— Они тебе понравились? — пробормотал Лео, целуя её нежную кожу.

— Да, — Кэтрин склонила голову набок, и Лео прочертил языком влажную дорожку вдоль её горла.  — Я… право не знаю, к чему все эти хлопоты. Но это было очень любезно с вашей стороны.

Лео приподнял темноволосую голову и перехватил в зеркале её томный взгляд. Лёгкими, поглаживающими движениями он провёл пальцами по её шее, словно пытаясь втереть в нежную кожу ощущения, вызванные прикосновением его рта.

— С моей стороны это вовсе не доброта, — пробормотал он, и загадочная улыбка коснулась его губ. — Я просто хотел, чтобы ты всё видела ясно.

Я уже начинаю, хотела сказать ему Кэтрин, но слова эти не успели сорваться с её языка, так как в комнату вернулась Поппи.


* * *

Той ночью Кэтрин спала очень беспокойно, то и дело погружаясь в мир кошмаров, казавшийся ей едва ли не реальнее, чем та гораздо более добрая действительность, в которой она пребывала наяву.

Отчасти это были сновидения, отчасти воспоминания, которые привели Кэтрин в дом бабушки, и девушка увидела её сидящей за письменным столом и делающей записи в бухгалтерской книге.

Прямо с порога Кэтрин бросилась ей в ноги и спрятала лицо в складках её просторных, чёрных юбок. Она почувствовала, как костлявые пальцы старухи впились ей в подбородок, с силой приподнимая вверх голову.  

Бабушкино лицо было густо намазано белилами, и на его пепельной белизне резким контрастом выделялись окрашенные в тёмный цвет брови и волосы. В отличие от Алтеи, бабушка не наносила на губы яркую губную помаду, предпочитая использовать лишь бесцветный бальзам.

— С тобой говорила Алтея? — произнесла старуха, и слова её прошелестели тихо, как сухие листья, подхваченные резким порывом ветра.

Кэтрин силилась произнести связный ответ, но речь её то и дело прерывалась надрывистыми рыданиями.

— Да … и я ничего … не понимаю…

Неуклюже напевая что-то успокаивающее, бабушка прижала её голову к своим коленям и стала поглаживать Кэтрин по волосам, расчёсывая худыми пальцами не забранные в прическу пряди.

— Неужели Алтея не сумела всё тебе как следует объяснить? Ты не самая умная девочка, но при этом и далеко не глупа. Чего ты не можешь понять? И сейчас же перестань плакать, ты же знаешь, я терпеть этого не могу!

Кэтрин с силой сомкнула веки, пытаясь унять слезы, бегущие по щекам. Её горло свела мучительная судорога.

— Должен же существовать какой-либо иной выход, что-нибудь другое. Мне нужен выбор.

— Ты не хочешь быть такой, как Алтея? — спросила бабушка с обманчивой мягкостью.

— Нет!

— И не желаешь быть такой, как я?

Кэтрин на мгновение заколебалась, а затем лишь слегка покачала головой, боясь снова произнести «нет». В прошлом она очень хорошо уяснила, что в общении с бабушкой это слово лучше использовать только в редких случаях и с предельной осмотрительностью. Ведь вне зависимости от обстоятельств, оно неизменно вызывало у неё раздражение.

— Но ты уже такая, как мы, — промолвила бабушка. — Ты рождена женщиной. А всем женщинам, девочка, уготована судьба шлюхи.

Кэтрин замерла, боясь пошевелиться. Пальцы бабушки превратились в когти, а ласковые поглаживания сменились медленными, хищными захватами.

— Все женщины продают себя мужчинам, — продолжала старуха. — Даже брак — это всего лишь сделка, в которой ценность женщины приравнена к её способности совокупляться с мужчиной и рожать ему детей. По крайней мере, мы в нашей древнейшей профессии в этом честны.

Речь её стала монотонной.

— Мужчины — грязные, жестокие существа. Но они правят миром, и так будет всегда. И чтобы подобраться к ним поближе, ты должна научиться подчиняться их воле. У тебя это превосходно получится, Кэтрин, я вижу в тебе неплохие задатки. Ты охотно делаешь то, что тебе приказывают. И тебе понравится  повиноваться ещё больше, когда за это будут платить деньги.

 Убрав руку, бабушка оставила голову Кэтрин в покое.

— А теперь ступай, и не смей меня снова беспокоить. Все вопросы, которые у тебя возникнут, ты сможешь задать Алтее. И поразмысли о том, что когда твоя тётя начинала свою карьеру, она чувствовала себя не намного счастливее, чем ты. Но Алтея быстро разглядела в этой ситуации все возможные преимущества. И, кроме того, все мы должны отрабатывать своё содержание, не так ли? Даже ты, дорогая. Положение моей внучки не освобождает тебя от этой обязанности. Пятнадцать минут на спине принесут тебе денег намного больше, чем другие женщины зарабатывают тяжким трудом за два-три дня. Иди, Кэтрин, и помни — покорное подчинение.

Оглушённая, словно она ударилась оземь, сорвавшись с огромной высоты, Кэтрин покинула бабушкин кабинет. Внезапно её охватило безумное желание броситься к входной двери и умчаться прочь. Но даже в таком состоянии она понимала, что без денег и пристанища, слабая, беззащитная девочка проживёт на улицах Лондона всего лишь несколько часов. Сдерживаемые в груди рыдания перешли в озноб.

