Эспер, встретив дружелюбие Тамсен и всего лишь насмешку Деревянной Ноги, почувствовала огромное облегчение и пожелала улучшить отношения. Она спросила дядю о его саде — надежный способ смягчить всегда воинственный настрой Ноя Доллибера. Деревянная Нога выращивал дельфиниум и чайные розы — «самые крупные в Марблхеде». Ему пришлось бросить рыбную ловлю из-за ревматизма, но он не продал свою старую плоскодонку. Деревянная Нога стащил ее во двор и, наполнив землей, посадил в ней лекарственные травы: майоран, розмарин, горчицу, полынь и мяту болотную. Соль и рыбные отходы, въевшиеся в корпус лодки, казалось, усиливали их рост.

— У тебя есть пижма, Деревянная Нога? — спросила Сьюзэн. — Моя в этом году очень чахлая, а я бы хотела дать немного Хэсси.

Тамсен серьезно кивнула. Было хорошо известно, что чай из пижмы облегчает роды.

— Да, — ответил Деревянная Нога, — есть немного. Так вот куда ветер дует! — он оглядел племянницу более ласково, отпил свой ром и сжал крепкими челюстями черенок трубки.

— Пошли, Хэсс, — проворчал Эймос. — Мы пропустим гонки.

Эспер поспешно повернулась к нему, шепча извинения. Она совершенно забыла про гонки, успокоенная мирной болтовней, конечно, казавшейся пустяковой и докучливой Эймосу.

— Я думаю, вы тоже хотите посмотреть, — вежливо обратился Эймос к Деревянной Ноге, — вы же были моряком, к тому же сегодня прекрасный день.

Деревянная Нога фыркнул:

— Мне абсолютно все равно, какая из тех модных лодок первая придет в Марблхед Рок, и день, на мой взгляд, совершенно не прекрасный.

— Но на небе ни облачка, — возразил Эймос.

Старый моряк посмотрел на него с веселым презрением:

— Погода меняется, еще до утра начнется шторм.

— Да, — сказала Сьюзэн неожиданно, — и надвигается нечто худшее, чем шторм. Вы слышали Визжащую Женщину прошлой ночью? — она смотрела на своего брата и Тамсен и задала этот вопрос так же небрежно, как другой говорил бы о любом неприятном явлении природы. — Вы слышали, как она звала прошлой ночью?

Деревянная Нога и Тамсен Пич пристально и хмуро посмотрели друг на друга.

— Ты точно слышала, Сьюзэн? — спросил Деревянная Нога. — Не время ей кричать. Но может быть, это мальчишки подражали ее воплям? Я и сам занимался этим шестьдесят лет назад.

Сьюзэн покачала головой:

— Это были не мальчишки. Я слышала именно ее вопли: «Пощадите! Пощадите! О Боже, спаси меня!» Теперь жди беды.

Эспер хотела рассмеяться. Выражение замешательства и раздражения на лице Эймоса было забавным само по себе, вера ее матери в визжащий призрак была смешной, но Эспер не могла смеяться.

— Ради Бога, что такое «Визжащая Женщина»? — озабоченно спросил Эймос. Все трое марблхедцев повернулись и угрюмо посмотрели на него. Они совсем забыли о присутствии Портермэна.

— «Иностранцы» ее не слышат, — сказал Деревянная Нога сварливым голосом и снова щелкнул челюстями по черенку трубки.

— Это старая легенда, — объяснила Эспер поспешно. — Две сотни лет назад одна английская дама была захвачена пиратами и привезена сюда, в Марблхед Пираты убили ее недалеко отсюда — в Оуким-Бэй. Некоторые, — она взглянула на безмятежное лицо своей матери, — некоторые думают, что могут слышать, как она взывает о милосердии.

— Она визжит, — сказала Сьюзэн, спокойно наполняя кружку Деревянной Ноги из кувшина, — иногда в ночь очередной годовщины убийства, а иногда, когда в Марблхед приходит зло.

— Это правда, — согласилась Тамсен, — я слышала ее в семьдесят третьем году — за два дня до того, как в городе началась оспа, и слышала не я одна.

Эймос резко встал, не глядя на миссис Пич и обращаясь к своей теще:

— Я удивлен, что слышу это от такой разумной женщины, как вы!

Для него было болезненным пересматривать давнее уважительное отношение к миссис Ханивуд. Как она может говорить такое?! Ведь чепуха некоторым образом воздействует и на Эспер. Эймос всегда сглаживал тревогу, вызываемую причудами и фантазиями ее отца, считая, что Эспер пошла в свою здравомыслящую практичную мать. Но Сьюзэн еще больше встревожила его, терпеливо улыбнувшись и сказав:

— Вы говорите, как Роджер. Он сердился на меня за то, что я говорила, что слышу ее, но он и сам слышал ее, несмотря на свою глухоту. Я видела это по тому, как он вздрогнул, и по его лицу тоже. Но он не пожелал в этом признаться.

— Еще бы! — рявкнул Эймос, выведенный из себя. — Он разумный, образованный человек.

Сьюзэн сидела совершенно неподвижно, сжав свои полные веснушчатые руки на обширных коленях.

— Роджер всегда был странным, — сказала она печальным, почти ласковым голосом. — Он придает такое большое значение прошлому, но когда прошлое действительно приходит к нему, он пугается и не желает ничего видеть и слышать.

