Эймос принял эту мастерскую и долгое время упрямо пытался расширить производство новой оснастки. Прежний владелец мастерской очень помог ему. Он остался исключительно из доброго расположения к Эймосу. Благодаря наплыву дачников и их яхтам, мастерская скоро начала давать небольшой доход Но Эймос уже был другим Пожар на фабрике что-то надломил в нем. На глазах Эспер он превратился в старика. Она ничем не могла помочь ему, только смотрела на это угасание и скорбела.

А однажды днем в конце лета Эймос пришел домой ужинать и сообщил ей, что мистер Томпсон из Бостона, владелец «Черного Ястреба», сделал ему заказ на два полных комплекта новых парусов для своего яла.

— Но это же прекрасно! — воскликнула она. — Ты разве не рад, милый?

Эспер на всю жизнь запомнила тот его смех, услышав который, сыновья изумленно уставились на отца.

— Он называл меня «кэпом», — сказал Эймос. — Хлопнул меня по спине и велел поторапливаться. Он живет на перешейке. Говорит, что, мол, почему бы мне как-нибудь не заглянуть к нему со всей семьей. Он, мол, живет пока один. Говорит, что вы залюбуетесь всякими украшениями и заграничной мебелью…

Эспер тогда смущенно и неуверенно улыбнулась и сказала:

— В самом деле, Эймос, почему бы нам не сходить туда? Думаю, он сделал тебе крупный заказ.

— Денег вполне хватит на то, чтобы перебраться в Цинциннати.

Поначалу это известие потрясло Эспер, но она никогда не позволяла себе выражать сомнения в правоте его поступков. Эймос прослышал о каком-то небольшом обувном бизнесе, возглавляемом каким-то молодым человеком. Говорил, что ему наверняка удастся уговорить этого молодого человека взять к себе опытного компаньона на правах партнера. Маленькая надежда вернулась к Эймосу. Все последние дни, проведенные перед отъездом, они были с женой очень близки. Эймос сказал, что выпишет их к себе, как только сможет себе это позволить. Через месяц им действительно пришел вызов в Цинциннати, только не от Эймоса, а от администрации больницы, где он умирал от воспаления легких, подхваченного во время бесцельных шатаний по холодным и ветреным городским улицам в поисках работы, которая устроила бы его лучше, чем то обувное производство, обманувшее его ожидания.

Эспер сразу же отправилась в дорогу. Она успела как раз вовремя. Эймос умер у нее на руках. Перед самым концом он узнал ее и пробормотал что-то насчет мальчиков, уделяя особое внимание Генри. Эспер гораздо позже догадалась о смысле его малопонятных предсмертных слов: он говорил, что Генри позаботится о ней.

Эспер вздохнула и снова откинулась на спинку кресла-качалки.

Эймос умер, и у нее было разбито сердце… Да, тысячу раз была права та полоумная старуха тетка Криз с Джин-джер-бред-Хилл пятьюдесятью годами раньше. Неужели она действительно была ясновидящей. А может, она просто без всякого труда с высоты своих лет и житейской мудрости разбиралась во всех тонкостях женской судьбы?

«Тебе будет казаться, что горе уже ничем не поправишь, сердце уже ничем не залатаешь, но время все вылечит, попомни мое слово. Сердце — штука крепкая».

Время действительно все вылечило. Да у Эспер ведь и не было другого выхода, как только скрепить свое разбитое сердце. Трещины и шрамы остались, но сердце работало. Ей надо было воспитывать сыновей, заботиться о матери и содержать дом. Еще целых пять лет…

Они жили тем, что приносила им гостиница. Город менялся у них на глазах. Менялись и постояльцы. После пожара семьдесят седьмого года некоторым фабрикантам удалось отстроиться заново, и они пытались продолжать свой прежний бизнес. Но эта борьба была обречена на поражение. В восемьдесят восьмом году начались рабочие беспорядки и случился еще один страшный пожар. Марблхед утратил конкурентоспособность. В восемьдесят пятом, когда дела в городе шли совсем худо, Марблхед-Отель не смог восстановить лицензию. Тогда-то Эспер и начала брать себе постояльцев. Это были дачники, отдыхающие, благодаря которым город и держался. Многие жители Марблхеда ненавидели приезжих за их назойливость и высокомерное покровительство, но ничего нельзя было поделать.

Вскоре Марблхед после краткого и бесплодного заигрывания с идеями промышленной революции вновь обернулся лицом к морю и стал зарабатывать себе хлеб насущный привычным образом. Впрочем, не совсем так, как раньше. Не рыбным промыслом. Тогда жители Марблхеда по крайней мере работали на себя. Теперь же они работали на отдыхающих: обслуживали их прогулочные лодки и яхты. Они не любили это дело, не любили яхтсменов, которые фактически вытаскивали город из экономической пропасти. Не любили точно так же, как раньше Эспер презирала фабрикантов, которые спасали город от голода в те времена, когда плохо шла рыбная ловля.

«Смотри на вещи прямо и принимай их такими, какие они есть», — говаривала Сьюзэн.

