Отец. Похож на Веронику. Веселый… «Покатать на плечах, Тим?» Они с матерью валяются в траве на лугу, хохочут, целуются, зовут меня…

Дед, ласковый и добрый… Дядя… Он тоже всегда добрый, улыбается, но я отчего-то побаиваюсь его и, когда он разговаривает со мной, бессознательно прячу за спину левую руку с чересчур коротким мизинцем без ногтя.

Перед внутренним взором мелькало множество картин, историй, образов, звуков, вкусов и запахов, они мельтешили, будто яркие осенние листья, подхваченные ветром. Комната с книгами называлась библиотекой, я нередко там бывал, читал толстый том с картинками. Сказки и легенды северных королевств… Оттуда узнал про чаровниц из лесов Багряного Края, без некоторых подробностей, правда…

Воспоминания затягивали и манили, но мысль о Малинке мигом вернула в реальность. Я встал и с удивлением заметил, что сжимаю в кулаке нечто… Ах, да, туманный клочок. Разжал ладонь, взглянул на тонкую, едва различиму ткань, и вдруг будто стал кем-то другим. Мысли и чувства были незнакомые, не мои, но я в них присутствовал, занимал чуть ли не большую часть. Отец? Это было последнее, что я успел подумать, перед тем как чуждое сознание полностью затопило мое собственное.

* * *

…Сынишка слишком мягкий, позель у него подходящая — тимьян. Нежная травка, красивая, целебная, но постоять за себя? Как? Это же не тёрн с его колючками. Мать часто говорила, что нрав определяет хранительница, отец все над ней посмеивался, а, похоже, зря.

Дар, сильный, да еще привязанный к ветру, воздушной стихии, которая постоянно тебя окружает, всегда «под рукой», и без того будет мальчику в тягость, особенно сейчас, пока он мал. Вон как получилось с дружком его, Вихром: мальчишки повздорили, сын солдатского командира расквасил лорденышу нос, а тот такой ветер поднял, что обидчика сдуло к самой стене, да еще и приложило об нее как следует, чуть внутренности не отшибло. А может и отшибло, но Тим вел себя молодцом. Перепугался, а товарища исцелил — волшебство творящего на Вихре отлично чувствовалось.

Тут еще Бор с какими-то затаенными мыслями насчет мальчика. Никак не удается проникнуть в них, узнать подробности, но суть-то ясна: дар-угроза-опасность. Придется запечатать способности Тима, сказать всем, что они пропали или еще что-нибудь придумать. Глядишь, Бор успокоится, и появится время узнать точно, что его гложет. А когда сынишка подрастет, можно будет взяться за его обучение. До этого неплохо б самому узнать побольше о человечьей магии.

Эх, кто же знал, что у Мирики дар? Она сама о том не ведала. Совсем молоденькая человечья девчонка, сколько ей было, когда они встретились? Шестнадцать? Семнадцать? Миленькая, но, по правде сказать, ничего особенного. Да, таинственны пути, коими странствует любовь… Или, наоборот, все до смешного просто. Мирика не таращилась на него, как другие женщины и девицы чужого народа, а уж о том, чтобы на шею вешаться, и речи не шло. Спокойная, милая, она совсем чуть-чуть напоминала Рябинушку. Может, в этом дело? Может, и в этом, но прирос-то к ней, к Мири. И не пожалел о том ни разу, даже когда выяснилось, что у жены дар, сын унаследовал способности обоих родителей, а он, Тёрн, по неведению нарушил древний запрет не иметь детей от колдуний.

Ладно, с нарушением запрета разберемся, когда Тимьян вырастет и научится управлять даром. Наверняка можно скрыть от человечьих колдунов ту его часть, что пожалована Зель-творящей. А старейшин он уговорит принять полукровку. Ну, а не получится, так и в человечьих землях, оказывается, можно неплохо жить. Но все эти трудности и решения впереди, а пока…

— Тим, — взъерошил светлые волосы мальчика. — Ты все еще хочешь учиться управлять своей силой?

— Да, отец, — глазенки заблестели. Жаль лишать его такой игрушки, но уж больно опасной она оказалась.

— Я решил, что тебе еще рано.

— Но ты же говорил…

— Я помню. Пойми, Тим, ты еще слишком мал, а воздушная стихия сильна. Вспомни, как получилось с Вихром. Прежде всего ты должен научиться управлять своими чувствам и порывами. Обуздаешь их — сумеешь справиться и с ветром.

— А сколько еще ждать? Год? Когда мне восемь исполнится, уже можно будет учиться?

— Посмотрим. Скорее, когда десять.

— Ну-у, это долго… Целых три года…

— Они пролетят быстрее, чем ты думаешь, не сомневайся.

— Но отец, я просто не смогу удержаться. Ты же помнишь, оно само началось, я даже испугался.

— Если позволишь мне запереть силы… На время. Да еще сам поможешь, — подмигнул мальчку.

— А как? Что я должен делать? — сын заметно воодушевился, услышав, что отец нуждается в его помощи.

— Расскажи подробно, что ты видишь, когда происходят странные вещи?

— Я ведь уже рассказывал. Степь под ветром.

— Пусти меня туда, и мы вместе заставим ветер стихнуть.

Тимьян послушно зажмурился и взял его за руку.

