– Правда? Мне жаль тебя. Как ты только на подобные гроши выживаешь? Кто вообще твой босс?

– Я не понимаю, что тебя так веселит, – сдвинула брови я. – Во-первых, сегодня всё ещё только третье число и до начисления моей зарплаты всё ещё остаётся два дня, а во-вторых, на моём счету не одна, а сразу две зарплаты, – кажется ещё чуть-чуть и из моих ушей рисковал пойти пар.

– Во-первых, я всему своему персоналу выплатил сегодня преждевременную зарплату, а во-вторых, у тебя прибавка за проведённые за городом дни, которая заранее была оговорена.

– Прибавка? Ты удвоил мою зарплату! – плевалась гневом я.

– Насколько я помню, мы с тобой не обсуждали сумму, которую ты должна была получить за эту поездку. Она осталась на моё усмотрение.

– Я не нуждающаяся! И тем более не продающаяся! Не думай, что можешь доплачивать мне за то, что я с тобой сплю!

– Даже не рассчитывай на это, – самоуверенно произнёс Дариан. – Я не буду платить тебе после секса.

– Что значит “после”?! – возмутилась я.

– Это значит, что я предпочитаю платить “до”, – тяжело выдохнув, схватил меня за вытянутую руку Риордан, резким рывком заставив меня бухнуться в диван слева от него, из-за чего попкорн, стоящий между нами в большом картонном ведре, просыпался на диван. – Так что можешь не переживать, эти деньги никак не связаны с твоими успехами этой ночью.

– Ты идиот! – бросила в собеседника забытым им у меня сегодня утром галстуком.

– Сейчас только начало первого, – посмотрел на часы Дариан. – Соскучилась и решила приехать пораньше? М?..

– Решила пораньше задушить тебя твоим же галстуком, сразу после того, как увидела смс-оповещении о начислении средств на мой счёт, – прищурилась я.

– Странно ты выражаешь свою любовь ко мне.

– Хах! Может быть потому, что я тебя не люблю?

– Угощайся, – спустя пару секунд напряженного молчания и сверления меня взглядом, который должен был мне показать, что терпение моего собеседника явно находится на пределе, сдержанно произнёс Дариан, подтолкнув ко мне ведро с попкорном, после чего угостился сам.

Недолго думая, я придвинула к себе пуфик из кожзама и, откинувшись на спинку дивана, смотря в телевизор, запустила руку в попкорн.

– Не смей больше делать мне подачек… – прошипела я.

– Ты о попкорне? – невозмутимым тоном поинтересовался Дариан и, посмотрев на меня снизу вверх и не получив ответа, кроме того, что я выстрелила в него взглядом, с сарказмом добавил. – Купишь себе сливки и молоко.

От столь острой колкости внутри меня произошла мгновенная вспышка. Дариан всё-таки взорвал во мне тринитротолуол*… Бум!!! – и держу пари, этот диван ещё никогда не был так безжалостно забросан попкорном.

(*Тринитротолуо́л – одно из наиболее распространённых бризантных взрывчатых веществ).


– Совсем не понимаешь шуток, да? – вместе со мной стоя в уборной напротив зеркала, поштучно выковыривал из своих волос попкорн Дариан, в то время как мне приходилось ещё и крошку из груди вытрясать.

– Ты козёл! – злостно трепля волосы рукой, отозвалась я.

– Это я уже раз двадцать слышал. Но если я козёл, тогда кто ты? – с расстановкой поинтересовался Дариан, вопросительно посмотрев на меня сверху вниз через плечо. В татуировку на этом плече я могла сейчас буквально уткнуться носом, из-за недостающего пространства в уборной. Как будто туалет нельзя было сделать более просторным!

– Ну и кто я? – вздёрнула брови я.

– По логике вещей, виды спариваются внутри своих видов.

– Мы с тобой не спариваемся, – злостно фыркнула я.

– Именно по этой логике, – проигнорировав мои слова, продолжал Дариан, – выходит, что я, козёл, запал на тебя только потому, что ты, Таша, коза.

– Звучит ужасно, – сдвинула брови я, чтобы не выдать мысленную ухмылку на то, что Дариан на меня “запал”.

– Поэтому я предпочитаю такой вариант: ты – львица, а я, соответственно… – Дариан посмотрел на меня с таким выражением лица, словно я могу сама додумать правильный ответ.

– Лев? – блеснула умом я.

– Именно.

– Что ж, тогда я предпочитаю думать, что мы с тобой не спариваемся, а скрещиваемся. Это означает, Дариан, что я – львица, а ты всё-таки козёл.

На сей раз не выдержала даже я. Мы одновременно брызнули смехом, заполнив им всё пространство в уборной.


Я смотрела на картину, стоящую на мольберте возле окна в мастерской мистера Гутмана.

– Она нарисована давно, – заметила я тем бархатным тоном, которым привыкла говорить только в этой комнате. – Зачем вы её достали?

– Моуди Фултон умерла, – вытирая кисти от специального раствора мягкой тряпкой, когда-то бывшей белой, но теперь окрашенной в многочисленные цветные пятна, ответил мистер Гутман и, по обыкновению, продолжил лишь спустя несколько секунд. – Марвин Фултон заходил ко мне вчера, чтобы попрощаться.

