая губы, зажигала свечи.

— А теперь, — со счастливым вздохом воскликнула девочка, — все стало совсем так, как в те времена, когда ты была маленькой, правда?

— Не совсем. Свечи всегда стоили дорого, обычно мы использовали для освещения масляные лампы, одна из которых стояла, между прочим, вот здесь на столе. А иногда обходились и светом камина.

Карла посмотрела на стол и кивнула. Затем она опустилась на трехногую табуретку у самого камина. Это была ее табуретка, на которой она всегда любила сидеть. До нее эта табуретка считалась табуреткой Эспер, а до Эспер — табуреткой Роджера.

Девочка выжидательно посмотрела. У нее было очень миленькое личико, обрамленное локонами темно-русых волос, в которых красовались большие синие банты.

— Расскажи мне опять те истории, которые тебе рассказывал твой папа, а? Например, о зарубине от пиратской сабли на этом столе.

— Не сейчас, дорогая. У нас еще будет много времени. А пока помой за меня эти чашки, и осторожнее с ручками, они очень хрупкие.

«Господи, сколько же раз мама говорила мне то же самое! — подумала тут же Эспер. — Но в то время я совсем об этом не задумывалась Как сейчас не задумывается и Карла».

Сильный порыв ветра ударил в старый дом, засвистел в печной трубе, разметав по очагу тонкий пепел. Ну, теперь все ясно. Шторм. Скорее бы возвращался Уолт! Внезапный приступ страха овладел Эспер, и она, ругая себя за это, прислонилась к раковине.

Уолт был первоклассным моряком Он выходил невредимым из десятков штормов. Его широкобортный бот отличался устойчивостью и к тому же был снабжен новым мотором. Не было никаких оснований для беспокойств и мрачных предчувствий.

— Что с тобой, Марни, — глядя на бабушку, спросила девочка. — Ты испугана?

— Чепуха! — резко обернувшись к внучке, Крикнула Эспер.

Она тут же увидела, как личико Карлы исказилось в выражении обиженного изумления и смущения. Эспер поняла, что напомнила сейчас девочке не самые лучшие минуты ее общения с матерью. Она подняла лицо Карлы за подбородок и поцеловала внучку.

— Прости, милая, я не хотела. Просто эта ночь напомнила мне другую ночь, которая была много-много лет назад когда я была еще моложе тебя. Как раз бушевал страшный шторм, буря, ураган… Моя мама тогда страшно перепугалась.

— А что тогда случилось?

Девочка смотрела на Эспер во все глаза, пытаясь разделить с ней страх, порожденный воспоминанием о той далекой штормовой ночи.

— А ничего не случилось, — тут же ответила Эспер. — Просто было забавно смотреть на то, как волны подбирались со стороны Франт-стрит прямо к нашему дому.

— А что, сегодня опять будет наводнение? — тихо спросила Карла, напрягая воображение и пытаясь представить себе это зрелище: волны покидают морские пределы и, беснуясь, рвутся в двери дома.

— О, нет, что ты! Я не думаю, что это повторится, — Эспер повесила полотенце и поставила на полку хрупкие розовые чашки. — Теперь построили специальную стену. И потом, море удерживается скалами. В любом случае с нашим домом ничего не случится.

Сьюзэн тоже так всегда говорила: «С нашим домом ничего не случится». Все меняется. Люди меняются. Но схема, похоже, остается та же. Впрочем, столько уж было штормов на моей памяти, которых я даже не замечала, думала Эспер. Сын в конце концов находится не за тысячу миль от Больших Отмелей. Нечего паниковать.

Но беспокойство тем не менее росло. Ветер за окнами ревел. Пошел сильный дождь, он порывами налетал на оконные стекла. А в редкие мгновения затишья доносился рокочущий шум волн, разбивавшихся о преграждавшую им путь стену.

Элеонора открыла дверь и вошла в старую кухню.

— Что за ночка! — сказала она с чувством. — Похоже, в «Рокмир» сегодня ходить не стоит. Простите, что беспокою вас, матушка Портермэн, но вы же знаете Генри. Когда речь заходит о еде, он всегда привередничает.

— Да, в ресторане ему было бы лучше, — хмуро проговорила Эспер. — Но я помню его еще таким, когда ему нравились оладьи с моллюсками, жареные бобы под соусом и имбирные пряники. Думаю, ничего с ним не случится, если сегодня он вспомнит свое детство.

— Да… Конечно, — слегка улыбнулась Элеонора.

Она пристроилась в виндзорском кресле, распространяя вокруг себя тонкий аромат французской гвоздики. Ее темные волосы отливали матовым блеском, в мочках ушей красовались большие жемчужины, к блузке из ирландских кружев была приколота брошь с бриллиантами и сапфирами, а также маленькие часики.

— Может, вам чем-нибудь помочь? — проговорила она лениво, глядя на огонь.

— Нет. У меня уже все готово, а Карла накроет стол. Она это умеет. Гостевые приборы, милая, — сказала Эспер девочке, показав глазами на стаффордширский сервиз, стоящий в шкафчике. Когда Эспер жила с Уолтом, пользовались обычно только оловянной посудой.

Карла проворно кинулась выполнять просьбу бабушки. Ей очень нравились большие синие тарелки с картинками в середине: фрегат «Конституция» и президент Вашингтон, гордо восседавший на коне.

Дверь в старую кухню снова открылась, и на пороге показался Генри.

— «Паккард» не помещается в сарае, — сказал он жене. — Пришлось послать Бриггса в город, чтобы он нашел там приличное место для машины. Не скажу, чтобы он очень обрадовался этому поручению. По такой погодке…

Миловидное лицо Элеоноры скривилось. Она обеспокоенно нахмурилась.

— Надеюсь, он все-таки не очень огорчился. Не хотелось бы его увольнять в поездке.

— А для дяди Уолта тоже ставить? — спросила Карла, остановившись в нерешительности у стола с ложками в руках.

Эспер со стуком опустила на стол фарфоровую сахарницу.

— Что за вопрос! Конечно, ставить! Он вот-вот придет.

— Плохая погода, — неожиданно проговорил Генри, выглянув в окно. — Но наш Уолт все же морской волк. Его можно смело пускать по рифам с завязанными глазами и на любой посудине.

Эспер тут же захлестнуло теплое чувство к старшему сыну. Она немного удивленно посмотрела на Генри. Значит, он не окончательно еще забыл свои детские годы. Значит, он не так удалился от нее, как она опасалась. Ведь он наполовину Ханивуд несмотря на определенное сходство с Эймосом. Он был такой же большой и белокурый, как его отец. Черты его лица были резче, чем у Эймоса, и он обладал уверенностью в себе, чего всегда так не хватало старшему Портермэну. Эспер коснулась своей рукой руки сына и побежала к парящимся на плите оладьям.

— Ма, у тебя есть дождевик? — спросил Генри, следуя за ней. — Надо бы сходить в Малую Гавань, может, я что-нибудь узнаю.

Эспер кивнула.

— Да, действительно, надо бы сходить, — губы у нее задрожали, и она отвернулась. Элеонора с нескрываемым неодобрением наблюдала за тем, как ее муж напяливает на себя плащ.

— Господи, Генри, ну зачем эта демонстрация? Матушка Портермэн уже накрыла стол. Ты только что сам сказал, что с Уолтером ничего не может случиться. Ты-то во всяком случае зачем там нужен? Только промокнешь и заработаешь новый приступ кашля, вот и все. Да он наверняка сидит сейчас дома у какой-нибудь рыбачки и попивает бренди.