В лицо тут же плеснул теплый ветер. Кругом простиралась бескрайняя цветущая степь, ходящая волнами, будто море. В мерном колыхании трав ощущалась неожиданная мощь, гораздо большая, чем в его собственных терновых зарослях. Дар творящего у мальчика не так уж мал, и его приумножает доставшаяся от матери стихия, ветер, что не хуже воды точит камень, упорством и силой разрушая горы.

Сынишка стоял, по-прежнему держа его за руку, и глядел на простирающийся перед ними бескрайний океан трав. Тим ничего не говорил, но волнующаяся степь постепенно затихала. Островок покоя ширился, и вскоре ни малейшее дуновение не нарушало летнего зноя, мгновенно пропитавшегося ароматами цветов, нагретых солнцем стеблей и листьев.

Лицо сына было спокойным и не по-детски отрешенным, лоб, нос и верхнюю губу покрывали крошечные капельки пота.

— Приляг, отдохни, прямо здесь.

Мальчик послушался. Видно, усмирение ветра далось ему нелегко и отняло много сил. Тим собрался было прилечь на пятачке цветущего тимьяна, пришлось мягко подтолкнуть его к специально сотворенному плоскому камню. Нельзя позволить сынишке коснуться позели, ощутить ее запах — это мигом восстановит защиту его сознания, и запереть память вряд ли получится.

Он присел рядом с камнем, взял теплые маленькие кисти рук с безвольными пальцами в свои ладони и закрыл глаза. Чтобы запереть дар, нужно прежде всего спрятать все воспоминания о нем, будто он еще не пробудился. Да, волшебство сможет прорваться сквозь беспамятство, но только в исключительных обстоятельствах, к примеру, если мальчику будет угрожать смертельная опасность. А он, Тёрн, позаботится, чтобы этого не случилось.

Работа с памятью требует точности и осторожности. Если б он владел воздушной или водной стихией, было б, наверное, легче: развеять воспоминания по ветру, смыть чистой струей. У него же получится только сложить полотнище памяти, спрятать вот это яркое переливчатое пятно (такое красивое! Еще бы: Тим узнал, что он волшебник) в складку и скрепить края острыми терновыми шипами. Один, второй… Аккуратнее, Тёрн, аккуратнее, чтобы не получилось, как с Рябинушкой.

А руки трясутся, пожалуй, еще сильней, чем тогда. Лишь бы обошлось, лишь бы с сынишкой все было в порядке… Как не к месту проснулись воспоминания о превой любви! Ведь после той неудачи так и не смог заставить себя подойти к ней. Казалось, что своей неловкостью предал ее. Какая разница, что руки тряслись из страха потерять самое дорогое? Кому нужна такая защита и опора — не может рану залечить, потому что слишком боится, что любимая умрет.

— Ты что с ним делаешь?! — мужской голос, да какой там голос, рычание.

Бор. До чего ж невовремя! Скорей, еще шип, другой, ох, кажется, прихватил слишком много, так Тим и имя свое забудет. Надо скорей выныривать, уж очень странно звучит голос шурина. Потом, если мальчик будет не в себе, можно поправить работу, вытащить лишние шипы. Только бы Мирика не напугалась…

* * *

Из отцовских воспоминаний, а заодно и из степи меня вырвал звук шагов за дверью. Раньше такого не случалось: я полностью погружался в свой мир, теряя связь с реальность. Будем надеяться, сие означает, что дар теперь полностью в моем распоряжении.

Прислушиваясь к лязганью ключа, я думал, что очнулся очень вовремя, и не только потому, что странное беспамятство в конце концов вызвало б подозрения. Если приколотый в спешке к моей памяти кусочек отцовской заключает и миг его гибели, я не хотел бы это видеть. За остальное был благодарен. Не столько отцу (у него это наверняка вышло случайно), сколько судьбе или высшим силам, какое бы имя они не носили.

Все части головоломки встали на свои места, сложившись в ясную и простую картину. Отец не боялся моего дара, не считал, что он всерьез может навредить мне или еще кому-то. Всего лишь припрятал от ребенка игрушку, до которой тот еще не дорос. А сейчас пришла пора ею воспользоваться.

И пока солдат связывал мне руки спереди, пока мы шли такими знакомыми теперь коридорами, я рисовал в воображении, как побеги тимьяна оплетают ошейник, врастают крошечными корешками в железо и камень, разрушают их побегами. Как там говорил Корень про «росток»? Мол, айрово оружи пробивает плоть врага, как весенние ростки — твердую землю. Все верно, побеги и корни обладают невероятной силой, которой по плечу и камень.

Когда я в сопровождении солдат дошел до Закатной башни, где, как выяснилось, обосновался Бор, сил поубавилось, зато в запирающем волшебство камне пролегли две поперечные борозды вроде глубоких надпилов, по которым я надеялся выломать его из ошейника. Только освободят ли мне руки? А, не освободят, так с помощью дара доломаю, вот передохну чуток и закончу, а то картинка расплывается, и тимьяновые веточки норовят залезть то в рот, то в нос, заставляя чихать.

— Что с тобой? — спросил Бор, встретивший меня в просторной круглой комнате.

— Простыл, — сдавленно ответил я. — Ты ж меня без продыху водой окатывал.