Ольга Дашкова - Обрыв

Я ничего не знала о Егоре, пыталась искать его в социальных сетях, но не было никакой информации. Набирала в поисковиках его фамилию, узнала название его компании, даже решилась позвонить в офис. Но мне сообщили, что Егор Ильич в отъезде уже давно и когда вернется – неизвестно. Личный номер или номер его начальника службы безопасности мне не дали.

Пришлось попросить Семена Марковича сдать мое обручальное кольцо в ювелирный магазин или знакомому ювелиру, чтобы выручить больше денег, ведь кольцо и правда очень дорогое. Он помог, так я стала из очень богатой женщины женщиной, имеющей небольшие накопления. Их хватит на первое время, но все равно нужна работа.

И вот, сегодняшнее собеседование в цветочном салоне, куда я хотела устроиться флористом, имея хоть какой-то опыт и желание, прошло неудачно. Под ногами сыро, проезжающая машина чуть было не залила все пальто. Странно, но эту машину я уже видела сегодня утром на углу дома, когда шла в магазин.

Почти два года постоянно приходилось оглядываться и оборачиваться. Это чувство даже сейчас не отпустило, хотя искать и следить за мной уже некому. Но машина проехала мимо, даже не притормозив. Решила не идти домой, там все равно никто не ждет. С остановки свернула в кафе, надо что-то съесть, может быть из-за этого и тошнит, что с утра ничего не ела.

В кафе много народу, в основном, молодежь, но снова странное ощущение, словно за мной наблюдают. Оглядываю зал, все заняты своими делами, пары или компании, ни одного одинокого или подозрительного человека. Заказываю салат и чай, но от запаха еды снова мутит. Холодок пробегает вдоль позвоночника, вилка замирает в руке, смотрю в одну точку, обдумывая лишь одну причину моего состояния.

Оставляю на столике деньги, спешу домой, уже не перепрыгивая через лужи и не замечая начавшийся дождь. Темный двор, резкий свет вспыхнувших фар бьет по глазам. Заслоняю их ладонью, замедляя шаг, хотя сознание кричит, что надо идти быстрее. Физически чувствую опасность, надо бы бежать и кричать, но я иду дальше.

Фары не гаснут, ярко освещая мне путь к подъезду. Но как только берусь за ручку двери, чьи-то руки до боли сжимают плечи, накрывая лицо тряпкой. Паника накрывает внезапно, дергаюсь, пытаюсь кричать, дышать становится нечем.

– Ну, ну, не дергайся. Резвая какая, – хриплый мужской голос шепчет прямо в ухо, хватка на плечах слабеет от того, что я начинаю терять сознание и оседать на землю.

Последнее, что помню, как снова сильно кружится голова, меня подхватывают на руки, куда-то несут. Громкий хлопок закрывающейся двери, стойкий запах сигарет, холодная кожа сидения в салоне автомобиля, мужские голоса, они о чем-то спорят, а дальше пустота

Вера

Очнулась, когда машина подпрыгнула на ухабе. Открываю глаза, потолок салона автомобиля, голова тяжелая, не могу ее даже поднять. Темно, значит, еще ночь и, может быть, меня не так далеко увезли от города. Играет какой-то блатной шансон, мужчины молчат. Кто-то закуривает, тянет дымом, от него начинает мутить.

Руки связаны спереди, туго перетянуты скотчем. На мне нет сумочки, что висела через плечо, там паспорт, телефон, немного денег и ключи от дома. Надежда на то, чтобы кому-то позвонить и попросить о помощи, пропала. Я даже не знаю, где она может быть, у похитителей или валяется там, у подъезда. Ужасно хочется пить, поднимаю голову и снова роняю ее на сидение. Срочно нужен свежий воздух, иначе меня стошнит. Тянусь рукой до переднего сидения, чтобы позвать и попросить остановиться.

– Послушайте, эй, мужчины, – голос слабый и еле слышен даже мне. Но, на удивление, один из похитителей поворачивается.

– О, очнулась наша крошка. Посмотри, Костян, она очнулась, – он толкает в бок водителя, тот заглядывает в зеркало дальнего вида, но меня не видит и тоже оборачивается.

Пробегается по мне взглядов, хмурит широкий лоб.

– Ты чем ее накачал, придурок? Она выглядит, как готовая вот-вот откинуться. Что мы спросим с трупа? Дебил.

– Можно остановить.

– Чего ты там говоришь, крошка?

– Остановите, пожалуйста, мне плохо.

– Костян, ей плохо, что делать?

– За что мне бог послал такого придурка как ты, Антоха? Вот ты реально дебил. Она сейчас тут все заблюет, и ты будешь отмывать машину, придурок.

Скрип тормозов, машина резко останавливается. Водитель выходит, открывается пассажирская дверь и меня, словно куль, вытаскивают на улицу. Свежий морозной воздух проникает в легкие, я жадно его вдыхаю, еле стою на ногах, облокотившись на открытую дверь.

– Да там всего было несколько капель, Костян. Она должна была вырубиться ненадолго, на пару минут всего. Кто ж знал, что ее так рубанет на час.

– Я сейчас тебя вырублю на пару часов, заткнись.

Тот, что Костян – высокий, жилистый в короткой потертой кожанке, не могу разглядеть его лицо, очень темно. Дышу, прикрыв глаза, стараюсь успокоить поднимающуюся изнутри панику. В голове миллион вопросов, а еще больше обиды на судьбу, за то, что она со мной опять так неласкова. А, может, это и не в судьбе дело, а во мне, я делаю все не так, живу не так.

