— Не думаю, что впечатление станет хуже, чем есть, — замогильным голосом подбодрил родной дед.

Клевер, судя по надменному выражению лица, хотел окончательно добить непутевого внука-полукровку, но достиг лишь того, что стыд смыло, будто прибрежные лачуги в половодье.

— Бродяжничал, жульничал, подворовывал, баб за деньги ублажал, — с гордостью признался я.

— Боюсь даже представить, кем была твоя мать, — безмятежно ответил Клевер.

М-да, мы с дедом определенно друг друга стоим…

— Моя мать, насколько мне известно, была хорошего рода и, думается, доброго нрава, раз снизошла до темной личности, твоего сына. Ушлого типчика, умудрившегося стать мужем богатой и знатной наследницы, заделавши ей ребенка, то бишь меня. А после не уберегшего ни жену, ни сына. И я не знаю, не его ли мне благодарить за потерю памяти, да и за все остальное! — три болота, ну вот и поведал о своей беде, не лучшим, конечно, образом, но дедуля мастерски умеет выводить из себя. Только б не выкинул, к Хозяину Подземья, не только из дома, но и из Зеленей. Но, прах побери, если мне доводилось вступаться за малознакомых потаскушек, то позволить поносить собственную мать уж и подавно не могу.

— Думаю, именно его, — невозмутимо кивнул Клевер, не выказывая ни гнева, ни удовлетворения. — Тёрн умел доставлять неприятности близким.

Я стоял молча, стараясь успокоиться, унять дрожь в конечностях и выровнять дыхание. Дед шагнул мимо меня к двери и окликнул кого-то.

— Рамонда, отведи мальчишку в купальню и подбери ему какую-нибудь одежу, чтобы он хоть чуть-чуть меньше походил на человека, — отдал распоряжения вошедшей алобровой женщине в возрасте, поморщившись при очередном взгляде на меня.

— Пойдем, — Рамонда (я разглядел у нее на щеке невиданный прежде цветок, похожий на фиалку), поманив за собой, подвела к одной из боковых дверей и распахнула ее передо мной.

Взору открылась просторная комната с большим окном, густо заплетенным понизу какой-то зеленью. В полу углубление, такое большое, что я, пожалуй, с удобством улягусь, вытянув ноги. Стенки его, как и пол, выложены мелкими, в четверть ладони, кусочками пестрого камня, плотно пригнанными друг к другу.

Женщина подошла к углублению, повернула небольшую рукоять, и вниз из скрытой в полу трубы с шумом хлынула вода. Я ждал, когда Рамонда выйдет, но она направилась ко мне, вынула из кармана передника длинный шнурок зеленого цвета, а потом быстро и ловко обмеряла меня.

Пока она этим занималась, углубление заполнилось больше чем наполовину. Рамонда подошла, присела у края, опустила руку в воду, чего-то подождала и выпрямилась.

— Можешь купаться, вода нагрета, — улыбнулась мне. — Не торопись, дай Клеверу прийти в себя, а мне — приготовить одежду. И не обижайся на деда. Он возлагал на твоего отца такие надежды… — замолчала.

Я уже настолько привык к недомолвкам айров, что почти не обратил внимания на очередную.

— Ты тоже творящая? — хоть что-то я могу узнать? Пусть не о себе, так хоть о жителях Зеленей.

— Да, конечно, — в голосе прозвучало недоумение, потом Рамонда вспомнила, кто перед ней. — Ах да, тебе же, наверное, мало что известно о наших обычаях. Дело в том, что дар наследуется не всегда, поэтому старейшины следят, чтобы творящий избирал в пару творящего, причем, по возможности, соответствующего по силе. Я — одна из сильнейших в Алой ветви, удостоилась чести стать второй женой Клевера.

— А сколько у деда всего жен? — да-а, Перец, ответ на этот вопрос тебе прямо-таки жизненно необходим! Кстати, рогов у желчного старикашки нет.

— Три, — Рамонда ничуть не удивилась и не смутилась. — Первую зовут Далия, младшую — Вероника, она — твоя родная бабка. Сейчас живет у дочери, помогает с внуками. У бедняжки родилась тройня, зеленобровые мальчишки, все унаследовали дар, такой ужас… — невольно глянула на мою бровь. — Извини…

— Да ничего. У тебя нет причин относиться к нам с особым трепетом, побыв замужем за Клевером.

— Клевер очень хороший муж, — серьезно и искренне ответила Рамонда. — Тут дело в другом. У мужчин-творящих из Зеленой ветви дар пробуждается особенно рано, и если уж обычные мальчишки отличаются непоседливостью… Ох, — вдруг спохватилась она. — Я тебя совсем заболтала. Вон там, — указала на небольшой шкаф у стены, — мыло, полотенца, ножницы, бритва. Не стесняйся.

Я поблагодарил добрую женщину, заодно заверив, что стеснение — один из немногочисленных пороков, которых лишен пришлый полукровка. Названная бабушка (а кем она на самом деле мне приходится?) улыбнулась и посоветовала поменьше обращать внимание на ворчание и недовольство Клевера, мол, все утрясется.

Когда Рамонда ушла, я занялся приведением себя в порядок. Надо сказать, делать это в дедовой купальне оказалось весьма приятно, гораздо лучше, чем даже у Флоксы, а уж у нее комната для омовений была устроена с умом и удобством.

