Угу, как племенной бык. Да если б мне ежедневно такие отповеди выслушивать приходилось, я б тоже поспешил смотаться, даже при своем ущербном даре. А у бати-то все в порядке было, так чего удивляться? И Корешка я все больше понимаю, а деда, пожалуй, жалею. Сам-то переживу, не такое сносить приходилось, а вот Клевер, по-моему, с трудом сдерживается. Вон, помрачнел, сидит туча тучей, гляди, сейчас молниями засверкает.

— Рдест, тебе везде мерещится недобрый умысел, — миролюбиво проговорила Ежа. — И что еще хуже, ты очень спешишь поделиться подозрениями. Может быть, Тёрн ушел как раз потому, что устал слушать о том, какой он несознательный.

— Ты его не знала, — упорствовал Рдест. — Родилась, когда его в Зеленях забывать стали.

— И очень жалею, — усмехнулась женщина. — Может, будь я постарше, он и не ушел бы.

Дед посветлел лицом и глянул на синебровую с признательностью, я тоже был ей благодарен. Молодица, одна среди пяти суровых старцев, а не побоялась срезать ворчуна. Все-таки айрицы жуть какие бойкие. Верно, я поэтому на Малинку и запал — память крови взыграла. Человеческие-то бабенки в большинстве своем поспокойнее будут.

— Ежа, шутки шути на гулянии, с друзьями да подругами, — недовольно пробурчал лиловобровый творящий. — Не забывай, ты вошла в Совет лишь потому, что в Синей ветви нет сейчас зрелого творящего-мужчины сильнее тебя.

— Спасибо, что напомнил, Бересклет, — безмятежно улыбнулась айрица. — Я понимаю, что век мой среди старейшин краток, вот и пытаюсь сделать свое пребывание в ваших славных рядах незабываемым.

— Творящие, к делу! — дед положил конец препирательствам, заметив, что я с трудом сдерживаю улыбку.

До сих пор молчавшие желтобровый и белобровый старцы (я разглядел их позели — Шалфей и Кедр) согласно закивали.

— Я хочу заглянуть в твое сознание, Тимьян, — без обиняков заявил Рдест.

— И я. И я. Я тоже, — дружно поддержали алобрового остальные старейшины, кроме Клевера (деда любопытство не мучало, ибо он его давно удовлетворил) и Ежи, во взгляде которой мелькнуло сочувствие.

— При всем уважении к достопочтенным творящим, — начал я вкрадчиво, — прежде чем дать разрешение, хотелось бы знать: поможете мне или нет? Позволите или даже прикажете Клеверу освободить мою память?

Старцы встревоженно запереглядывались, дед нахмурился, Ежа погрустнела. М-да, Перец, не похоже, что помогут. Эх, как невовремя Калган подвернулся…

— Тимьян, ты просишь невозможного, — вздохнул Клевер. — Я ведь уже объяснял.

— Ты говорил, что должен узнать меня поближе. Неужели за три месяца ничего не сумел разглядеть? Я не пытался выглядеть лучше, чем есть, но ведь ни делом, ни помыслом никому не навредил. Ветер вырвался не по моей воле. Думаю, ты это понимаешь…

— Дай нам убедиться… — начал было Бересклет.

— Вы отлично чувствуете, что я не лгу! — в душе разрасталась досада, ибо проклятое чутье (не айрово, а вполне человечье, чутье жулика, понимающего, когда прокатит, а когда и пробовать не стоит) твердило: здесь ловить нечего. Деды не захотят вернуть память полукровке, сыну строптивого айра, изрядно насолившего много лет назад и, по их твердому убеждению, пытающегося пакостить аж из-за смертной черты. К чему тогда расшаркиваться, канючить и унижаться? — Ковыряться в моих воспоминаниях больше не позволю, хватит! Пусть дед рассказывает, что видел, если еще не поделился. Или, коли желаете, сам могу поведать, на все вопросы отвечу, но в голову больше никого не пущу, кроме кровных родичей, которые захотят помочь.

— Зель-творящая! — пробормотал Кедр себе под нос, но все прекрасно расслышали. — И Бересклет говорит, что мальчик не похож на Тёрна…

— Излагай! — велел Рдест.

— Начни с исцеления Калгана, — попросила Ежа.

И я принялся излагать, постоянно прерываемый вопросами. К счастью, больше всего дедов интересовали случаи пробужедния дара, а не мои скитания и темные делишки. Что я видел, ломая галеру, кромсая касов, спасая мальчишку, что чувствовал, чем мог управлять, чем не мог. Они переспрашивали, уточняли, тут же обменивались не очень понятными замечаниями или взглядами: удивленными, мрачными, недоумевающими.

— Истребив касов, ты все же смог совладать с ветром? Как тебе это удалось? Почему не обуздал стихию здесь, в Зеленях? Как получилось, что дар проснулся, когда тебе ничто не угрожало? Ты настолько испугался хварка?

Последний вопрос окончательно вывел из себя, и я высказал старейшинам наболевшее. Поведал, что не стыжусь человечьей крови, а, познакомившись поближе с добродетелями айров, пожалуй, еще и горжусь ею. Что только она, наверное, и помогла дару пробудиться вовремя и спасти умирающего, наплевав на все последствия для Зеленей и меня лично.

— Ты готов был пожертвовать жизнями многих ради спасения одного?