Кэтрин начала подниматься наверх, в свою спальню. И тогда её сон изменился: страшные воспоминания обернулись причудливыми капризами воображения,… а те в свою очередь переросли в кошмар. Лестница, казалось, стала бесконечной, а подъём более крутым. С трудом взбираясь по ней, Кэтрин всё дальше и дальше устремлялась в мир глубоких, мрачных теней. Одинокая, дрожащая от холода, она достигла своей комнаты, освещённой лишь призрачным сиянием холодной луны.

Внутри находился мужчина. Он сидел, оседлав подоконник: одна его длинная нога покоилась на полу, а другую он свесил из окна. Форма его головы, сильные линии тела — всё это было отлично знакомо Кэтрин. В том числе и раздавшийся из темноты бархатный голос, от которого у неё зашевелились волосы на затылке.

— Это ты, Маркс. Подойди сюда.

Кэтрин накрыла волна тоски и облегчения.

— Милорд, что вы здесь делаете? — крикнула она, бросившись к нему.

— Жду тебя, — сказал он и обнял её сильными руками. — Хочешь, я заберу тебя с собой и увезу далеко отсюда?

— О, да, да... но как?

— Мы выберемся через окно, я приставил к нему лестницу.

— Это и в самом деле безопасно? Вы уверены…

Осторожно прикрыв ей рот ладонью, он заставил её замолчать.

— Доверься мне, — ладонь еще сильнее прижалась к лицу Кэтрин. — Я не позволю тебе упасть.

Кэтрин попыталась сказать ему, что отправится с ним куда угодно и с радостью выполнит всё, о чём он её попросит, но Лео так сильно сдавил ей рот, что она не смогла проронить ни звука. Сила, с которой он сжимал ей челюсть, причиняла боль. Кэтрин стала задыхаться.

Она распахнула глаза. Кошмар рассеялся, сменившись куда более страшной действительностью. Кэтрин попыталась выбраться из-под сокрушительного веса навалившегося на неё тела и позвать на помощь. Но твёрдая, жёсткая ладонь крепко сдавила ей рот.

— Вас хочет видеть тётя, — прорезал темноту хриплый голос. — Мне велено доставить вас к ней, и я не смею ослушаться.

Ульям справился с задуманным за несколько минут.

Он завязал Кэтрин рот плотной тканью, которая, причиняя боль, впилась в губы, а в язык ей уперся огромный узел. После того, как Уильям связал ей ноги и руки, он отошёл от кровати, чтобы зажечь лампу. Даже без очков Кэтрин разглядела на нём тёмно-синий сюртук, который обычно носили служащие гостиницы «Ратледж».

Если бы у неё была возможность произнести хоть слово, она попыталась бы уговорить или подкупить своего похитителя, но сквозь тугой узел кляпа прорывались лишь нечленораздельные звуки. Её рот наполнился слюной, и Кэтрин ощутила неприятный, резкий запах, исходящий от тряпки, которой Уильям заткнул ей рот. Ткань чем-то пропитана, поняла Кэтрин, и в тот же миг почувствовала, как её сознание рассыпается на осколки, разрозненные, как части неразрешимой головоломки. Её слабеющее сердце вяло качало отравленную кровь через занемевшие, непослушные члены, перед глазами мелькали огромные тёмные круги, а голова раскалывалась от боли.

Уильям приблизился к ней с мешком для грязного белья и, засунув внутрь её ноги, начал натягивать его на Кэтрин. Он не смотрел ей в лицо, полностью сосредоточившись на выполнении своей задачи. Кэтрин отстранённо наблюдала, как Уильям, чопорно придержал подол её длинной ночной рубашки, не позволяя тому задраться вверх. Где-то в отдалённой части мозга мелькнула слабая благодарность к Уильяму за то, что он позаботился о сохранении её скромности.

Кэтрин услышала, что возле  ног зашелестело постельное белье, и увидела, как  Доджер с яростным шипением бросился на её обидчика. Со скоростью ртути он вцепился Уильяму в руку, глубоко вонзив в него свои острые зубы. Кэтрин никогда не видела, чтобы маленькое животное вело себя столь агрессивно. Уильям удивлённо охнул и с низким проклятьем стряхнул хорька с руки. Доджер отцепился, пролетел через всю комнату и,  сильно стукнувшись об стену, с мягким шлепком упал на пол.

Кэтрин застонала сквозь кляп, и глаза её обожгли горячие слёзы.

Тяжело дыша, Уильям осмотрел кровящую руку, нашёл в умывальнике кусок ткани, обернул им рану и вернулся к Кэтрин. Он принялся натягивать мешок всё выше и выше, пока не стянул его у Кэтрин над головой.

Она понимала, что на самом деле Алтея вовсе не хочет её видеть. Нет, тётка жаждет её уничтожить. Возможно, Уильям не догадывался об этом. А может, попросту заблуждался по поводу её намерений. Сейчас это уже не имело значения. Кэтрин не чувствовала ничего: ни страха, ни боли, хотя слёзы продолжали безудержно бежать у неё из глаз и стекать по вискам. Какая ужасная судьба — покинуть мир, ничего при этом не ощущая. Она была не более, чем клубком перепутанных конечностей, сваленных в мешок, безмозглой куклой, лишённой воспоминаний и всякой чувствительности.