— Это случайно, Валентина Васильевна, — робко отвечала я, зная, что властная женщина от подчиненных ждет только покорности. — Кто-то решил подшутить надо мной. Я не знала. Правда!
Валентина Васильевна была женщиной, твердо уверенной в том, что она-то прожила много лет и на своем веку чего только не повидала. Поэтому, наверное, у нее в мозгу стоял какой-то датчик, фильтрующий честные и нечестные ответы. Обработав полученную от меня информацию, она быстро продиагностировала ответ и решила, что в нем больше правды, чем вранья.
— Хорошо, Сонечка, но все же сходи в туалет и смой этот ужас!
Я понадеялась, что парень носил с собой обычный маркер, а не водостойкий!
— Хотя, задержись на секунду. Чтобы ты тоже была в курсе. Ребята, в нашем классе прибавление! — пододвинув незнакомца к себе немного ближе, Валентина Васильевна продолжила, и мой обидчик чувствовал себя очень неловко, стоя так близко с такой… большой женщиной. Я почувствовала торжество справедливости. — Глеб Пономарев! По правде сказать, многие из вас должны быть с ним знакомы. Глебушка рассказывал мне, что учился в этой школе первые два класса, а потом ему пришлось уехать. И вот сейчас он вернулся в наш город и решил ходить снова именно в нашу школу! Правда, чудесно?!
Не видела ничего чудесного. После того, как я узнала имя парня — в мозгу произошел какой-то щелчок узнавания, но я не могла вспомнить точно. Но когда Валентина Васильевна напомнила о том, что Глеб уже учился с нами, какой-то затерявшийся пазл встал на место. Картина была собрана по кусочкам. И, теперь с большим интересом приглядевшись к парню, я начала замечать детали, напоминающие мне некоего маленького мальчика с золотой цепочкой на шее.
Пожалуй, если бы я была более внимательной, то я бы, приглядевшись, смогла узнать Пономарева и при нашей первой печальной встрече. Глеб с тех пор, конечно, очень изменился — помимо того, что он вырос и возмужал, парень стал еще более притягательным, более красивым и, конечно, он стал взрослым и умным.
Господи, пожалуйста, я так редко к тебе обращаюсь! Пусть он забудет тот день, миг и час, когда я в детстве призналась ему в любви! Ведь не специально же делала, хотела как лучше!
А получилось как всегда.
Парень с довольным видом проследовал на самую последнюю парту. Я в замедленной съемке вычисляла с физической точностью каждый его шаг и понимала, что вот-вот случится страшное! Его сумка тяжело упала на парту, когда я громко сказала:
— Там, вообще-то, я сижу!
Это прозвучало также неожиданно для всех, как гром среди ясного неба. Глеб на секунду замер, крепко сжимая сумку в руках — я поняла, что на месте несчастной сумки по задумке должна была оказаться я. Потом он расслабился, весело улыбнулся публике и преспокойно сел.
— Значит, будем сидеть вместе! Или ты имеешь что-то против?
Сказать правду — значит, расстрелять хорошее мнение о себе.
Я молча развернулась и вышла из кабинета. Надо же когда-то заниматься оттиранием своего лица и приведением себя в божеский вид. К тому же, это была отличная возможность оттянуть время до моего появления в классе.
Может проторчать здесь весь день?
Или сказать, что маркер оказался, водостойкий? Я же не смогу проходить в таком виде весь день?
Но потом я решила, что нельзя так просто сдаваться. Я сильная, умная, смелая, решительная! Я — Королева для самой себя и никто не посмеет высмеивать меня забавы ради! К тому же, кто это был? Мальчишка, который в первом классе был ниже меня.
Вот почему Инга называла его мелким хнырем! Она отлично помнила рост маленького Глеба — у подруги вообще феноменальная память. Инга по-прежнему считала, что Глеб и сейчас остался таким же маленьким храбрым Глебом.
'Храбрый, еще как! — думала я, оттирая каллиграфическую мазню птеродактиля — именно так я мысленно окрестила Глеба-неудачника. — Ну, ничего, мы еще попляшем! И на нашей улице будет праздник!'.
Праздник действительно был. И действительно на моей улице. Только гораздо позже, и… это уже совсем другая история.
Я дождалась, пока вымытое лицо перестанет быть красным (то ли от злости, то ли от постоянного трения), и только тогда вернулась в класс. Стоит сказать спасибо ребятам, которые на мое возвращение отреагировали ровно, будто бы ничего сегодня и не происходило. Что это — молчаливый знак сочувствия или своеобразная поддержка?
Я бы обязательно подумала об этом. Я бы даже разложила все по полочкам, нашла бы чистый листик, разделила бы его на две половинки и расписала бы все по пунктикам, чтобы быть уверенной в правде на сто процентов. Но я сидела с Глебом Пономаревым: с парнем, которого я почему-то сразу невзлюбила. Сначала у меня просто глаз дергался, потом я исподтишка посматривала на своего чудного соседа, и только под конец урока смогла немного расслабиться. Если он не предпринял никаких попыток общения, то мне незачем волноваться.
Да, именно так я и думала. Наивная!
День вообще проходил чудесно. За исключением утреннего инцидента, нового ничего не было. Я могла спокойно отдыхать на уроках, рисуя в черновике разных бабочек, потом штук десять собственных росписей, и под конец квадратная пирамида из бумажных клеточек. А как еще себя развлекать, когда на телефоне нет единиц?
