– Ты всё слышал, да? – сквозь слезы, не поднимая глаз, спрашивает Венера.

– Не всё. Я что хочу сказать…

– Ненавижу этот страшный шрам и родителей ненавижу! – отчаянно крикнув, девчонка перебивает меня, бездумно размазывая по щекам тушь. – Если бы я могла вернуться в прошлое, но ни за что бы не послушалась бабушку и не поехала бы на эту чёртову пятую годовщину смерти брата… Я реально идиотка…

– С тобой там что-то случилось? – чувствую, что она ждала этот вопрос, потому что сразу же сорвалась на душевыворачивающую истерику.

– Ха! Да, случилось! Это случилось! Видишь? – Венера указывает пальцами на свой шрам, рывком оттягивает часть щеки, будто стремясь оторвать дефектный кусок кожи. – Не за что не догадаешься, кто мне это сделал. А я тебе сама расскажу! Это моя долбанутая на голову мамаша сначала публично изобразила на застолье раскаяние: обниматься полезла, целоваться, прощение просить чуть ли не на коленях, а потом, видимо, поймала «белочку», вырвала у отца из рук нож, которым он только что открыл банку шпрот и рубанула им меня со всей дури по лицу. Я даже опомниться не успела от ужаса… Мне было двенадцать лет, Илья! Двенадцать! Зашить то, конечно, зашили, но рубец этот омерзительный теперь на всю жизнь…

От настолько диких слов меня прошибло холодным потом, в горле образовался гигантский комок. Я силился сглотнуть его, но не получалось. Разве мать может так сильно ненавидеть своего ни в чём не повинного ребёнка, чтобы наброситься на неё с ножом для консервных банок с целью изуродовать? Что с этим миром не так?

Я сжал в своих объятьях рыдающую без остановки девчонку и аккуратно положил её голову себе на плечо. Шептал на ухо банальные слова успокоения, но сам им ничерта не верил. Венера чуть ощутимо обнимала мои плечи руками, ослабевшими от недавнего эмоционального выплеска, но все ещё продолжала плакать.

Как только она затихла, меня прорвало высказаться.

– Твой шрам бросается в глаза только тем, кто видит тебя впервые или мало общается. Я, например, уже очень давно его не замечаю. Ты же прекрасно знаешь, что внешность не главное?

– Серьёзно? – девчонка высвободилась из моих рук и села прямо. – И это говорит мне Илья Уголков, который не раз был замечен в компании красивейших девушек города?

– Во-первых, не Уголков, а Угольников! Когда ты, наконец, запомнишь мою фамилию?! А, во-вторых, это -плохой пример…

Почему я не могу подобрать нужных слов и мелю какую-то чушь? Не получается собраться с мыслями и нормально поддержать Венеру.

– Илья! Все парни без исключения смотрят на внешность…

– Только поначалу!

– Не перебивай меня! Я себя адекватно оцениваю и не нуждаюсь в жалости и вранье! Прости, что снова вылила на тебя весь свой негатив, но я уже в порядке. Правда! И готова к разговору. Что ты хотел мне сказать, когда пришёл в общагу?

А что я хотел сказать? Глядя на раскрасневшуюся от слез, измазанную косметикой, но такую сильную духом девчонку, теперь четко понимал, что не смогу ей соврать. Две недели назад я поцеловал её не потому, что сошёл с ума или подпалил остатки рассудка ударами молнии, я поцеловал её, потому что захотел… Потому что она мне нравится. Так просто и так сложно одновременно. Но пока ещё рано признаваться. Нельзя снова всё испортить.

– Хотел сказать, что ты – отвратительный друг: целых две недели меня динамила. Может, начнёшь исправляться, и в кино сходим? Ты вроде бы хотела на мульт про шкодливого енота?

– Давай в воскресенье? Сегодня я сильно вымотана: желаю только помыться и рухнуть на кровать. А завтра – планы.

– Мне воскресенье подходит. По рукам!

Когда я отвёз Венеру, то полночи ещё кружил по городу, не зная как собрать в кучу все свои парадоксальные намерения, мысли и возможности. И окончательно утомившись, в четыре часа ночи подъехал к дому. Засыпая на ходу, поднялся на этаж и у своей двери обнаружил пренеприятнейший сюрприз – сонную Лену Дубцову с чемоданом в руке.

– Думала, что ты уже до утра не вернёшься! – защебетала бывшая лучшая подруга, растягивая губы в лицемерной улыбке и минуя приветствие. – Ну что, зайдём в квартиру, или так и будем стоять на пороге?

Глава 14

Я не видел Лену с того самого дня двенадцать лет назад…

Не скажу, что с тех пор она сильно изменилась внешне: всё тот же наглый, самоуверенный взгляд огромных зелёных глаз, всё те же милые ямочки на щеках, ярко выраженные скулы, в меру пухлые губы, вьющиеся рыжие волосы до плеч, идеальная фигура… Дубцова уже в шестнадцать лет была самой красивой девушкой в округе и разжигала нешуточные конфликты за одно только право общаться с ней: как между парнями, так и между девушками. Нет смысла сейчас вас обманывать и заставлять поверить в то, что я никогда не был влюблён в свою лучшую подругу. Был. Настолько сильно, что у меня вмиг пересыхало во рту, лихорадочно сбивалось дыхание и предательски потели ладони от её частой дружеской близости. Настолько фанатично, что я постоянно следил, когда силуэт Лены появится в окнах соседнего дома после очередной прогулки с подругами, поездки с родителями на озеро или же банального похода в продуктовый магазин. Настолько одержимо, что я всю ночь драил до блеска свою комнату, зная что с утра Дубцова должна забежать ко мне на несколько минут поболтать или занести что-то.