Закончив, обмотал бедра куском полотна для вытирания, подошел к стоящему у стены большому, в айров рост, зеркалу, и рискнул взглянуть на себя. К моему облегчению, особых изменений не наблюдалось. Не то чтобы я так уж хорошо знал свою внешность (чай, не девка!), но отражение не только в лужах видеть приходилось.

Да, светло-зеленая бровь смотрелась непривычно, но общей картины не портила, как и у всех встреченных до сей поры айров. Ладно, будем надеяться, Малинка не испугается, может, посмеется малость, но это я переживу. Волосы бы подрезать, а то скоро косичку заплетать можно будет…

— И похож на девку, и от зеркала отлипнуть не может, — раздался недовольный голос.

Я обернулся и увидел статную пожилую женщину, все еще красивую, для своего возраста, конечно. Она рассматривала меня, сурово сведя брови к переносице. Правая была сочного зеленого цвета, почти как у Клевера.

— Я твоя бабка, — ответила на невысказанный вопрос.

— Чем же я похож на девку? — не нашел ничего лучшего спросить я, огорошенный очередным неласковым приемом. Клевер еще туда-сюда, но бабуля вроде должна быть помягче.

— Я не вижу в тебе ни малейшего сходства с моим сыном, значит, ты похож на мать.

— Может, мы-таки не в родстве? — я и сам знал, что говорю глупость, потому как ощущал родную кровь точно также, как при встрече с дедом. Но ничем не прикрытое, даже, пожалуй, подчеркнутое пренебрежение задевало, заставляя, за неимением колючек щетиниться резкими словами.

К моему удивлению, женщина не рассердилась еще больше, мне даже померещилось, будто в серо-зеленых глазах мелькнуло удовлетворение.

— Кое-какие шипы ты все же унаследовал, Тимьян, — заявила она, я запоздало пригляделся к ее щеке, различая синие цветочки вероники. — Что ж, вот и познакомились. Я сейчас живу у младшей дочери, захочешь — заходи в гости. Клевер объяснит, как найти ее дом, — сердитая бабуля повернулась и вышла, оставив меня в уже ставшем привычным недоумении.

Почти сразу в дверь постучали и после моего приглашения (а бабуля, видать, рассчитывала заставить внука горстью прикрываться, м-да) появилась Рамонда с одеждой.

Клевер, придирчиво оглядев меня с ног до головы, будто девицу на выданье, удовлетворенно хмыкнул. Да, знаю, что на гранитобрежца походить перестал, потому как айры носили одежду по фигуре, а не широченные штаны и мешковатую рубаху. Но, на мой взгляд, от самого себя времен путешествия с Малинкой я мало отличался. Ну, загорел, в плечах раздался, бровью зеленой обзавелся да шмотками в цветочек (вышивка, вообще-то, красивая, только я не привык к пестроте. В той же Морене яркая одежа — признак либо белой кости, либо любви к представителям своего пола), а в остальном как был бродягой Перцем, так и остался. Впрочем, если дед доволен, так и замечательно.

Дед оказался доволен настолько, что выделил внуку целую комнату (я, признаться, уже настроился, что он меня в каком-нибудь сарайчике поселит).

— У тебя, значит, память не в порядке? — спросил чуть ли не вкрадчиво.

— Ну, да… — я снова терпеливо объяснил свою беду.

— Позволишь взглянуть?

— Смотри пожалуйста, — все не относящиеся к делу воспоминания я тщательно «спрятал» под тимьяновый ковер, пока отмокал в купальне. Что-то подсказывало: Клевер не будет столь деликатен, как Мятлик, и постарается не упустить подробности. Большую часть бродяжьей жизни пришлось оставить, дабы дед не заподозрил чистки — понятно, что после моего гордого заявления о роде занятий старикашка не преминет всласть там покопаться. Но о Малинке ему знать вовсе не обязательно, да и о Ягодке тоже… А уж на галеру и путь до Зеленей пускай любуется во всей красе.

Не знаю, сколько времени ковырялся Клевер у меня в голове, но, когда я проснулся, дедулино настроение снова испортилось, и взирал он с прежней или даже большей брезгливостью.

— Я же предупредил насчет бродяжничества и прочего, — пробормотал, садясь на кровати.

— Это мелкие цветочки, — припечатал Клевер. — Что ты помнишь о своей матери?

— Ни-че-го! Неужели ты узрел там, — постучал указательным пальцем себе по голове, — как она кормит меня грудью?

— Хрен рассказал, что ты крепко сплелся с какой-то девчонкой, я же не увидел ни одной, которая хоть что-то значила бы для тебя. Получается, кой-какие воспоминания ты спрятал. Какие именно?

Три болота и одна лужа, это ж надо так вляпаться, хитроумный Перец! Про Корня-то я совсем забыл! Вернее, не про самого Корня, а про то, что он может рассказать о Малинке, поминал ведь ее этому Маку…

— Именно те, что касаются моей девочки. До нее айрам не должно быть никакого дела, говорил уже стражу-творящему, Маку.

— У вас с ней есть дети?

— Нет!

— Ты уверен? Может, она родила, пока ты был на галере. Или сейчас в ожидании?

— На ней чары, препятствующие зачатию! Она — дочь короля и не станет рожать абы от кого. Я, кстати, тоже отнюдь не мечтаю стать отцом. Да и какое отношение это имеет к моей памяти или дару?