То, что они не прячут лица – это уже очень плохо. Я не специалист, но детективы читала и смотрела. Если не прячут лица, значит, не боятся, что я опишу их, значит, меня просто не оставят в живых.

– Можно попить?

В руки всовывают открытую бутылку минералки, медленно пью, смотря по сторонам, но практически ничего не видно, пустая дорога, справа поле, слева редкий лес и ни одной проезжающей машины. Отдаю бутылку, вытирая связанными руками воду с губ.

– Что вам от меня надо?

– Разговоры потом, залезай обратно.

– Правда, что вы хотите? Денег? У меня есть немного, но часть дома, а другая у адвоката. Можем поехать, я скажу адрес.

– Костян, слышал? Деньги у нее есть, может, мы себе заберем?

Тот, что Антоха, крутился рядом, невысокого роста, щуплый, зыркал маленьким свинячими глазками. Постоянно курил, мерзко сплевывая. Меня снова передёрнуло от отвращения. А что, если они захотят меня изнасиловать? Если везут именно туда, где изнасилуют, и их будет не только двое.

Ледяной озноб прошиб все тело, я так и замерла, глядя на похитителей. Бежать было точно бессмысленно, звать на помощь – тем более. Кто может меня услышать в этой глуши, непонятно в какой стороне от города.

– Садись в машину. И не заставляй меня повторять тебе что-то по нескольку раз. Мне хватает одного недалекого придурка. С тобой возиться я не намерен.

Я послушно села обратно, к самому окну. Дверь захлопнулась, мужчины заняли свои места. Машина тронулась и понеслась по дороге, набирая скорость.

А, может, выпрыгнуть на ходу прямо из машины? Или, когда она остановится на светофоре или сбавит скорость на перекрестке. Но, как назло, не было ни одного светофора или перекрестка, за двадцать минут пути в неизвестность встретились лишь две фуры.

Нет, прыгать далеко не вариант. И не потому, что я боюсь, наверное, страх за свою жизнь меня покинул давно. Я боюсь того, что может случиться дальше. Если на самом деле случится насилие, как я его переживу? Вот сейчас, останови они машину, ночь, пустая дорога, двое крепких мужчин. Один держит, другой насилует. И ведь не хватит никаких сил для сопротивления. Господи, смогу ли я пережить это?

Ехали еще полчаса, фары осветили поворот и табличку на въезде «Губино». Таких Губино полно вокруг города. Остановились, больно дернув за связанные руки, ведут в дом. Заходим дальше так же молча, через пустые и заброшенные комнаты. Старая мебель, рваные занавески на окнах, одинокие лампочки под потолком.

– Ты сидишь здесь смирно и не дёргаешься. Ты меня поняла?

Тот, что Костян, достает раскладной нож из кармана куртки. Медленно раскладывает, лезвие ярко блестит даже под тусклой лампой. Больно держит за плечо, я слежу, словно завороженная, за его действиями. Резко перерезает скотч на руках, слегка задевая кожу, отчего на запястье появляется алая тонкая линия.

Мужчина смотрит на кровь, переводит взгляд на меня, все еще держа в руке нож. Его взгляд вполне осмыслен, он не под дозой и понимает, что делает. От этого становится еще страшнее. Я не знаю, для чего я им, что будет дальше, но меня точно закопают в огороде около дома, и никто не станет меня искать. Может быть, только зануда-следователь, и то не долго.

– Скажите, зачем я вам? – мой голос дрожит.

Мужчина стирает кровь с раны, размазывая ее по руке. Долго молчит, рассматривая мое лицо. Взгляд задерживается на губах, хочется их поджать, отвернуться, но я этого не делаю и прекрасно понимаю, о чем он думает.

– А ты красивее, чем на фото.

– Каком фото?

– Не суть, – он резко одергивает мою руку, словно я его раздражаю. – Сиди тихо, как мышка.

Уходит, хлопая за собой дверью. Я остаюсь одна в небольшой комнате, на полу в углу матрац, заколоченное окно, на стенах веселые обои, видимо, это когда-то была детская. Местами они оборванные, пожелтевшие и грязные. На стене горит тусклое бра. В углу навалены тряпки, сыро, холодно и страшно.

Сажусь на матрац, кутаюсь в пальто и намотанный шарф. Отчего-то вспоминаю, как в свой шарф кутал меня Егор, как он пах его парфюмом и слегка табачным дымом. Да уж, от воспоминаний становится еще паршивее. Зачем я снова думаю о нем? Понимаю, что не надо, не стоит, но он того стоит, чтобы вспоминать и любить.

Вера

Просыпаюсь от того, что чувствую чей-то взгляд на себе. Лежу, не шевелясь, хотя это очень трудно, зная то, что тебя разглядывают. Стараюсь дышать ровно, но получается плохо. Меня начинают трогать, чьи-то руки скользят по ногам от щиколоток вверх до колен, хорошо, что на мне брюки, а не юбка.

Я уснула лишь под утро, одетая и обутая, как была. В куче тряпья не нашлось одеяла, было холодно. Из-за двери доносились мужские голоса, они о чем-то спорили, но, сколько бы я ни прислушивалась, мне ничего не удавалось разобрать. Лишь отдельные ничего не значащие слова.