— Да откуда я знал, что поднимется ураган?! А если б и знал, боюсь, не стал бы ломать голову над заумными вопросами, глядя на умирающего. Дар, наверное, сродни моему языку — тот тоже частенько болтает прежде, чем голова успеет сообразить. И знаете, я страшно рад, что все так получилось, что мне удалось вытащить мальчишку. Думается, Зель-творящая или Хозяйка Небесная — к ней-то я больше привычен — всегда успеют вмешаться, ежели сам маху не дашь. Мое дело было исцелить парня, а уж высшая сила пусть смекает, как унять ветер, раз я сам этого пока не умею. Она и подсунула Эрике в руки ведро, потому что хранит ваши Зеленя безгрешные. Я выполнил свой долг, сестренка — свой, никто из нас не побоялся, за что и получили награду: все кончилось хорошо. А награды тем, кто в трудную минуту колеблется, размышляя о последствиях да выгадывая, не бывает.

— Значит, ты уже получил свою награду? — вкрадчиво поинтересовался Рдест, мудро решив не обсуждать мои смелые высказывания о небесных покровительницах.

Я отлично видел, куда он клонит, но был настолько зол, что вновь не сдержался.

— Да, получил. Клянчить у вас возвращения памяти не буду. Мне пора уходить. И так загостился.

Деды в очередной раз запереглядывались, на сей раз с удивлением. Ежа смотрела странно, то ли с жалостью, то ли с вожделением. А пожалуй, и с тем, и с другим. У баб эти чувства частенько соседствуют.

— Так ты собираешься уходить? — спросил Бересклет.

— Да. Я с самого начала не намерен был оставаться в Зеленях. Но мне хотелось бы иногда возвращаться сюда, навещать родичей и друзей.

— Клевер должен помочь Тимьяну, — заявила Ежа. — Его дар…

— Его дар может нанести огромный, возможно, непоправимый вред Зеленям, — отрезал Рдест. — Все мы поняли, что парень никому не желает зла, даже, пожалуй, напротив, что странно для полукровки-колдуна, но он не в силах управлять стихией. И мы не знаем, подчинится ли ему ветер, когда вернется память. Может, станет только хуже.

— Если даже Тёрн испугался и запечатал память, лишив сына дара… — задумчиво проговорил Бересклет.

— Почему вы думаете, что Тёрн испугался тимьянова дара? Может, была какая-то другая причина? — Ежа, судя по всему, решила стоять за меня до последнего.

— Какая же? — вставил слово молчаливый Шалфей. — Что может заставить отца лишить сына таких способностей? Ведь, говоря откровенно, дар Тимьяна, сочетающий благословение Зель-творящей и неживой природы, особенно ценен, учитывая добрый нрав мальчика.

Ежа не нашла, что ответить.

— А ведь я, наверное, знаю, почему отец так поступил. И вам мог бы объяснить, если б вспомнил.

— Мы не настолько любопытны, чтобы тебе в этом помогать, — хмыкнул Рдест. — Вот ежели сам справишься, мы послушаем. Коли Изгородь пропустит.

— Выпалываете? — к горлу подступил горький ком.

— Никто тебя не выпалывает, Тимьян. Ты же сам собрался уходить, — устало вздохнул дед. — Творящие не станут приказывать Изгороди не пускать тебя назад. Она задерживает только людей. Но если ты не научишься управлять даром, его человечья составляющая обнаружит себя в пограничном лесу, и пройти не получится. Так что сам понимаешь…

— Назад не попаду, пока не вспомню и не смогу держать ветер в узде.

— Верно. Мой тебе совет на будущее: не пытайся использовать стихию, чтобы переместиться в Зеленя. Изгородь обманешь, пробудится охранительная завеса. Иди открыто, через лес.

Вот так, Перец. Чутье не подвело. Говорить больше не о чем, все присутствующие это понимают… Э, нет, тут я ошибся — Кедр кряхтит смущенно и глаза прячет. Ну-ка, ну-ка, послушаем.

— Я, конечно, понимаю, Тимьян, что ты — сын своего отца, — при этом белобровый так искоса глянул на Клевера, будто хотел добавить «и внук деда», — но мой долг — напомнить. Твой дар ненормален. Воздержись от передачи его по наследству.

Я закусил щеку изнутри, чтобы не засмеяться. Во дедуны дают! Нашли кому о детях напоминать! Ясен хрен, такие, как я, о потомстве мечтать начинают, как только узнают, откуда оно берется.

— Э-э, вы же не собираетесь оскопить меня для надежности? — поинтересовался смеха ради, хотя Корешок давно поведал, что ни айры, ни полукровки баб не брюхатят без горячего и искреннего желания обзавестись мелким пищащим надоедливым существом, отдаленно напоминающим родителя (если повезет). Удобно, ничего не скажешь.

— Тебе, внучек, если что и подрезать, так язык, — проворчал Клевер, поднимаясь на ноги. Деды хмурились, Ежа задорно блестела глазами и покусывала губу.

М-да, Перец, старейшины тебя надолго запомнят, даже если в Зеленя ты больше не попадешь.

* * *

Вечером того дня я сидел на корне огромной старой ели и слушал, как дождь молотит по воде и листьям кувшинок, во множестве растущих в Лилейном озере. Время от времени редкие капли просачивались сквозь хвойный шатер и шлепались на землю, мою голову и плечи. Было тепло, и дождь не доставлял неприятности, наоборот, успокаивал монотонным шелестом. Казалось, льет он сейчас, такой тихий, теплый и ласковый, по всей земле…