Алесько С

ОБУЗДАТЬ ВЕТЕР

На сей раз, похоже, все-таки отправлюсь к рыбам, и меня это вполне устраивает. Терпение кончилось, последние капли надежды испарились, и смерть кажется весьма заманчивой.

— Оставь парня, — просит Корень надсмотрщика. — Чуть отдохнет и примется за дело. Мы с Жженым пока вдвоем справимся.

Жженый сопит недовольно, я давно ему надоел. А еще его заедает наша с Корнем дружба, тем более что он не понимает ее причин. Мы ж не орем повсеместно, что соплеменники и нелюди, половина гребцов на галере, по-моему, до сих пор подозревает нас в любовной связи, и не меньше трети из этих подозрительных страшно завидуют. Тьфу! Мало им Корень рыла чистил.

Очередной удар плети кипятком ожег спину, на которой и без того, наверно, не осталось целого лоскута кожи. Я крепче сжал зубы (странно, что они еще не начали крошиться) и попытался вновь влиться в рабочий ритм, задаваемый унылыми ударами барабана, доносящимися с носа. Тщетно. Руки, да и все тело наотрез отказывались повиноваться, и я повис на поехавшем вперед весле как выстиранное белье на веревке. Плеть снова загуляла по спине, в уши хлынул очередной поток скучных, бессчетное количество раз слышанных ругательств. Хозяйка Небесная, неужели болван-надсмотрщик не может выдумать что-нибудь новенькое?..

По части незаезженных оборотов речи у мужика, может, и были трудности, а вот с плетью он обращался мастерски.

— Шевелись, рыбий корм, — раздалось между ударами. — Или берешься за весло, или отправляешься за борт.

Корень молчит, похоже, сдался. Давно пора: доколе он может прикрывать и защищать непутевого друга? И сюда, на галеры, айр попал отчасти благодаря мне, хотя, надеюсь, об этом не подозревает.

Уйдя из Прибрежного, я задался целью найти единственного знакомого соплеменника и вытрясти из него правду об айрах, нашем народе. Первое удалось легко и быстро, а вот второе… Я наткнулся на Корня в общем зале очередного постоялого двора, где мужик собирался поесть.

— Привет, Перчик. А где лапуля? — на лице красавчика проступило разочарование, когда он понял, что я один.

— Лапуля осталась выполнять монарший долг, — буркнул я, присаживаясь напротив.

— Что-о?!

— Что слышал. Малинка оказалась дочерью короля.

— Она тоже узнала об этом случайно? — Корень быстро оправился от необычайного известия или попросту мне не поверил.

— Нет, она знала об этом всегда, выросла в доме отца.

— И при этом путалась с тобой, м-м-да-а, — взгляд собеседника стал задумчивым. — Чего ж ты ушел? Прогнала?

— Ушел, чтобы найти тебя…

— Э, э, парень, мы ж вроде выяснили, что спим только с бабами! — не дал мне закончить Корешок.

— Да пошел ты! Отведи меня к айрам.

— Щас!

— Чего ты боишься? Мне просто надо посмотреть на них, попытаться понять, что вы за народ. Может, найду кого из родичей, — эта мысль пришла в голову всего несколько дней назад и здорово вдохновляла. Ведь если я отыщу деда-бабку или отцовых братьев-сестер, они могут многое порассказать. Вдруг родитель как-то извещал их о своей жизни в Мглистых землях? Ежели, конечно, мои догадки верны, и он действительно там жил.

— У нас не принято таскать в гости кого попало, даже полукровок. Особенно полукровок. Их приводят отцы, если считают достойными доверия.

Я видел, что мужик уперся, и, к собственной досаде, его понимал. Раз айры живут замкнуто, им не с руки привечать людей. Те же древляне в Пуще, хоть и человеческого роду, а пришлых не очень жалуют. Да везде, где я был, к чужакам относились настороженно. Мало ли: разведчик-проныра, колдун, нелюдь, преступник. Коли хочу, чтобы отношение Корня изменилось, надо попытаться стать для него своим.

— Лады, — вздохнул я. — Можно мне хоть побродить с тобой? Если соберешься домой, обещаю тут же отстать.

— Думаешь, удастся втереться в доверие? — усмехнулся проницательный айр.

— Да чего уж скрывать: весьма на это расчитываю, — не стал запираться я.

— Идет, малыш, походим вместе, — неожиданно легко согласился Корешок, тут же пояснив свою уступчивость. — Попутчик-полукровка лучше чистокровного человека. К тому же, если тебе удалось захомутать лапулю, может, сумеешь меня чему-нибудь научить.

Приплыли! Это я у него собирался айровы постельные премудрости выспрашивать.

Корень оказался неплохим парнем, чего я бы никогда не разглядел в присутствии Малинки. Меня, конечно, здорово раздражало его обращение «малыш», но после того, как я пару раз назвал айра папашей, оно благополучно забылось. Видно, Корешок испугался, что кто-то всерьез посчитает меня его сыном. Зря боялся, не думаю, что даже это таинственное племя начинает в пяти-шести-летнем возрасте детишек стругать. В остальном айр, пожалуй, даже стал относиться ко мне с приязнью, но никаких секретов так и не выдал.