Ну и конечно, как и любого, клинящего от буйства собственных гормонов подростка, меня в какой-то момент осенило, что нужно признаться подруге в своих истинных чувствах: а вдруг взаимно?

Я перелопатил весь интернет в поиске нужных слов, тысячу раз исправлял и начисто переписывал речь влюблённого идиота, неделями репетировал окончательный вариант перед зеркалом. Даже к Лизе ходил за советом: какая прическа мне больше идёт, в какой одежде я выгляжу более мужественно, презентабельно и тому подобное… А что вы ждали от идеального мальчика?

Всё бы ничего, но я так долго собирался с мыслями, не решался открыть рот, боясь потерять дружбу, что, в конечном счёте, был опережен местным деревенским Казановой.

Забыл сказать, что каждое лето до моих шестнадцати лет включительно, мы с Лизой проводили у бабушки в посёлке Сиреневый, который был так назван в честь созвучного кустарника. Собственно, местность, в самом деле, была богато усыпана этими великолепно пахнущими растениями. Да и у нашего дачного дома, всё пространство по периметру, занимала любимая всеми сирень.

Не стану вдаваться в подробности своих страданий после того, как Лена примчалась ко мне в комнату и, кинувшись на шею, счастливо сообщила, что сам Ваня Рыльский предложил ей встречаться. Тогда я понятия не имел, кто это такой, ведь в отличие от Дубцовой не жил в посёлке круглогодично, а приезжал только на летние каникулы. Стиснув зубы, крепко сжал худые Ленины плечи и максимально правдоподобно изобразил радость, а внутри рвал и метал: «Опоздал! Френдзона навеки!» И лучше бы всё так и оставалось…

– Ты что, до сих пор на меня злишься? – некогда самый приятный голос, вырвал из хаотичного плена далёких воспоминаний. – Давай поговорим.

– Сейчас? – усмехнувшись, достал из кармана мобильник и, разблокировав экран, цинично постучал пальцем на месте даты. – Ты опоздала на двенадцать лет с извинениями.

– Илья… Я понимаю, что тогда поступила ужасно. Просто хотела доказать Ване, что мне был нужен только он один… Я правда не знала, как потом всё остановить.

– Ты и не пыталась. Стояла и с удовольствием смотрела, как с твоей же подачи меня дубасят трое обдолбанных отморозков… – чудовищная картина произошедшего в грязном заброшенном доме мелькнула перед глазами, но я не даю ей перебросить себя в болезненые воспоминания. Делаю максимально глубокий вдох и надменно произношу. – К чему сейчас этот спектакль, Лена? Тебе ночевать негде? Ничем не могу помочь. Мои двери навсегда закрыты для тебя.

– Твоя мама сказала, что ты не против возобновить общение, и с работой помочь можешь.

– Кто бы сомневался, что тебя ко мне привели исключительно меркантильные цели… Как была избалованной беспринципной эгоисткой, так и осталась. Мне всё равно, что там наплела моя мама, на порог тебя не пущу. Будь добра, отойди от двери.

– Но, Илья, сейчас ночь на дворе! Куда я пойду? Ты же не оставишь меня в подъезде? Все деньги закончились, и совсем некуда идти…

Театральное училище потеряло способную студентку. Видимо, этот щенячий взгляд, жалостливые возгласы и пафосные взмахи руками должны были пронять. Врёт и не краснеет. Впрочем, как всегда. Неужели, считает меня всё тем же наивным, доверчивым придурком? Ума ей всегда недоставало. До сих пор в общении с противоположным полом делает ставки на свою кукольную внешность и врожденное обаяние. Но со мной это больше не прокатит.

Покрутив в руках телефон, нахожу в нём контакты ближайшей гостиницы. Под сбитым с толку взглядом Дубцовой, бронирую на её имя одноместный номер. Затем вызываю такси до нужного адреса и впихиваю в руку ошалевшей Лены пятитысячную купюру со словам: «Должно хватить!» Подталкиваю опешившую девушку вместе с чемоданом к лифту, сообщив о том, что такси уже ждёт внизу.

– А ты очень изменился, Илья. Совсем другой человек – обвинительно отрезает Дубцова, прийдя в себя, в то время, как металические двери, наконец, скрывают её в кабине вместе с пожитками.

По мне, так я отлично справился. Даже давящее волнение и внутренний мандраж, которые многие годы были привычными при любом упоминании о Лене, сейчас канули в лету. Простил ли я её за жестокую подставу? За безжалостную насмешку над юношескими чувствами? За предательство? Наверное, нет. Но теперь для меня это стало действительно маловажным. Ещё бы и с другим своим навязчивым воспоминанием найти общий язык и зарыть поглубже в память.


Настойчивое «дзыыыынь», погоняемое орущим звонком телефона, прерывает мой неприличный сон на самом пикантном месте и заставляет лениво открыть один глаз, чтобы оценить обстановку.