– Мистер Фултон? – не скрыла своего удивления я. – Разве вы дружили?

– Мы жили на одной улице, наши дети были рождены в один год. Мы – одна история. Его единственный сын, с которым он с Моуди не общался последнее десятилетие, и с которым он всё-таки смог найти общий язык после смерти жены, сегодня утром увёз его на север, к двум внукам и внучке. Он доживёт свою старость где-то там, в неизвестной нам дали.

Сказав это, мистер Гутман замолчал, а я выпрямилась и посмотрела в окно, в сторону дома Фултонов, стоящего слева от дома Генри.

С Фултонами моя семья никогда не ладила, да и вообще в городе не нашлось бы ни единой семьи, которая с ними бы ладила, однако так уж сложилось, что они были именно нашими соседями. Перепалки случались минимум один раз в месяц, максимума же они достигли после того, как Миша скатилась в наркотическую яму, что позволило Фултонам вызывать на нас полицию теперь не один раз в год, а пару раз в месяц. Кажется, я помню все стрелы, выпущенные из их колчана в нашу сторону. Больше всего запомнились конечно же те, которые пришлись на моё детство. Детство вообще яркая вещь в жизни любого человека, и эта вещь с каждым годом становится всё ярче и ярче, словно отполировывается тяжестью прожитых человеком лет…

Однажды мистер Фултон вызвал полицию потому, что на его газоне нагадила собака и, как он утверждал, это была именно наша собака. Он имел ввиду ту самую таксу, которую подобрала на улице Пени и которой отец приделал вместо передней лапки протез в виде колеса. Возможно виновницей кучи на газоне Фултонов была и наша собака, так как на тот момент на нашей улице больше ни у кого собак не было, но с той же вероятностью это мог сделать любой другой пёс, тем более с учётом того, что для мелкой таксы столь внушительная куча казалась большеватой. И всё же Фултоны утверждали, что видели именно нашу собаку, которую требовали усыпить из-за дурного характера, что было откровенной ложью, так как наша такса была весьма кроткого нрава. Отец недолго доказывал, что такса на протяжении всего того дня находилась запертой дома. В итоге так и не выяснилось, кому именно принадлежала та несчастная куча и она так и осталась “ничейной”.

Или тот момент, когда Джереми сломал засохший розовый куст миссис Фултон, насквозь протаранив его мячом. Миссис Фултон так кричала!..

Впрочем, развод Генри и дружки по наркоманской части со стороны Миши – вот что стало для Фултонов раздольем, а не какой-то розовый куст, из-за которого полиция даже отказалась приезжать на разборки.

Впрочем, Фултоны всё же проявили некоторую терпимость после того, как в нашей семье произошла трагедия. За два последующих года они ни разу не позвонили в полицейский участок. Если задуматься, тогда можно даже прийти к выводу о том, что высшей солидарности к нашему горю, чем Фултоны, в те времена не проявил никто…

– По просьбе Марвина, завтра я должен буду заколотить досками окна и двери их с Моуди дома, – оборвал мои мысли мистер Гутман. – Ещё один заколоченный дом на этой улице… Всё меняется.

– Вы хотите “заколотить” окна и на картине, – скорее утвердительно, нежели вопросительно произнесла вслух свою догадку я.

– Я всего лишь тайный зритель, – немного подумав, произнёс мистер Гутман.

Я отошла от окна и, сев за стол с пылающей огнём свечи лампой, замолчала. Тишина продлилась около пяти минут, когда я, наконец, додумав свои тяжёлые мысли, произнесла:

– Я хочу вас кое с кем познакомить. Можно?

– Если ты действительно этого хочешь, почему бы и нет.

– Странно, – слегка повела бровями я. – Я не думала, что Вы так легко согласитесь.

– Это потому, что я больше тридцати лет прожил отшельником?

Я промолчала, зная, что он не был полноценным отшельником. Мистер Гутман регулярно контактировал с социумом из-за банальных потребностей вроде пищи и оплаты коммунальных услуг, но в то же время он свёл своё общение с людьми до возможного минимума, из-за чего я в итоге была склонна согласиться со словом “отшельник”, что и выразила своим молчанием.

– Душа – человеческий лабиринт, – вдруг произнёс художник. – Кто-то ведь должен будет заколотить досками и мой лабиринт тоже.

– Может быть Вам ещё рано заколачивать свой лабиринт? – посмотрела на собеседника я.

– Ты возвела стены, заколотила все входы и выходы своего лабиринта, – умиротворённо начал произносить слова мистер Гутман. – Как думаешь, услышит ли человек, которому ты кричишь из своего наглухо заколоченного лабиринта, твои слова о том, что ему рано вбивать гвозди в свои доски?

Глава 40.


За прошедшую неделю Нат всего один раз ночевала в своей спальне, что начинало нас с Коко наводить на мысль о том, что огневолосая скоро окончательно нас бросит, отчего наша осенняя хандра на фоне тусклой погоды приправилась дополнительной перчинкой. Мы даже начали скучать по Натаниэль, не смея без неё подниматься на чердак, чтобы без её спроса смотреть на звёзды, которых из-за набегающих с севера густых облаков с каждым днём становилось всё меньше видно на ноябрьском полотне.