На мгновение – на одно мгновение беспомощного, безысходного отчаяния, овладевшего им, обессилевшим и вымокшим до нитки – в голове промелькнула мысль о том, чтобы признаться. Сказать ей, кто он такой и зачем он здесь. Покончить со всей ложью. Разом, прямо здесь и сейчас.

Но, узнав правду, она разъярится. Она возненавидит его.

И сбежит.

Пусть порученное ему дело вызывает в нем одно только отвращение, но он должен завершить его. Исполнить этот проклятый долг перед королем и страной. Должен доставить ее – вместе с ее секретами – в Англию.

– Мари, но зачем же мокнуть под дождем? – процедил он, боясь шевельнуться. – Пойдем под крышу. Там и поговорим.

Она не шелохнулась.

– Он говорил, что он мой брат.

– Он лгал. Все сказанное им – ложь. Эти военные не гнушаются ничем, лишь бы прибрать нас к рукам. Они способны на самый подлый обман.

– Но он похож на меня.

– Ну разумеется, похож, – ответил он, лихорадочно соображая. – Они три недели держали тебя в лечебнице и досконально изучили твою внешность. И чтобы их ложь выглядела правдоподобнее, нашли человека, похожего на тебя.

Это не так уж сложно. Они рассчитывали, захватив тебя, заставить меня пойти на уступки. – Его голос дрогнул. – Ну подумай сама, Мари. Разве ты знаешь того человека? Он хоть кого-то напомнил тебе?

– Нет.

– Значит, ты не помнишь его?

– Нет, – повторила она, но взгляд ее оставался недоверчивым.

– Тогда почему же ты считаешь, что он говорил правду? Воцарилась тишина, слышалось только шуршание дождя.

– Но ведь тебя я тоже не помню, – тихо проговорила она.

Он стиснул зубы. Ну что можно возразить на это? Она права.

– Мари, они хотели одурачить тебя. И похоже, им это удалось. Ты уже не доверяешь тому, кому должна была бы доверять больше остальных. Я твой муж. Ну скажи, что мне сделать, чтобы ты поверила?

– Я не знаю, Макс. – Она покачала головой и заморгала, словно борясь со слезами. – Не знаю. Сегодня утром мне еще казалось, что я знаю тебя, Мне казалось, я...

Люблю тебя.

Эти слова явственно прозвучали у него в голове, хотя она и не произнесла их.

Она потупила взгляд. С прилипшими к щекам мокрыми темными прядями, в испачканном, разодрандом плаще, выглядывавшем из-под его черного плаща, она выглядела такой жалкой и несчастной, что ему нестерпимо захотелось притянуть ее к себе, обнять ее, осыпать ее лицо поцелуями. Но он не осмеливался приблизиться к ней ни на шаг, опасаясь, что она воспримет это как угрозу.

И все это время он непрестанно думал об одном. Ты, права. Чутье не обманывает тебя. Я лгу тебе. Он твой брат. Или был им.

Ведь я, возможно, убил его.

Свинцовая тяжесть наполнила его сердце. Не то чтобы он жалеет об этом. Но видит Бог, ненависть окажется слишком слабым понятием, чтобы описать ее чувства к нему, когда она узнает о брате.

– Макс, – тихо проговорила она, накручивая поводья на руку, – ведь ты откликнулся на то имя.

– Какое имя? – хрипло спросил он. Он уже едва сдерживал себя, раздираемый желанием выложить ей правду, не в силах ни секунды дольше терпеть эту муку. Зачем откладывать неизбежное?

– Д'Авенант. Тот человек, которого ты убил, назвал тебя д'Авенантом. И ты откликнулся на него.

– Я обернулся не на имя, а на голос. Она не отводила взгляда от его лица.

– Но ты сразу же выстрелил в него. У меня такое впечатление, что тебе ничего не стоит убить человека.

– Но ведь он целился в меня, я был вынужден защищаться. В конце концов, я защищал не только себя, но и тебя.

– Да, знаю... Но у меня никак не выходит из головы... Я не ожидала... – Она снова покачала головой. – Ведь мне казалось, что я знаю тебя. Я видела в тебе человека мягкого, доброго, образованного, но сегодня... ты был совсем другим.

Вспышка молнии вдруг озарила небо, словно подчеркивая и подтверждая последние ее слова. Ты был совсем другим. Как ему объяснить ей, если он не в состоянии объяснить это себе?

Он стоял и смотрел на нее сквозь потоки дождя, пытаясь найти хоть какое-то объяснение. В прошлой жизни – Боже, как давно это было! – невозможно было даже представить такое. Но сегодня он, не испытывая не малейших сомнений, нажал на курок. Потому что видел перед собой не человека, а врага, противника, в намерения которого входило отобрать у него Мари.

И движимый решимостью не допустить этого, он убил его. Убил, чтобы сохранить Мари.

Он не испытал никакого раскаяния, даже сожаления. Наоборот – в тот момент он почувствовал огромное удовлетворение. Дрожь восторга пробежала по его членам. То был дикий, примитивный восторг победителя.

Гром прогремел прямо над их головами. Мари ждала ответа.

Но ответа у него не было.

Сегодня ты был совсем другим.