Но этот самый птеродактиль все-таки решил мне что-то прочирикать. Не успела я выйти из здания, как эта парнокопытная сволочь поймала мою руку и утащила за угол здания, да так, что я и пикнуть не успела.
Мы стояли друг напротив друга, буравя взглядами. И чего, спрашивается, я тут делаю? Смотрю на него, изучаю, думаю. Нужно было бежать, бежать без оглядки, не смотреть и не думать, не разговаривать…
— Будем молчать, да? Ок. Только у меня нет времени играть в молчанку. Давай, как мне понадобиться достойный соперник, я тебе звякну, лады? — выпалила я, не зная, что еще сказать.
Нет, я определенно не могла разговаривать с ним нормально — по-человечески, то есть. И не из-за того, что чувствовала к парню что-то особенное (не любовь, а злость и ненависть — а вы о чем подумали?), не из-за того, что ежеминутно сдерживала свои порывы поискать глазами что-нибудь потяжелее, чтобы потом со всего маху увесисто шибануть этого недотепу. Наверное, были и другие причины — я не знаю точно, так как никогда не любила заниматься самокопанием — выходило плохо и меня раздражало. Но почему-то в этот момент мне вспомнился маленький мальчик Глеб — очень четко вспомнился, как будто это было только вчера: его красивые голубые глаза и светлые волосы, его бледноватая кожа и родинка на правой щеке, его по-детски писклявый голос, и, конечно же, вспомнилось мое к нему отношение. Это было что-то такое до боли знакомое, нежное…
Но вместо того, чтобы удивиться моей колкости, или гаркнуть что-нибудь неприятное в ответ, Глеб… рассмеялся. От души, заливаясь звонким смехом, он смеялся долго и со всем удовольствием, ничуть не смущаясь моего недоумения. Я даже попыталась покрутить пальцем у виска, успела много чего передумать, даже осмотрелась по сторонам — нет ли где-нибудь пришельцев из другой планеты, которые бы так могли рассмешить моего нового одноклассника. Но нет, было тихо и спокойно, как на кладбище.
— Ты совсем больной? — возмущенно крикнула я, пытаясь достучаться до парня. Единственным моим желанием сейчас было внезапное появление докторов из психбольницы, которые с самыми доброжелательными улыбками заберут мальчика Глеба, а потом расскажут мне правду: Глебушка сбежал с больницы, совершенно случайно, а доктора его по всему городу ищут. Я бы даже слезу пустила — на радостях!
— Извини, — выдохнул он, успокаиваясь. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты очень смешная, когда злишься?
Я, конечно же, не призналась, что подобное уже слышала.
— Нет, но теперь я хоть понимаю, почему меня все выводят из себя, — фыркнула я. Вот он, момент, когда выясняешь, что он все-таки адекватный парень, и теперь с чистой совестью можно валить домой. Но вместо этого я продолжаю стоять, переступая с ноги на ногу. — Надеюсь, это не будет теперь твоим хобби? Я, знаешь ли, тоже люблю посмеяться… может, возьму на заметку.
— Не знаю, так масштабно о своем веселье я не думал, — он прислонился к стене школы, чувствуя себя совершенно комфортно в моем обществе — чего нельзя сказать обо мне. — На самом деле, я хочу тебе кое-что предложить.
— И что же? — спросила я, только чтобы утолить свое любопытство.
— Сегодняшний случай должен стать первым и последним, идет? Я, конечно, понимаю, что я супер крутой парень, и твоя необычная реакция на меня является лишь самозащитой, чтобы не влюбляться. Я не хочу тебя осуждать. Но было бы неплохо, если бы наши словесные перепалки не происходили на людях, ок? Если тебе захочется высказать мне все — ты можешь просто увести меня в сторону, и я спокойно и без нервов все выслушаю!
Вот те на! Как мы заговорили! Я ли к нему сегодня с утра лезла? Мог бы не смотреть на меня, мог бы сказать, что смотрел, потому что задумался. Я не заставляла его отвечать так, как он ответил. И, конечно, я взбесилась. Любое упоминание любви было категорически запрещено по отношению ко мне: я всегда была такой, немного резковатой и неадекватной, потому что с детства родилась именно такой, и уже ничто меня не исправит. Я сказала ему то, что думала, а он… гад! И теперь он говорит, что это у меня реакция такая? И ведь выдумал — самозащита какая-то!
Моему возмущению не было предела.
— Значит так, Казанова! Хочешь выслушать все, что я о тебе думаю? Так вот слушай! Ты — идиот. Можешь называть себя круглым идиотом и посвятить это выражение мне — буду благодарна. Но запомни, индюк недоделанный, у меня на тебя нет никакой реакции — и уж тем более какой-то защитной, кроме одной — я не хочу сталкиваться с тобой. Не хочу с тобой связываться и делать еще какие-то вещи, потому что ты мне не нравишься, ты мне неприятен. Поэтому, премного благодарна, что уделил мне минутку драгоценного времени, чтобы расставить все точки. Расставил? Молодец, Вася, гуляй дальше!
"Обыкновенная сказка" отзывы
Отзывы читателей о книге "Обыкновенная сказка". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Обыкновенная сказка" друзьям в соцсетях.