Его скрытность изрядно раздражала, оттягивая знакомство с народом моего отца, а, значит, и возвращение в Прибрежный. Я, как ни старался, не мог избавиться от мыслей о Малинке. Это ж надо, девчонка, пусть и невольно, заставила впервые испытать муки ревности, а теперь по милости моей ненаглядной (или, скорей, по собственной дурости) я постигал, что такое тоска, причем настолько успешно, что на других баб даже смотреть не мог. С месяц, наверное, одним жульничеством промышлял, после не выдержал и переспал-таки с небедной бабенкой, полной противоположностью моей девочки как по внешности, так и по характеру. Почему-то казалось, что раз женщина на нее совсем не похожа, то это вроде и не измена. Глупость несусветная, но правда было легче.

Вот тогда-то мне и пришла в голову совсем, как оказалось, не светлая мысль подпоить Корня и поплакаться ему на мою несчастную судьбинушку. Мол, даже имени своего не помню, не говоря уж о родине и родителях, а еще угораздило втрескаться по уши в королевскую дочь, которая меня и не гнала вовсе, да уйти пришлось, чтобы ее не позорить. И ежели вспомню, что забыл, может статься, смогу к ней вернуться не бродягой, а кем-нибудь посолиднее.

Айр выслушал меня вполне сочувственно, причем отношение его заметно менялось с каждой выпитой кружкой, но продолжал талдычить:

— Перчик, я тебя знаю с месяц, а ты сам говоришь, что жулик. Как же тебе доверять?

Я косноязычно (из-за выпитого) пытался убедить его, что доверять мне очень даже можно, раз я сам наполовину айр, но Корешок не сдавался. Чем кончилась наша попой… беседа, не помню. Вряд ли мужик что-то рассказал, а если и так, перед айровым племенем не провинился, ибо я все напрочь забыл. Проснулись мы на галере, наши трещащие с похмелья, обритые наголо головы обдувал свежий морской бриз. Он же ласкал лишенные одежды и уже обожженные солнцем тела и пытался позванивать ножными кандалами, но они оказались тяжеловаты. Тогда-то тертый бродяга Перец запоздало сообразил, как глупо было надираться в портовом кабаке. Один я не сильно рисковал, потому как Корень прав: сложение у меня, считай, дохляцкое, да и ростом не вышел, а вот айр — завидная добыча для торговцев живым товаром. Высоченный, мускулистый, в самом расцвете лет. Его и загребли, а меня, видно, в довесок прихватили.

На галере мы с Корнем сдружились еще крепче. Айру, не слишком долго жившему среди людей, невдомек было, что это я его подставил, пусть и невольно. Вот он и взял соплеменника под свою опеку, как более сильный. Да, от побоев и прочих посягательств Корню нетрудно было меня защитить (кстати, тогда-то заинтересованные личности и решили, что мы спим вместе). Я же, в очередной раз чувствуя себя виноватым, из кожи лез, чтобы оградить приятеля от неприятностей, вызванных его незнанием человеческих порядков. Айр поначалу пытался добиться справедливости и вернуть свободу, а поняв, что не преуспеет, не стеснялся высказывать надсмотрщикам все, что думает о них, капитане, купце-хозяине галеры и своих товарищах по несчастью. Мне оставалось забалтывать разозленных мужиков, сводя все к шутке и душевному нездоровью Корня, да чуть ли не часами убеждать того поменьше раскрывать рот и побольше думать, как сбежать.

— Я не умею стелиться перед кем бы то ни было, — взбрыкивал мужик, ровно породистый жеребчик (которого, кстати, здорово напоминал мне с первой встречи).

— Хочешь, чтобы тебя научили, отрубив уши или вырвав ноздри, как каторжникам? — я покосился в сторону двух банок, занятых помянутыми братками. Мне они не в новинку, сталкивался в притонах и каталажках, а вот Корня от них чуть ли не выворачивало. Интересно, как у айров жизнь устроена, неужто преступников нет?

Мои убеждения подействовали, и постепенно приятель привык не обращать внимания на брань, плеть и проклятущее весло, вверное нашей троице: ему, мне и нанявшемуся по своей воле на галеру бродяге и бывшему каторжнику Жженому, здоровенному мужику, кличку свою получившему за богатый и обширный, но большей частью неприятный жизненный опыт.

Если б не эта мускулистая парочка, меня скормили б рыбам еще в первый месяц. Мужики прикрывали слабого товарища, гребя, считай, за троих, когда я совсем выбивался из сил. К счастью, руки быстро окрепли, и Корню уже не приходилось уламывать Жженого не выдавать хилого друга надсмотрщику.

…До сегодняшнего дня, когда несколько часов гребли против ветра вымотали меня окончательно. Хотя, может, труд здесь был и не при чем. Я еще утром проснулся в настроении, с которым лучше всего отправляться стучать в ворота Небесной Хозяйки. Не знаю, сколько мы с Корешком вкалывали на галере, со счета сбились очень быстро, но, подозреваю, год оттрубили точно. И мне вдруг с необычайной ясностью открылось, что впереди ничего хорошего не ждет. Весь остаток короткой жизни буду ворочать неподъемное весло под сводящий с ума глухой ритм барабана и ругань надсмотрщика, есть опротивевшую в первую же неделю кашу и ощущать «ласки» плети на спине и плечах. Никогда больше не искупаюсь в море, не вдохну полной грудью запах леса, не увижу звездное небо над степью. И не то что Малинку не поцелую, я и просто женщину никогда больше не обниму.