Может быть, это правда, подумала Эспер. Слова ее матери странно потрясли ее. Прошлое возвращается не только злом, таким, как Визжащая Женщина, но и хорошим, как письмо леди Арбеллы; прошлое всегда с нами, плывет мимо нас, как по туманной реке. Эспер показалось на минуту, что она близка своим родителям, понимает их точки зрения, не противоположные, как она всегда считала, а дополняющие друг друга. Она поспешила наверх повидать отца, но нашла его крепко спящим. Его очки соскользнули с носа, перо в чернилах упало на стеганое одеяло, а на коленях лежал открытым второй том «Мемуаров». Эспер поцеловала отца в макушку, где сквозь редкие седые волосы просвечивала розовая кожа. Она подобрала очки и поправила подушки под его головой. Роджер зашевелился и слегка улыбнулся, но его глухота не позволила ему услышать движения дочери. Затем Эспер положила перо на дубовый комод у кровати и подняла с коленей отца тяжелый том. Она взглянула на наполовину исписанную страницу. Сначала шли несколько строчек в скобках:

«(Этот случай произошел в апреле 1814 года, когда британские фрегаты «Тенедос» и «Эндимион» три дня преследовали нашу «Конституцию», нашедшую убежище в гавани Марблхеда и таким образом спасенную доблестной артиллерией форта Сиволл. Будучи восьмилетним мальчишкой, я видел это сам, что повергло меня в сильное волнение, поскольку мой отец, Томас Ханивуд, был матросом на «Конституции», одним из тех марблхедцев, которые спасли ее.)

Ниже была написана строфа:


Неустрашимые и непотопляемые,

Спасшиеся от преследователей,

Нашедшие убежище в нашей гавани —

Еще одна славная страница нашей истории.

Да здравствует вечно Марблхед!»

Глаза Эспер наполнились слезами. Она осторожно закрыла том, заложив между страниц ручку, и тихо вышла из комнаты.

Эймос и Эспер покинули гостиницу, снова сели в коляску и покатили к перешейку. Подъехав к приземистому белому маяку на мысе, они увидели у его основания толпу, состоявшую в основном из незнакомцев — обитателей летних коттеджей на Неке и экскурсантов, не пожелавших остаться на пароходах.

Эймос, заметив в толпе мистера Харриса, вышел из коляски, и Эспер осталась одна. Из-под зонтика она наблюдала за далекими белыми яхтами, проплывающими мимо Марблхед Рока. Около ее коляски стояла молодая пара из Линна. На мужчине была сине-белая полосатая куртка с золотыми пуговицами и синяя фуражка со сверкающим козырьком и якорем. Глядя в бинокль, он сообщал своей даме о том, как проходит гонка.

Эспер поневоле пришлось слушать его комментарии. Припекавшее солнце и фиолетовая дымка на горизонте, мерцающая перед глазами, вернули Эспер угнетенное состояние, оставившее было ее в то утро. Красивые лодки с красивыми именами, захватывающее зрелище на фоне романтического пейзажа. Но Марблхед был нечто большее, чем удобный экран для проекции чуждого спектакля, пусть и очень интересного. Эспер неожиданно почувствовала сильное негодование, вспомнив эту гавань, какой она была когда-то — кишащей рыбачьими лодками, угольщиками и лихтерами. Тогда она была нашей, думала Эспер, море и город были объединены одной целью и неотделимы друг от друга. Она посмотрела на сказочные яхты, направляющиеся в гавань, с наполовину свернутыми парусами и гирляндами красных и зеленых фонариков, висящих между мачтами. С бостонского парохода плыли изумительные и чувственные звуки «Голубого Дуная».

«Убирайтесь, — кричала ее душа, — убирайтесь, с вашими вальсами и фонариками и вашими гонками. Это — не ваше!» И как легкий порыв ветра, пронесшийся над гаванью, что-то прошептало ей: «А твое ли? Может быть, твоя жизнь — такое же скольжение красивого цветного фонарика?» Но Эспер едва расслышала этот шепот.

Вернулся Эймос, и они поехали домой в сгущающихся уже сумерках. Он был озабочен, так как Эспер выглядела очень усталой, и действительно, она чувствовала себя совершенно измученной и опустошенной. Ее голова ужасно болела, и она страстно мечтала о том моменте, когда снова сможет скользнуть между прохладными пахнущими лавандой простынями и выпить сладкого лимонада, принесенного Анни.

Глава шестнадцатая

Шторм, предсказанный Деревянной Ногой, действительно начался ночью: сильный Ветер и дождь продолжались всю субботу и большую часть воскресенья. Эспер провела эти дни в постели. Они с Эймосом считали, что ей разумнее отдохнуть после той поездки, да и не было особых причин подниматься в воскресенье, так как она уже много лет не была в церкви. Эймос тоже не часто посещал церковь. Сразу после свадьбы они раз или два ходили в Олд-Норт, но им не нравился шепот, сопровождавший их появление, и, когда стало совсем ясно, что все усилия Эймоса не принесут ни моральных, ни финансовых результатов, Портермэны сдались.

Это воскресенье тянулось, как многие другие такие же воскресенья. Эспер почитала Генри Библию, затем пролистала пару дамских журналов и сыграла с мужем несколько партий в карты. После обеда она вздремнула, и ей приснился ребенок — румяная маленькая девочка. Они вместе были на корабле, она и ее девочка. Корабль был старой «Дианой» Джонни, но похожим на одну из шхун бостонских яхтсменов, и направлялся он в далекую южную страну, где они должны были жить в маленьком белом доме среди цветущих деревьев.