— Чертова погода! — сказала она, подтверждая свое представление Хэй-Ботсам наклоном головы. — Мы потратили уйму времени, чтобы сюда добраться. На Франклин-стрит сугробы выше лошади. А снегу, похоже, будет еще больше. В гавани опять поднимается ветер.

— О, Боже, — Эспер всплеснула руками, — если бы я знала, то послала бы за вами раньше!

Сьюзэн насмешливо посмотрела на дочь:

— Ты многого не знаешь о том, что происходит в городе, Хэсс.

Это было всего лишь утверждение, а не критика, но Эспер покраснела. «Я бы хотела, чтобы Ма не разговаривала так громко и грубо», — подумала она.

Эспер бросила нервный взгляд в сторону Эймоса, но он, Эбен Дорч и Джордж Хэй-Ботс, усевшись в кресла у холодного камина, увлеченно беседовали об условиях сделки.

Роджер не пожелал присоединиться к мужчинам, он придвинул свой стул ближе к Эммелин и с трогательной стеснительностью произнес:

— Мне всегда очень приятно знакомиться с англичанами, мэм. Мы гордимся нашим английским происхождением, если вы знаете. Первые Ханивуды прибыли в Марблхед из Дорсета. Они, конечно, были пуритане и прибыли сюда в числе первых поселенцев с флотом лорда Уинтропа. Их флагманским кораблем была «Арбелла», как вы, конечно, знаете.

У Роджера в последнее время стало очень плохо со слухом, и ему пришлось резко наклониться вперед и обхватить ухо сзади ладонью для того, чтобы услышать ответ Эммелин. Но чопорная англичанка бессмысленно уставилась на него, слегка отпрянув назад.

— Боже милостивый, Роджер! — одернула мужа миссис Ханивуд. — Не начинай эту болтовню сейчас. Твои драгоценные предки уехали из Англии, потому что они искали лучшей жизни, а еще я полагаю, и для того, чтобы заинтересовать своими персонами миссис Ботс.

— Хэй-Ботс, — холодно поправила ее Эммелин. Ее демократичность и снисходительность исчезли. Во время первого блюда за обедом — «необыкновенного» рыбного супа — они продолжили. Мистер Ханивуд, сидящий по правую руку Эммелин, утомил ее рассказами о подвигах, которые имели место в Марблхеде, в то время как мистер Портермэн, находившийся слева, обращался к ней с какой-то нервозной игривостью, но он, видимо, предпочитал беседовать с Джорджем, нимало не смущаясь тем, что между ними сидит миссис Ханивуд. Вино было плохим, и половина компании не стала пить его. Тот маленький господин Дорч, казалось, был сама трезвость, и он считал необходимым непрестанно утверждать это. В ходе беседы выяснилось, что госпожа Ханивуд содержала гостиницу. Эммелин также узнала, что большой старый дом, о котором упоминала миссис Портермэн, был не чем иным, как постоялым двором. Эммелин, шокированная, погрузилась в молчание. Миссис Портермэн была дочерью владельца таверны, а ее мать управляла пивной. Эммелин бросила испытующий взгляд на своего мужа, слышал ли он это? Очевидно, нет. Джордж спокойно ел и пил скверное вино. Он не был привередлив в том, что не касалось вопросов бизнеса.

Эспер, сидевшая с другой стороны стола, увидела неожиданную смену настроения Эммелин и была обеспокоена, смутно подозревая, что это каким-то образом связано с ее родителями.

«Я должна попытаться быть хорошей хозяйкой ради Эймоса», — подумала Эспер. Она улыбнулась Хэй-Ботсу и задала ему вопрос об их предстоящем путешествии, затем повернулась к Дорчу и упомянула о президентских выборах. Кто, по его мнению, выиграет: Тилден или Ратерфорд Хейз?

Дорч, подобно большинству марблхедцев был демократом и болел за Тилдена. Он положил свою вилку и пустился в пространные рассуждения. Эспер пыталась его слушать, но не могла. У нее было чувство, будто она толкает перед собой огромный груз на вершину холма, чувство тщетной попытки. Столовая мореного дуба, стол, покрытый камчатной скатертью и уставленный тарелками с наполовину съеденной пищей, лица ее гостей, выражающие скуку. Эспер была в отчаянии. Обед явно затянулся, но наконец принесли мороженое.

После десерта женщины встали и вышли из-за стола. Чарити не пожелала подниматься наверх, она решила подождать их в гостиной.

— Я удалюсь в свою комнату на несколько минут, — сдавленным голосом сказала Эспер.

Сьюзэн последовала за дочерью в спальню.

— Что случилось, Хэсс? — спросила она, как только дверь закрылась. — Ты плохо себя чувствуешь?

Эспер пожала плечами и устало опустилась на кушетку.

Сьюзэн внимательно посмотрела на поникшую фигуру дочери Богатое платье, ниспадающее глубокими складками, коралловая брошь и серьги. Склоненная под весом темно-рыжих кос голова. Влажная кожа была слишком белой, утратившей естественный оттенок слоновой кости.

— Тебе в любом случае следует больше бывать на воздухе, в доме слишком жарко, — оживленно сказала Сьюзэн. — И прими большую дозу соли. Ты не создана хрупкой и утонченной леди.

Эспер досадливо поморщилась.

— Перестань, ради Бога! — воскликнула она. — С моим здоровьем все хорошо. Кажется, ты все делаешь так…

— Что тебя не устраивает? — резко спросила Сьюзэн.