– Я неплохо стреляю из пистоли, потому что во время болезни много упражнялся в стрельбе. – Он сказал правду, не отдавая себе отчета в этом, а потом уже просто не мог остановиться. Он устал от лжи, хитростей и недомолвок. – Из всех спортивных забав это была единственная, на которую у меня доставало сил. Я не мог выезжать на охоту или скакать на лошади. Мои братья выезжали на охоту, выходили в море, но мне эти развлечения были недоступны. Только когда в руке у меня была пистоль и я нажимал на курок, я начинал чувствовать, что я тоже мужчина, такой же, как остальные, а не просто кусок обессилевшей плоти. Сегодня впервые в жизни я стрелял в человека, и, поверь мне, Мари, это не вызывает у меня гордости. Но если кто-нибудь еще раз попытается отнять тебя у меня, и мне снова придется стрелять, – пылко заявил он, – я сделаю это, не раздумывая.

Эта страстная речь явно ошеломила ее.

Но еще больше она удивила его самого. Он чувствовал, что весь дрожит, – и это был не гнев, не обида, а гораздо более сильное чувство.

Он убил человека, боясь потерять ее. И если придется, то сделает это опять. Не ради короля, не ради Англии, а по велению своего сердца.

И этот резон перевесит все остальные – такие как, долг, честь и даже добро и зло. Ради нее он готов на все. Абсолютно на все.

Это открытие так поразило его, что он пошатнулся. Правда, открывшаяся ему в эту секунду, огромная и пугающая, была подобна раскатам грома, сотрясающим ночное небо. Сегодняшнее происшествие, которое было и нежданым, и нежеланным, вдруг представилось ему своего рода чудом, несущим избавление. Он почувствовал не просто облегчение, а радость.

Они не поднимутся на корабль, который ждет их у бретонского берега. Он не отдаст ее никому.

Дамоклов меч, висевший над его головой, преломившись, упал к его ногам.

Он не отдаст ее. Она принадлежит ему.

И никому больше.

– Мари, я не обманываю тебя, – сказал он, чувствуя, как перехватило у него горло. – Неужели ты думаешь, что все, что было между нами, ложь?

– Я уже не знаю, что мне думать!

Ее глаза сказали ему о том же; он видел в них борьбу разума и сердца. Сомнения боролись с желаниями, логика с чувствами. Та же борьба шла в нем самом, и он почти явственно ощущал, как ее сердце бьется в унисон с его.

Он чувствовал, как, должно быть, чувствовала и она, что доводы разума терпят крах. Наверное, исход борьбы был предрешен. Желания и чувства умирают последними.

Слишком мучительна, невыносима для них обоих мысль о разлуке.

Сейчас он был уверен – она переставит его. Не сможет. Как не сможет предать ее он.

Мари смотрела на него, вся дрожа, судорожно глотая прорезанный дождевыми потоками воздух, и он уже не мог удерживать себя. Отдавшись на волю чувств, которые так долго старался заглушить в себе, не осмеливаясь даже обозначить их словами, он двинулся к ней. Она не отшатнулась, стоя неподвижно под проливным дождем.

Их разделяло всего несколько дюймов. Он остановился, посмотрел на нее – на эту чудесную, независимую, умную и отважную женщину, казавшуюся сейчас такой беззащитной и маленькой в этом мокром черном плаще, – и что-то вдруг разорвалось в его душе. Теплое и необъятное, оно затопило его сердце, не оставляя в нем места вопросам, сомнениям, страхам. С пронзительной ясностью понял он вдруг, почему эта женщина была самой красивой, особенной, не похожей ни на одну из тех, что были или будут в его жизни.

– Я люблю тебя. Мари, – прошептал он.

Ее губы приоткрылись, но она осталась безмолвной. Еще одна вспышка света прорезала горизонт.

Он протянул к ней руку и коснулся ее щеки, ощутив холодные капли на ее теплой коже.

– Ты можешь не верить всему остальному, – тихо и твердо заговорил он, – но в это поверь.

– Я хочу поверить тебе, – страдающе закрыв глаза, дрожащим голосом проговорила она. Ее рука все еще сжимала поводья. – Очень хочу поверить тебе. Но тогда я не могу верить себе.

– Мари. Посмотри на меня.

Она подняла на него глаза, и он увидел слезы, дрожавшие в них.

– Милая, не противься себе, своему чувству. Мои чувства к тебе искренни. И то, что было между нами, тоже правда. – Он взял в ладони ее лицо. – Тот человек, в гостинице, который называл себя твоим братом, – ты что-нибудь чувствовала к нему?

– Нет.

– А что ты чувствуешь ко мне?

Ее нижняя губа задрожала, слезы покатились из глаз, смешиваясь на побледневших щеках с дождем.

Она прильнула к нему, положив руку ему на плечо. У него защипало в глазах. Он закрыл глаза и обнял ее.

– Ведь это есть, – хрипло проговорил он. – То, что мы испытываем друг к другу, все это правда.

Уткнувшись лицом в его грудь, она всхлипнула.

– Я никогда не смогу разлюбить тебя, Макс. Даже если... Даже если ты... Я все равно буду любить тебя.

– Люби, милая. Люби меня, – прошептал он. – Сейчас и всегда.

Она выпустила поводья, и они, дрожащие и безмолвные, прильнув друг к другу, тихо стояли под низвергающимися с небес потоками воды – пока она не подняла голову, и тогда его губы нашли ее, и их уста соединились в поцелуе. Два дыхания, две любви, два стремления слились воедино, заставляя их забыть о дожде, ветре, усталости. Его руки сжали ее тело – и словно одна из озаривших небо молний вдруг пронзила его. Чувства, так долго томившиеся взаперти, вырвались наружу и заполонили его.