Все менялось внешне, но оставалось прежним внутренне. Внутренне не изменился город. Внутренне не изменился ее дом, как считала Эспер. И осознание этого на протяжении многих лет согревало ей душу. Внешне, конечно, кое-что обновилось Вот, например, устроили новую кухню, две ванные наверху. Но сущность дома не изменилась. Дом укреплял ее дух. Теперь оставалось только изумляться тому, как она в юности не замечала этой красоты, как же глуха была она к голосу дома!

Часы хрипло кашлянули и пробили один раз. Эспер отсутствующим взглядом оглянулась на них. Половина шестого… Время еще есть, если, конечно, Генри не повезет в этот раз с машиной больше. А то раньше все время лопались покрышки. Да и грязища на дороге из Свэмпскота еще та!..

Эспер сходила в дровяной сарай, принесла оттуда здоровое полено и кинула его в камин.

«А я, оказывается, еще ничего. Такая же сильная, как и раньше. Не растолстела, в отличие от других», — подумала она.

Снова опустившись в кресло-качалку, Эспер немедленно ощутила крепость и жизненную силу своего тела. Волосы оставались такими же густыми. Их все так же было трудно расчесывать, как и в молодости. Только вскоре после смерти Эймоса они поменяли цвет и из золотисто-каштановых превратились в жемчужно-белые. Необычная седина для шатенки. Но не поседели ее брови. Эти густые черные брови молодили ее, в чем Эспер с удивлением убеждалась всякий раз, когда смотрела на себя в зеркало.

Сегодня утром она уделила зеркалу несколько минут своего времени. Эспер собрала волосы в узел, воткнула в них гребень из черного янтаря и вообще привела себя в порядок, так как Карла любила, когда ее бабушка нарядно выглядела.

— Как бы мне хотелось, чтобы на Карлу мог взглянуть Эймос! — подумала она.

Он всегда мечтал иметь дочь, хотя никогда и не признавался в этом. Эспер не смогла родить ему дочери, но Эймос по крайней мере имел бы возможность подарить свою любовь внучке. Если, конечно, Элеонора позволила бы ему это.

Эспер покачала головой и улыбнулась. Генри взял себе в жены именно такую женщину, о которой думал, еще будучи ребенком. Он другой и не мог себе выбрать!

Отцом Элеоноры был Карл Уиллафби Нортон Третий. Он одним из первых построил себе дачу на Неке. Это было в восемьдесят первом году. Тогда еще открыли Восточный Яхт-клуб. Мистер Нортон считал себя моряком и имел двухсотфутовую паровую яхту, капитана-англичанина и восемь человек команды.

Впрочем, самого мистера Нортона и его утонченной дочери Элеоноры хватало только на то, чтобы посидеть в креслах-качалках на корме под навесом в приятном обществе особо приближенных гостей.

— О, Боже, Генри! — воскликнула Эспер как-то. Это было в те времена, когда ее сын только ухаживал за Элеонорой. — Как ты можешь все дни валять дурака на том плавающем чайнике?! Ты же марблхедец! Почему бы тебе не покатать свою девушку в настоящем шлюпе или даже в рыбачьей плоскодонке. Пусть она наконец узнает, что такое море.

Генри старался не потерять самообладания.

— Элеоноре это не нужно, мама. Да и я не считаю себя марблхедцем. По крайней мере я не собираюсь торчать в этом болоте всю мою жизнь. Вспомни бедного отца.

Генри был добрым мальчиком. Он просто сказал все как есть и, конечно же, был прав. После банкротства отца Генри жил в «Очаге и Орле» только потому, что больше негде было жить. Но он никогда не водился с местными подростками. Эспер никогда не приходилось бить его по губам за всякие непристойные словечки, как она била Уолта. Генри никогда не воровал треску с сушилок для рыбы. Господи, а ведь когда он был совсем маленьким, еще существовали на свете такие вещи, как сушилки для рыбы!.. Он никогда не прогуливал школу, в отличие от Уолта. Наоборот, он был упорен в занятиях, прекрасно учился, поступил в Гарвард и окончил его с отличием. После этого он без всякого труда нашел себе прекрасную работу в Бостоне. А в девяносто пятом женился на Элеоноре.

Воспоминание о той свадьбе вызывало теперь у Эспер лишь улыбку. А тогда ей было не до смеха. Она была вне себя. По прошествии многих лет плохие вещи уже не кажутся трагичными и даже не вызывают былого возмущения или раздражения. С возрастом все больше и больше понимаешь, что не можешь управлять ни жизнью, ни людьми, поэтому лучше сидеть спокойно и смотреть на все со стороны и с улыбкой.

Особенно Эспер запомнилась в тот день Элеонора. Поскольку матери рядом не было, ее отец привез какую-то тетку, которая должна была подвести невесту к жениху. Но Элеонора прекрасно справилась с этим и сама. Тридцатикомнатный особняк с башенками, построенный на перешейке, в тот день весь утопал в цветах, присланных из Бостона. На яхте были подняты белые вымпелы и развешены японские фонарики. За день до свадьбы она под парами пришла из Бостона, до отказа заполненная приглашенными на торжество гостями со стороны Нортонов.

Венчание состоялось в Марблхеде, в небольшой церквушке Святого Михаила на Фрог-Лайн. Нортоны относили себя к приверженцам епископальной церкви, так что местная церковка показалась Элеоноре причудливой и эксцентричной. Вообще многие вещи в Марблхеде казались ей причудливыми, включая «Очаг и Орел» и будущую свекровь.