«Оставьте меня в покое, — думала Эспер. — Я не знаю, что не так, кроме того, что все сегодня вечером не в настроении. Я так точно не в настроении. Возвращайтесь в свою старую развалину. Ты и отец. Там вам самое место».

— Ответь мне, Хэсс. Перестань строить из себя умалишенную.

Рот Эспер сжался.

— Эймос обеспокоен делами фабрики, — мрачно сказала она. — Он рассчитывает на то, что господин Хэй-Ботс вложит в нее немного денег.

Сьюзэн сочувственно кивнула:

— Дела у Эймоса идут не очень хорошо, я знаю. Но я удивлена, что ты тоже знаешь. Напрасно он держит тебя подальше от забот. Ты стала такой изнеженной и напоминаешь мне те восковые цветы под стеклом.

— Ма, ты не права, — сдерживая раздражение, возразила Эспер. — Эймос любит меня и оберегает. У меня было так много неприятностей с Ивэном, он хочет, чтобы я навсегда забыла о том времени.

— Не говори ерунды, девочка моя, — Сьюзэн положила свою полную веснушчатую руку на плечо дочери. — Тебя никто ни в чем не обвиняет. У тебя удачный брак, я полагаю. А сейчас тебе лучше пойти вниз к своим гостям, а то та длинноносая англичанка еще больше разозлится.

Все снова собрались в гостиной. Беседа явно не клеилась. Было видно, что гости ищут подходящего предлога, чтобы откланяться и покинуть дом Портермэнов.

Снегопад прекратился, и водянистая луна, проглядывавшая сквозь тучи, освещала занесенный снегом особняк.

Узкая полоска света из гостиной просачивалась между плотными портьерами на снег за окном. Анни и Бриджет в кухне мыли посуду. Они не побеспокоились о том, чтобы закрыть ставни.

— Луна зашла, — сказала Анни, лениво водя тряпкой по супнице, глядя при этом в окно. — Забавно! — вдруг воскликнула она, пристально всматриваясь в ночную тьму. — Мне кажется, я увидела какую-то тень за конюшней, но она исчезла.

— Ты хватила слишком много бренди, это не тень, — ответила Бриджет сердито. Она была очень утомлена, ей предстояло перемыть горы тарелок.

— Та англичанка едва дотронулась до хорошей еды. Она вела себя так, как будто все было отравлено, — с возмущением сказала Анни.

— Надо будет поговорить с хозяевами, у меня и так слишком много работы, а они хотят сделать меня посудомойкой, — проворчала Бриджет. — На мой взгляд, мадам на редкость ленива.

— Не так ленива, как, похоже, безразлична, — заметила Анни.

— Точно она ничего не замечает.

Колокольчик над кухонной дверью сильно зазвонил.

— Это, должно быть, мистер Генри, — предположила Анни, убирая в буфет супницу.

Она поднялась в детскую и нашла Генри за его обычным занятием: мальчик резал из свинцовой фольги кружочки, чтобы использовать их как деньги в игре, в которую он постоянно играл сам с собой. Ему не нужно было ни роскошных книг, ни сладостей, ни игрушек. Его одежда к вечеру оставалась такой же опрятной, какой была утром. Вместе с Анни он спустился в гостиную и невозмутимо направился к матери.

Присутствующие рассеянно поприветствовали мальчика: все были погружены в послеобеденную апатию. Эймос и Хэй-Ботс уже все обсудили, им больше нечего было сказать в настоящий момент. Они собирались поехать на фабрику утром, и их мысли теперь были сосредоточены на обоюдовыгодной сделке. Эбен Дорч боролся с изжогой, которая последнее время мучила его после еды. Сьюзэн и Роджер с трудом преодолевали сон, но Роджер был все же побежден: его голова упала на грудь, и он уснул. Эммелин, сидевшая у стены на стуле с высокой спинкой, переводила скучающий взгляд с одного лица на другое. Однако у Чарити открылось вдруг второе дыхание. Ее, казалось, ничуть не беспокоили физические неудобства или нерасположенность общества к беседе. Она незаметно перешла от божественного лечения к лекции, подготовленной ей к очередному собранию ею последователей. Рассуждения Чарити аудитория слушала с разной степенью внимания.

Генри помедлил минуту, улыбнулся своей бабушке, которую он стал любить гораздо больше с тех пор, как она оставила свои попытки поцеловать его, увидел, что его дедушка спит, и вышел в центр гостиной.

— Здравствуйте всем, — сказал он и, сложив руки за спиной, начал чистым дискантом: «О чем маленькая птичка поет в своем гнезде? Дайте мне полетать, говорит маленькая птичка. Мама, мне так хочется летать! Нужно подождать, пока маленькие крылышки не окрепнут, отвечает мама. Поэтому малышка хорошенько отдохнет, а затем улетит. О чем маленькая птичка поет в своем гнезде на рассвете?..»

Эспер наблюдала за сыном с нежной гордостью. Почему я научила Генри этому стихотворению? — вдруг подумала она, оно такое примитивное! Существует так много других вещей! Эспер вспомнила о хоровых матросских песнях и балладах, которые они распевали в детстве. «Ударишь человека — побьют тебя, ударишь человека…» — невозможно представить, как Генри будет это декламировать, да я бы и не хотела, чтобы он это делал. Это вульгарно.