Глава 23

Секретарша грациозно выныривает в коридор и таращиться на меня в явном недоумении, обескураженная тем, что я до сих пор не пошевелилась.

Воображение тотчас рисует позорную картинку, как девушка насильно отдирает моё, упрямо стремящееся слиться со стенкой тело и, злорадствуя, заталкивает его в дверной проём.

– Может, воды? – вежливо интересуется икона стиля, рассеивая тем самым пелену моей красочной фантазии. Отрицательно мотаю головой и жестом показываю, что я в норме.

Да что со мной такое?!

«Сама всё организовала! Теперь имей смелость принять последствия, – ехидничал внутренний голос. – Вперед! Не съест же он тебя!»

Не съест, то не съест, но может в грубой форме высказать всё, что думает. А с другой стороны – ну и пусть! Это лучше, чем прятаться и делать вид, что мне всё равно, несправедливо оставляя на невиновном человеке бремя несуществующей вины.

Натянувшись как струна, я выпятила грудь и нехотя отклеилась от стенки. Еле слышно поблагодарила секретаршу за учтивость и сделала второй, более уверенный шаг к двери. Всё, назад дороги нет.

От нарастающего с бешеной скоростью страха возникает заманчивое желание зажмуриться, но вместо этого я поднимаю подбородок настолько высоко, что почти не вижу пола, и почти бесшумно ступаю в дверной проём.

Сердце бесстыдно подпрыгивает вверх, мешая своим колотящим стуком адекватно оценить звуки в помещении, однако, зрение в кои-то веки меня не подводит.

Илья сидит за столом в чёрном кожаном кресле, что-то увлечённо рассматривая на экране ноутбука. Бесконечные пять секунд, которые я не дышу, он не отрывается от своего занятия, а после, заметив – кидает мимолётный взгляд на мою застывшую у двери фигуру и непринужденно произносит:

– Присаживайтесь, Екатерина! Мне нужна буквально минутка, чтобы закончить. Чай? Кофе?

Не узнал?! Илья не узнал меня. Осознание – как внезапная увесистая пощёчина, после которой из глаз должны немедленно брызнуть слезы.

«А чего ты ожидала? Что он веки вечные будет хранить твой образ в памяти? С какой-такой стати, а? Ты ему нож в спину вставила -предала и унизила. Таких людей автоматически вычеркивают из своей жизни черным маркёром и забывают как страшный сон!» – язвительно разжёвывает внутренний голос, пытаясь вновь и вновь вызвать у меня отвращение к самой себе.

Делаю затяжной вдох, чтобы усмирить нахлынувшие эмоции. Вроде получается. Но от досады я всё равно действую чересчур импульсивно: в несколько ускоренных шагов оказываюсь у длинного овального стола напротив рабочего места Ильи, нарочно громко тяну стул по полу, резко усаживаюсь и стальным тоном отвечаю:

– Чёрный со льдом, будьте любезны.

Илья, продолжая пялиться в монитор, машинально тянется к стационарному телефонному аппарату с очевидным намерением передать просьбу своей гостьи секретарю, но вовремя улавливает эхо подвоха. Озадаченно нахмурившись, он смело поднимает глаза, не оставляя мне ни единого шанса остаться неузнанной.

Наши взгляды неизбежно сталкиваются. Мой – пока ещё решительный, подстрекаемый сиюминутной обидой на невнимательность парня, и его – недоверчивый, изучающе-пристальный.

От наступившего разоблачения по спине галопом проносится табун мурашек, провоцируя сначала нервную дрожь, а затем – необъяснимый жар во всем теле. Мне кажется, я не только мигом забыла, зачем пришла сюда, но и навсегда разучилась думать и дышать.

Не разрывая гипнотизирующего зрительного контакта, Илья отодвигает ноутбук вправо, чтобы окончательно убедиться в своей заведомо верной догадке, а я, наконец, получаю возможность рассмотреть его лицо. Но к моему глубокому внутреннему разочарованию, кроме внешней привлекательности не вижу на нём ничего – ни малейшего намёка хотя бы на отголоски эмоций его хозяина.

Теперь ещё больше напрягаюсь, силясь утихомирить бесконтрольно пляшущие от волнения руки. Благо, успела вовремя спрятать их под столом.

– Привет! – только потупив взгляд на столешницу перед собой, осмелилась произнести, но настолько тихо, что сама толком не расслышала. – Классный кабинет!

– Да, неплохой. Светлый и просторный. Но самое удачное в нём – это форма: с любого угла отличный обзор, – в смысл фразы заложен сарказм, но звучит она до безобразия сухо. – А ты какими судьбами здесь? Что с Екатериной сделала?

– Выдумала.

Наконец Илья улыбается, но лишь уголками губ, как-то неестественно. А-ля: «Чего от такой, как ты ещё можно было ожидать». После – он медленно откидывается на спинку кресла и молча сверлит меня своим прожигающим, сбивающим с толку взглядом, подталкивая продолжить объяснения.

– Я не знаю с чего начать… – честно признаюсь, так некстати отвлекаясь на мысли о том, как чертовски шикарно сидит на Илье этот тёмно-синий пиджак, оттеняя опасный омут глаз и подчёркивая широкие, сильные плечи.

– В этом я не помощник. Но хочу напомнить, что у тебя осталось ровно пятнадцать минут.

– Как пятнадцать? Секретарь сказала, что на встречу отведено полчаса.

– Полчаса – это с запасом. Обычно на подобного рода презентации я трачу не больше двадцати минут. Пять ты уже использовала нерационально. Советую не тратить время впустую.

Его надменный официальный тон и непроницаемое выражение лица красноречиво намекают на полное безразличие ко мне и моим неозвученный словам, провоцируя мгновенно разрыдаться.

На самом деле, в глазах уже всё плывет. Но я перевожу их на высокий деревянный стеллаж с разноцветными папками, мелькающими яркими пятнами, и из последних сил сдерживаю слезы, отчаянно впиваясь ногтями в собственные ноги.

Хорошо, буду играть по его правилам: тезисно, безэмоционально расскажу то, ради чего приехала и исчезну. Для меня нет ничего отвратительнее, чем быть кому-то в тягость. Особенно Илье.

– Мой брат Ваня покончил жизнь самоубийством: опустошил родительскую аптечку, убежал на то самое озеро, закинул в себя целую гору таблеток и намерено прыгнул в воду. Бабушка призналась мне в этом только за несколько месяцев до своей смерти. Так что: даже если бы ты тогда и успел его вытащить, он бы всё равно погиб от смертельной дозы медикаментов, которые отравили его изнутри. Мой брат перешёл дорогу каким-то очень плохим людям и не смог с этим в разобраться. Он и записку родителям на комоде оставил. Что-то типа: «Меня всё равно найдут и убьют». Мерзко и трусливо – но это факт. Твоей вины в его смерти однозначно нет…

– Ты опоздала с этим откровением, – Илья вставляет своё стальное мнение в первую же заминку, пока я перевожу дух. – Около года назад мне поведала почти все эти подробности собственная мать. Вот, что забавно: много лет с того самого дня я больше ни разу не ездил в посёлок и избегал этой темы в кругу семьи, считая себя причастным к случившемуся, а оказалось – что только я был не в курсе истинного положения вещей. Родители думали, что мне так долго не удавалось прийти в себя от увиденного на том озере, поэтому молчали, не догадываясь, что на самом деле я винил себя в исходе…

Пока Илья говорил, его рассеянный взгляд хаотично блуждал по кабинету. В ту минуту он приподнял маску отчуждённости и отдалённо напоминал того Илью, которого я когда-то знала. Но буквально через мгновение, вновь закрылся, вернув вместо себя чёрствого, ничем непрошибаемого мужчину.

– Я рад, что это тема, наконец, закрыта, и больше возвращаться к ней не намерен. Что у тебя ещё?

– Извинения.

– Серьёзно, Венера?

От того, как безразлично он сейчас произнёс моё имя, по позвоночнику промчался холодок, а к горлу вновь подкатила жгучая обида, но я заставила себя перешагнуть через всё это, искренне раскаиваясь в своих ошибках.

– Прости за то, что не поверила тебе, когда ты говорил, что не имеешь отношения к увольнению Эдика. Он был слишком убедителен, когда врал… И подавлен сильно. Страдал, пил по-крупному… Да даже если бы ты и был причастен к его увольнению, это не оправдывает того, каким путём я к тебе подобралась и как подло отомстила…

Неожиданно Илья поднимается со своего кресла и с невозмутимым выражением лица неспешно шагает в мою сторону. Внутри вспыхивает паника, потому я понятия не имею, что он задумал. Бессознательно закусываю губу и вжимаюсь в сиденье.

Парень, холодно усмехнувшись, опускается на стул рядом и подначивает:

– Продолжай!

– Мне очень жаль, что я тогда причинила тебе боль…

– Не льсти себе! – его слова ранят остро, но не так сильно, как следующий после них придирчиво-оценивающий осмотр. Илья вместе со стулом отодвигается чуть дальше и неудовлетворённо сморщившись, водит по моему телу откровенным взглядом, словно лазером, прожигая насквозь. – Хотя кое-где ситуация заметно улучшилась. Но, если ты встанешь, смогу дать более детальную оценку.

К моим щекам тут же приливает кровь, а в груди всё готово взорваться от его жестокой насмешки и унижения.

Даже, когда я год назад искала работу на лето, и случайно попала на стресс-собеседование, то под похабными прожекторами и гнётом интервьюеров не чувствовала себя так погано и грязно, как перед ним сейчас. А они, как бездушные твари, с удовольствием ковырялись в грязном белье моей семьи.

С меня хватит! Пусть своих топ-моделей объективно разглядывает и измывается над ними. Оценщик хренов! Мне всё равно никогда не стать длинноногой фарфоровой куклой!

– Не смею больше задерживать вас, Илья Анатольевич! – вскочив со стула, раздраженно выпаливаю, хватаю сумку и направляюсь к двери. – Всего наилучшего!

Буквально в шаге от выхода, я внезапно теряю равновесие от того, что меня сильно хватают за запястье и, ловко развернув, тянут на себя. Ударившись об твёрдую мужскую грудь, пытаюсь отстраниться, но он не даёт: нависает надо мной в недопустимой близости, стремясь заглянуть в глаза. Я испугано сопротивляюсь.

– Зачем ты здесь? – наклонившись, Илья хрипло шепчет мне на ухо, без проблем удерживая на месте.

От его горячего дыхания голова идёт кругом, а внизу всё сладостно сжимается, требуя желанного развития событий.